Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 1, 2002
РУССКОЕ ИСКУССТВО ПРОШЕДШЕГО ВЕКА. НЕЗАНУДЛИВЫЙ КУРС
СПб.: ЭРВИ, 2001. 208 с. Тираж 5000 экз.
Чего же в конце концов искусство двадцатого века хотело? Само.
Что любило? Само.
Чем обманывалось? Само».
Задав такие вопросы в самом начале своей книги Александр Боровский тут же и отвечает, помогая отечественному искусству определиться в своих роковых увлечениях. Так, любовных романов четыре: роман со скоростью, роман с фауной, роман с эротом и роман с государством. Остальные интрижки не в счет. Выделив основные темы, Боровский задает романную интригу повествования, раскручивая внутри каждой из них свой сюжет, определяющий, на его взгляд, стержневые стратегии русского искусства ХХ века практически на всем его протяжении, вне жесткой связи с хронологией.
Эта книга появилась вскоре после нашумевшего «Русского искусства ХХ века» Екатерины Деготь, чья эффектная, но жестко тенденциозная концепция уж очень напоминала ортодоксальное советское искусствоведение, только наоборот. После выхода ее книги сразу же стало грустно и тревожно: в будущее возьмут не всех. Осталось вопросом — как внятно, увлекательно, учитывая столь запутанную и непростую историю, какой является история русского искусства прошедшего столетия, описать ее, не впадая ни в менторский тон, ни в пассивную хронологическую событийность.
Отчасти эту задачу и призвана разрешить книга Боровского, имеющая подзаголовок — «незанудливый курс», или, используя авторскую терминологию — политпросвет. «Цепь романов» задумана и издана как занимательное чтение, альбом с картинками в расчете на самую широкую современную аудиторию — «бизнесмены, зачастившие на вернисажи, милые дамы, читающие монографии по искусству, юноши, обдумывающие житье и осознавшие, что без современного искусства это житье будет скучнее». Чтобы «помочь полюбить» это, такое непонятное или, наоборот, слишком надоевшее из-за своей хрестоматийности искусство, Боровский и Анатолий Белкин (художник книги) декларируют уход от «снисходительно-поучающего тона», уважение к читателю. В общем, не прочитай, так хотя бы нос в книгу сунь, пролистай, картинки эффектные запомнишь, благо что подбор необъятный, отличающийся завидным демократизмом — Суриков, Малявин, Лисицкий, Африка, Герасимов, Ватагин, Мыльников, Филонов, Церетели, Кабаков, Шилов, Белкин (в разделе роман с фауной), фразы кое-какие в голове застрянут — тем более что шрифт азбучный, для Буратино.
Задача благородная, цель своевременная, учитывая богатый ассортимент популярных изданий — энциклопедий, справочников, альбомов, среди которых книга, посвященная русскому искусству ХХ века, да еще с изрядным количеством современного, отсутствует. Во времена, когда пышным цветом расцвели игровые TV-шоу, появилось множество интернетовских сайтов по искусству (от вполне серьезных до порнографических), и главный писатель — Б. Акунин, русскому искусству просто суждено было стать героем бестселлера.
Вот только интеллектуального ли? Вполне. Во всяком случае, бизнесмен с мобильником если что не поймет, так дорастет, милая дама приятно поразится своей начитанности, а юноша, обдумывающий житье, вообще приколется. Рассказчик же Боровский профессиональный — есть где и улыбнуться, и посмеяться, и озадачиться. Язык для своей книги он избрал сказовый (послушайте-ка детки, что вам расскажет дед, земля наша обильна…), пластичный — он легко впускает в себя многие термины и имена из арсенала актуальной критики. Попутно можно узнать об идеях Бергсона (естественно, роман со скоростью), о том, как шаманил Бойс, и о постулате современного французского философа М. Сэрреса — «Природный договор» (роман с фауной), а также «подзарядиться» мудростью из суждений Барта, Фуко, Фрейда, Ницше, Розанова, Толстого, Мамардашвили и др. Однако все эти «ученые доспехи» не громыхают понапрасну — в книге и помимо них довольно высокая концентрация разного рода авторских идей и суждений. При этом всюду — легкая ирония, впрочем, надежно защищенная солидной, знаточеской интонацией автора, снижением пафоса, где надо шуткой и одновременно поигрыванием слегка подуставшими мускулами интеллектуального атлета, который и так всех одной левой, да только вот бороться не с кем. Отсутствие этого воображаемого оппонента (Деготь явно работает на другой «территории» и на другом уровне) лишает, увы, эту книгу в целом необходимого чувства меры, ибо аудитория, на которую ориентируются Боровский и Белкин, знает их прежде всего как шоуменов от искусства. Их читатель — это довольно невзыскательный читатель глянцевого «петербургского городского журнала» «СПб.Собака.Ru», где главный редактор Анатолий Белкин в который раз бессмысленно пытается примирить глянец с «высокой» культурой. Вот несколько цитат, на выбор: «Громоздкое социальное тело дряхлеющей, несмотря на пик военной мощи и «выход в космос», империи нельзя было оживить кинетическими массажерами и цветомузыкальным «душем Шарко»». Это про шестидесятые. А вот об анималистическом жанре: «Однако по сравнению с историческими прецендентами — труба пониже, дым пожиже: где-то на уровне опрятных галереек на побережье, куда приезжают богатые старушки со своими pets».
Итак, сказ про то, как русское искусство очертя голову бросалось в любовный омут романов, увлекаясь то одним, то другим. Впрочем, не было оно особенно ветреным — всего четыре романа за весь ХХ век! Зато всерьез и со страстью. Начавшись однажды, они не закончены и по сию пору, русское искусство любило и любит на четыре фронта. Два из них более жанровы и безобидны — с фауной и с эротом (соответственно анималистический жанр и ню), два других — утопичны и губительны, особенно роман с государством, который, как надеется автор, все же почти завершен, исчерпан.
В поисках корней этой «волшебной сказки» приходит на ум колобок, ставший уже культовым персонажем современного русского искусства. Сделали его дед с бабкой из нужды и практически из ничего (если б вы знали, из какого сора), а он возьми и покатился, да еще как резво. Всех обхитрил — и зайца, и волка, и медведя, и даже (в нашем случае) лису. «Вот и стал я пирожком с мясом» — сказал колобок, доедая лисьи косточки. Вот такая, на наш взгляд, мифологема, исходя из принципа «что же хотело русское искусство само». Кстати, что отсутствует в цепочке этих романов, так это роман с едой, сфера поглощения (в том числе и вина), вследствие чего жанр натюрморта практически выпадает из поля зрения автора, а вместе с ним, в качестве простой оппозиции съедобное/несъедобное, практически не представлена и абстракция (предположим ее как роман с логосом, словом и всякой софийностью). Но все это не более чем размышления по краям, ведь в данном случае Боровский предлагает нам веселую, а отнюдь не строгую науку. Важно, что в целом искусство предстает вполне универсальным и самодостаточным в своих основных устремлениях. Точь-в-точь как гений Леонардо, соединивший в своей деятельности все, что только можно и нельзя: и конструирование летательных аппаратов (скорость) и пылкий интерес к самым презренным живым существам (фауна), и долгую службу государю, и, естественно, златокрылого мальчика эрота. Заметим, что в главе «роман с эротом» у русского искусства ярко выраженная гетеросексуальность, что, согласитесь, не совсем политкорректно. Но речь о страсти, так что какая к черту политкорректность!
Внутри глав логика сюжета и соответственно способы различения этой «энергии заблуждения» черпаются исходя из всех известных нам романных элементов конструкции текста с соответствующей лексикой: предыстория взаимоотношений, интрига знакомства, любовная драма, взаимная или невзаимная любовь, брак по расчету или по любви, неравный брак, брачный контракт, разочарование, взаимное охлаждение, сцены ревности, развод и т. д.
Такая страстная история искусства, своего рода бразильский сериал. Романная типология позволяет отразить в книге основные перипетии взаимоотношения искусства, художника с властью, с художественными институциями, с внутренним кодексом чести, с вечными темами, с сюжетными мотивами и, конечно, с объектом любви. С последним не до объективности, ну да автор и не стремится быть адвокатом или обвинителем, выступая за потерпевшую сторону. Вопрос — с кем вы, мастера культуры (с Моникой или с Биллом) — не столь актуален, так политика и идеология лишаются своего предвзятого морализаторского пыла и превращаются в обыкновенный артефакт.
В этой авторской изначальной субъективности и пристрастности есть и доля грусти — а будут ли новые романы?, и мудрости: «Русский роман — долгий роман». Сам Боровский, как один из деятельных персонажей этого Романа, в этом убежден. Поверим и мы.