Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 3, 2001
НЕВОЕННЫЙ ДНЕВНИК. 1914-1916
Сост., предисл. Е. Г. Домогацкой, Е. А. Певак; коммент. И. Л. Анастасьевой, Е. Г. Домогацкой, Е. А. Певак. М.: Аграф, 2001. 512 с. Тираж 2000 экз. (Серия «Символы времени»)
Сначала — несколько цитат из статей, входящих в книгу Мережковского «Было и будет. Дневник 1910-1914» (Пг., 1915).
Из статьи «На пути в Эммаус» (впервые опубликована в «Русском Слове» 14 апреля 1913 года):
«Сегодня Христос воскрес, а завтра выйдут проститутки на улицу, так же, как выходили вчера. Сегодня Христос воскрес, а завтра будут народы готовиться к бойне, так же, как готовились вчера«.
Из статьи «Страшное дитя» (впервые опубликована в «Речи» 31 января 1910 года):
«Леонтьев — Кассандра православно-самодержавной России«;
«Можно делать из креста «казенную поклажу», но нельзя возвещать с кровель, что сущность христианства — «казенщина», загон языческой сволочи в Днепр«;
«Теперь понятно, почему утверждается неразрывная связь самодержавия с православием.
Самодержавием осуществляется православие, «религия насилия», как полагает Леонтьев; насилием человеческим осуществляется насилие Божеское, ибо всякая власть, всякое насилие от Бога. Бог есть насилие. Чем насильственнее, тем божественнее; чем самодержавнее, тем православнее. С этой точки зрения падают все обвинения самовластия в жестокости. Предел святости — предел жестокости. Самодержавие — самоистязание народа«.
Из статьи «Два отречения» (впервые опубликована в «Русском Слове» 20 декабря 1912 года):
«От Гапона — к Илиодору, а от Илиодора — к кому, к чему? Крестным ходом все началось, — не иным ли крестным ходом кончится?«;
«За все XIX столетие, не говоря уже о XVIII, не бывало ничего подобного. Как потянули за конец нитки, так она все тянется да тянется, пока весь клубок не размотается«.
Фрагменты текста, воспроизведенные здесь курсивом, в книге «Было и будет» (в издании 1915 года) отсутствуют; вместо них — строки отточий, занимающие примерно то же пространство на странице, что и изъятый текст. Сборник статей Мережковского вышел в свет во время мировой войны, когда, по законам военного времени, было реанимировано цензурное ведомство, которое немедля приступило к делу с надлежащим административным восторгом: на газетных полосах стали появляться в изобилии белые пятна, а в книгах — аналогичные пустоты, заполненные точками. Над сборником «Было и будет» цензура поизмывалась всласть: в 24 статьях, его составляющих, сделаны 32 купюры различного объема — от нескольких слов до 11 строк печатного текста.
Предпринятое ныне новое издание этой книги Мережковского свидетельствует о том, что дело цензоров образца 1915 года живет и побеждает: руководствовавшиеся в свое время «текущим моментом», они ненароком проявили заботу и о грядущих поколениях. Вот только о конкретных объемах цензурных усекновений сегодняшний читатель, знакомящийся с очередным «символом времени» (серийная марка, осеняющая книгу), ничего не узнает, поскольку строки отточий в издании 1915 года повсеместно заменены в издании 2001 года одним универсальным обозначением: <…>.
Переизданные в одном переплете две книги статей Мережковского, конечно, вполне уместны в ряду «символов времени» — своего времени. «Символом времени», однако, рассматриваемое издание предстает и в другом смысле: поистине оно — один из выразительнейших символов нашего, нами переживаемого времени, нашей книгоиздательской практики, нашей, на каждом шагу с обезоруживающей откровенностью демонстрирующей себя, текстологической… — трудно одним словом обозначить этот феномен: беспечности? инфантильности? неграмотности? или всего этого вкупе? Как можно охарактеризовать работу лиц, берущихся за подготовку текста к новому изданию и не руководствующихся первейшей текстологической аксиомой: публикуемое произведение должно неукоснительно отражать авторскую волю в отношении данного текста — и следовательно, все следы постороннего вмешательства в него, автором не санкционированные, должны быть устранены как порча текста? И следовательно, первейшая задача при подготовке нового издания книги «Было и будет» — это восстановление цензорских изъятий по текстам первых публикаций статей, осуществленных в довоенное время, до начала цензурных ужесточений.
Самое поразительное, что некоторые — однако далеко не все — первые публикации статей указаны в комментариях, но самим комментаторам они, как видим, не понадобились. Пренебрегая ими, составители и комментаторы оказались всецело во власти собственной фантазии, продиктовавшей им слова о том, что Мережковский — «далекий от журналистских будней автор», который «нечасто высказывал свои идеи на страницах газет и журналов» (эти совершенно беспочвенные изречения, которыми открывается составительское предисловие, видимо, ради вящей весомости повторены на обложке книги). В действительности — совсем наоборот: все свои статьи 1900-1910-х годов, прежде чем составить из них тот или иной сборник, Мережковский публиковал в периодике; в этом легко может убедиться любой читатель, который возьмет на себя труд заглянуть в библиографические примечания к томам собрания сочинений писателя, осуществленного в 1914 г. издательством И. Т. Сытина.
Комментарии в книге — тоже очень «современные»: преобладают в них общие сведения, переписанные со школярской старательностью из подручных энциклопедий и справочников; узнать же, например, при чтении комментариев к статье «Байрон», какое русское издание английского поэта использовал Мережковский, кому принадлежат переводы на русский язык цитируемых им байроновских текстов, любознательному читателю не дано. Комментаторам явно нет дела до таких материй. Идеальный потребитель их труда — тот, для кого рассматриваемая книга Мережковского станет первым шагом в дебри мировой культуры: из пояснений к ней он установит, что Фауст — герой трагедии Гете, узнает, что такое буддизм и ислам, кто такие Теккерей и Стендаль, Шопенгауэр и Карлейль (о двух последних поведано даже дважды: с. 459 и 498, 474 и 500). Если же прозаик и публицист А. А. Дьяков, известный под псевдонимом Житель, при этом превращается в Дьяконова (с. 487), а маркиз Астольф де Кюстин — в Адольфа (с. 503), то нужно ли кого-то укорять за такие мелкие погрешности? Ведь путешествие в дебри культуры только начинается.
Александр ЛАВРОВ