Евгений Шкловский
Опубликовано в журнале Неприкосновенный запас, номер 2, 1999
Евгений Шкловский
ЗАПАХ
Говорят, что деньги не пахнут.
Не верьте — врут. Еще как пахнут! И вовсе не обязательно новенькие и хрустящие, краской и новизной благоухающие, когда их к носу вплотную подносишь. Конечно, лучше новенькие, потому что когда старые и потрепанные (помятые, замусоленные), то сразу хочется руки пойти и вымыть (как в детстве учили). Но пахнуть все равно пахнут, даже и на расстоянии, даже когда их не видно, особенно когда много.
Ух как пахнут!
Сложный такой запах, многосоставный. Не то чтобы очень уж приятный, но и не отталкивающий. Какой-то обнадеживающий. Запах возможности. Ну что вроде как могли быть и твоими. Именно так: не ты их и м е т ь, а они — б ы т ь.
Магнетический такой запах. Почти мистический. Вроде и не пахнет, а обоняешь. Вроде и не видно, а влечет.
Но и влечет как-то странно, если не сказать — бескорыстно. Причем самых разных людей, даже очень стойких и заслуживающих всякого уважения. Серьезных и глубоких, не говоря уже о прочих.
Вот, скажем, бизнесмен Р., а вокруг него некоторые. Друзья не друзья, приятели не приятели, но вот прибились неведомым образом. С чего бы, кажется? Он и толики их не стоит, у них и интересов общих нет. Хотя при чем тут интересы или даже нравственные качества? Главное у него все равно присутствует, чего у них как раз нет.
Понятно что.
Нет, не власть (власть всю жизнь ими презиралась), а может, впрочем, и власть. Тут есть сродство, но главное — запах. Самый обычный. Может, счет в банке (не исключено, что в швейцарском), может, купюры в бумажнике (зеленые), может, зарыто где-нибудь под яблонькой…
Впрочем, ничего особенного. Просто они ходят к нему в гости — обычное дело. Приходя, объясняются в любви и дружбе или сидят насупившись, сами не зная почему и зачем. В самом деле, что им? Денег-то все равно не видно, а если б они их видели, то, может, даже и не пошли вовсе — из неложной гордости. Они же не видят и идут, и потом числятся в лучших приятелях, обнимаются и целуются при встречах и расставаниях, радостно хлопают друг друга по плечу и крепко жмут друг другу руки. Смеются жизнерадостно, сквозь хмурь трудной этой жизни.
Нет, иначе как запахом тут не объяснишь.
Ну что, спрашивается, поэту Х. в бизнесмене Р., который за всю жизнь, может, всего три книжки прочел и одна — « Чапаев» ?
Бизнесмену, ясное дело, такое знакомство приятно: что ни говори, а кое-какая известность у поэта Х. имеется, даже, можно сказать, знаменит он и в круг других знаменитостей вхож, куда Р. пока не вхож (временно).
Ему приятно это еще и потому, что он хочет чувствовать себя не просто дельцом, но культурным предпринимателем, то есть как бы и меценатом. Может, не сразу, а когда денег будет побольше, не тридцать миллионов, а, положим, пятьсот или миллиард (почему нет?). Тогда можно будет поэту Х. помочь книжку издать, художнику Н., молодому, но подающему надежды, который тоже к нему ходит и даже портрет его нарисовал, стипендию назначить, купить у него пару-тройку картин, а то и отправить на обучение в Рим. Или премию учредить литературную с каким-нибудь запоминающимся названием — « Торжество» или своего имени. Не все же Пушкина или Толстого. Надо бы что-нибудь и пооригинальней.
Но это потом, позже, когда нарастет. А пока поэт Х. и художник Н. будут приходить к бизнесмену Р. на правах чистой бескорыстной дружбы (по субботам или воскресеньям, иногда и на неделе, хотя бизнесмен очень занят и рабочий день у него ненормированный) — на рюмку настоящего французского коньяка « Наполеон» или шведской чистейшей водки « Абсолют» , после которых, сколько ни выпей, ни печень не болит, ни голова. Будут они приходить, так сказать, по искреннему сердечному влечению, хотя и зная про « Наполеон» и « Абсолют» , которые всегда в наличии для друзей дома.
Они будут приходить, выпивать и закусывать рыбкой, мяском с огурчиками и маринованным чесночком (все, понятно, с рынка), чего они, несмотря на всю свою талантливость и знаменитость, сами себе позволить не могут. Это и правильно, потому что творец должен духом питаться, должен воскрылять над бренным нашим миром в высочайших порывах. А уж дело (святое) бизнесмена и в будущем мецената Р. позаботиться иногда об удовлетворении его обычных человеческих потребностей.
Но главное, конечно, что они при этом, выпивая и закусывая (огурчиком хрум-хрум, тартинкой с черной или красной икрой), будут вести очень даже серьезную сосредоточенную беседу за жизнь и за искусство, в которую бизнесмен Р., весь светясь от удовольствия, вставляет всегда конкретные и весьма здравые (сразу видно, деловой человек) реплики, а поэт Х., полный внимания (то ли к мысли, то ли к севрюге исключительного значения), отхлебывает из рюмки (хрусталь) и шевелит пухлыми чувственными губами. Положит что-нибудь с достоинством в рот и шевелит, облизывая их толстым языком.
И молодой художник Н., подающий надежды, обычно молчаливый, поглаживая густую пегую бороду да иногда бросая выразительный взгляд на молодую обворожительную жену бизнесмена (из манекенщиц, тоже исключительного значения), что-нибудь скажет или расскажет поучительное из жизни художников, а актер М., бывает, что-нибудь даже изобразит, какую-нибудь сценку из спектакля, или на гитаре сбацает и споет приятным бархатным баритоном, нежно поглядывая то на хозяина, то на хозяйку…
Они будут сидеть вокруг низенького круглого столика (красного дерева), на котором расставляются обычно закуски и выпивка, пока все не выпьют до донышка и тарелки не опустеют, а художник Н. еще и рассольчик от огурчиков маринованных употребит (не оставлять же!).
Случается, что бизнесмен Р., расчувствовавшись приятной душевной беседой, и еще выставит: ему для дорогих гостей не жалко. Ему льстит, что известные люди вот так запросто сидят у него на кожаном финском диване и в кожаных же креслах, разговаривают умно и культурно выпивают, пусть даже и помногу. Он их понимает: после изматывающих вдохновений и творческого тяжкого труда тоже нужно оттянуться, как же иначе? Им всем нужно иногда, как и поговорить эдак душевно, отчего сам себя еще больше уважать начинаешь.
И молодой жене бизнесмена Р., словно сошедшей с цветной глянцевой обложки модного журнала, особе чрезвычайно тонкой (не только в талии) и привлекательной, тоже приятно. Еще бы не приятно, если все так мило и изысканно, и потом можно позвонить приятельницам по сотовому телефону, вызвав в них вполне естественную и закономерную зависть.
А спустя некоторое время поэт Х. пригласит бизнесмена Р. с супругой на свой поэтический вечер в ЦДЛ, где будет еще много знаменитостей (какие имена!), элита, можно сказать. Художник Н. позовет на вернисаж (ах вернисаж, ах вернисаж!), где тоже будет весь цвет общества. Актер М. пригласит на премьеру, где опять же соберутся самые сливки…
И всякий раз объемный душой Р. по окончании, поздравив и расцеловав, повлечет друзей в ресторан, где будет литься рекой « Шампанское» и « Смирновская» (под семгу и икорку), а поэт Х. и актер М., расчувствовавшись, будут произносить красиво и долго тосты за своего друга Р. (отдельно за его чрезвычайно милую и чуткую жену), а тот в свою очередь за каждого из них персонально, за их Божий дар и успех, коему и он надеется споспешествовать.
Короче, всем будет хорошо, и даже если поэт Х. прочтет что-то, заплетаясь губами, сугубо мрачное, всех это только еще более наполнит жизнелюбием и взаимным обожанием, все еще острей почувствуют сердечное бескорыстное влечение друг к другу и прямую взаимную необходимость, а потому станут выпивать и закусывать еще активней, — что ж делать, такова жизнеутверждающая сила подлинного искусства.
Если же спросить поэта Х., художника Н. или актера М., что, собственно, им Гекуба, то они вяло пожмут плечами, скосят глаза в сторону и скажут, что человек Р. хороший, а главное — искренне любящий искусство. Таких, скажут с проскользнувшим в голосе пафосом, надо привечать, а не отталкивать. Таких важно удерживать — на благо искусства.
И правильно скажут, прозорливо заглядывая в завтрашний день. Они чувствуют. Обоняют. Запах-то, положа руку на сердце, — удивительный! Почти мистический. Сколько ни вдыхай — не надышишься…