Опубликовано в журнале Новая Русская Книга, номер 2, 2001
М.: Языки Русской Культуры, 2001. 781 с. Тираж 1000 экз. (
Серия «Studia Historica»)
Объемная монография доктора исторических наук, филолога-германиста по изначальной специализации А. В. Назаренко посвящена всему нормативному комплексу тем, объединенных проблемой изучения исторических судеб Древней Руси — судеб, ведущих свое происхождение если и не вполне от Татищева, то от Срезневского и Шахматова уж точно. Темы эти хорошо знакомы любому читателю, так или иначе соприкоснувшемуся с проблематикой «начальной фазы» древнерусской государственной формации: происхождение имени «Русь»; путь «c милого севера в сторону южную» — то есть из северных «варяг» (согласно Назаренко, их должны заменить некие абстрактные «немцы») в ойкуменическое мировосприятие «греков»; значимость крещения княгини Ольги и его подробности; испытание вер и в конечном счете крещение князя Владимира Святославича.
«Древняя Русь на международных путях» уже успела снискать первые лавры. За эту работу доктор Назаренко был почтен юбилейной «Макарьевской» [памяти Митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова)] премией в номинации «История России».
Монография Назаренко действительно являет собою заметную веху в исторической «позитивной» науке, добром старом сциентизме, классической филологии, т. е. — методологии, не рефлексирующей лукаво по поводу как различных проблем и ловушек эпистемологического поля гуманитарной экзистенции, так и валидности «старорежимного» отношения к «объективным фактам», содержащимся в летописных анналах и в архивных коллекциях.
Назаренко никак не акцентирует своего отношения к принципу ведения в начале XXI века исследования, нацеленного исключительно на исторически-информативный аспект. Все методологические революции по авторскому велению и хотению остаются за бортом, гремучие историософские проблемы сознательно опускаются. В монографии Назаренко вы не найдете никакого авторского концепта, каковой мог бы помочь ему избежать тех заковыристых лакунообразных западней и тенет, которыми столь щедро населили наш saeculum методологи истории от Раймона Арона до Мишеля Фуко. Назаренко действует согласно небезызвестной формульной рецептуре — «нет человека — нет проблемы». В обширнейшей библиографии Назаренко вы не найдете ни одной ссылки на «человека» («Арона Фуко») — а стало быть, и на соответствующие проблемы — уже без кавычек.
Назаренко незнаком с обращенным к сходной проблематике высказыванием И. П. Смирнова, говорящего о невозможности «возвращени[я] в те благие времена, когда науке доверяли и когда филолог считал, что он сопричастен последней истине. В филологах, — продолжает Смирнов, — хорошо это или плохо, более никто не нуждается…»
Автор книги «Древняя Русь на международных путях», очевидно, посчитал иначе и, как мне кажется, ничего не потерял. Обширнейшее и строго выверенное привлечение филологических методов к историческому анализу известных хроник и манускриптов должным образом заострило постановку известных историографических проблем и неожиданно усилило аргументацию.
Центральная магистраль книги Назаренко заключена в следующей методологической стратегии. Назаренко предлагает рассмотреть все известные топики древнерусской истории, исходя не из обычно-привычных (греко-византийских, варяго-скандинавских, скифо-степных или тюрко-монгольских) и вместе с тем более или менее изученных зон и сфер историко-географического влияния, но — рассматривая специально привлеченный аспект относительно важных и обширных (согласно Назаренко) взаимных влияний и политических контактов между «Русью» и германским субстратом, населявшим Европейский континент времен раннего и зрелого средневековья.
Сообразно с этой плохо скрытой «германофилией» и течет научная мысль автора книги.
Заявив о себе как о продолжателе той ученой традиции, которую для Назаренко символизируют труды В. Т. Пашуто, автор переходит к одному из важнейших вопросов, которому были вынуждены уделять внимание все историки, вовлеченные в проблематику древнерусского ареала. А именно — к казусу происхождения и этнического первенства имени «Русь», той самой историографической беде, которая с давних пор делит всех пишущих на данную тему на «норманистов» (каковых абсолютное большинство) — сторонников чисто «скандинавского» происхождения как имени «Русь», так и его первых носителей и соответственно «антинорманистов» — т. е. тех авторов, которые настаивали на сугубо славянском происхождении «Руси» (среди них был, например, академик Б. А. Рыбаков). Назаренко демонстрирует блестящее владение всеми необходимыми языками, требуемыми для осуществления нового анализа этой запутанной проблемы. Произведя детальный германистический анализ происхождения и морфологии имени «русь», фигурирующего в известных исторических памятниках, и соотнесясь с чисто языковыми фактами, позволяющими сделать вывод касательно допустимости употребления тех или иных словоформ данного этникона, Назаренко заявляет о невозможности вычленения некоего специфического скандинавского корня, на основе которого, сообразно с законами фонетики, можно было бы прийти к имени «Русь». То есть скандинавская теория происхождения данного слова не находит в труде Назаренко своего подтверждения. Вместе с тем Назаренко не рискует открыто искать чисто славянскую этимологию данного слова, ограничиваясь неопределенными и туманными характеристиками, приводящими в конце концов к обтекаемому выводу о том , что имя «русь» есть все же славяносформированный этноним, который имеет, возможно, некие неизвестные «северные» («германские»?) корни. При этом Назаренко старательно обходит такой «незначительный» исторический факт, подтверждаемым всеми историческими документами с редким для них единодушием, как недвусмысленное скандинавское происхождение всего поголовья представителей той этнической формации, каковую действительно можно было бы поименовать «русью на международных путях». Где бы ни появлялись люди, которых называли именем «русь», они всегда носили чисто скандинавские имена, которые никоим образом не могут быть отнесены к славянскому этносу. Назаренко не в силах оспаривать этот всем хорошо известный «супернорманистский» факт, который не вписывается в его блестящий филологический анализ (вспоминается И. П. Смирнов…), доказывающий нескандинавское корневое происхождение слова «русь», а потому он выходит из данной ситуации с элегантностью старого московского студента, как и в случае с «Ароном Фуко» — «по умолчанию», написав буквально так: «…в первой половине девятого века, носители этнонима «русь», кем бы они ни были этнически…».
Уместно обратить к ведущему научному сотруднику Института всеобщей истории РАН вопрос: а кем, собственно, могли быть люди, носящие повсеместно, где бы они ни появлялись на своих «международных путях» девятого и десятого века, такие имена, как «Карлы, Инегельд, Рулав, Карн, Фрелав, Труан, Лидул, Фост, Веремуд»? Да и сами имена правителей «Руси» уже Киевской — «Олег, Игорь, Ольга, Владимир» — вполне красноречивы.
Свою борьбу против мирового «скандинавоцентризма» в подходе к древнерусской истории Назаренко фокусирует на бывшем гарвардском профессоре Омельяне Прицаке. В этом отношении наш автор вовсе не нов — имя Прицака издавна служило красной тряпкой для всех советских ученых-историков — от Е. А. Мельниковой до В. Я. Петрухина (можно упомянуть резкую «личную» перепалку между последним и Прицаком на страницах книги «Еврейско-Хазарские документы десятого века», изданной в середине 1990-х годов в Иерусалиме). Омельян Прицак является наиболее значительным и широко эрудированным историком и лингвистом из всех ученых, когда-либо занимавшихся древнерусской историей. По иронии судьбы, самая значительная и объемная книга (без малого тысяча страниц), целиком посвященная начальному периоду русской истории, была написана не в России и не имела к имперской академии советских наук никакого отношения — ибо вышла в Гарвардском академическом издательстве из-под пера этнического украинца, почетного профессора Гарвардского университета О. Прицака в 1981 году. Назаренко критикует многие взгляды Прицака, называя их «экстравагантными», вменяя последнему в вину, в частности, то, что: «…автор (Прицак. — Д. И.) не различает нижненемецких и верхненемецких форм…».
Подобному преступлению против филологии, разумеется, не может быть какого-либо оправдания с нашей стороны. Между тем дискуссия, развернутая Назаренко по поводу этнонима «rugi», уже в гораздо большей степени может свидетельствовать о некоем явном «прогерманском» крене у нашего автора, направленном в сторону насильственного сближения этническо-корневых, лингвистических и иных структур «славянской руси» и фантомного «пангерманизма». Игнорируя конкретный историко-событийный (необязательно чисто филологический par excellence) контекст жизни данного, из Германии происходящего, племени (руси), Назаренко считает уместным сблизить имя его с прочими обозначениями «русов» на германоязычном лингвистическом поле. В то время как Прицак, гораздо более чутко относящийся к историческому контексту и к фактической невозможности генетически увязать «Русь» и германских «rugi», привел свое детально-морфологическое объяснение данного историко-лингвистического феномена, вывод из которого Назаренко, воздадим ему должное, приводит с безупречной точностью в своей книге: «…неизбежное следствие гипотезы О. Прицака: термин Rugi в качестве названия руси оказывается оторванным от реального этнонима герм. Rugi как случайный омоним последнего» (разрядка моя. — Д. И.).
В трактовке остальных тематических субъектов, составляющих его монографию, Назаренко идет все тем же путем — акцентируя исследовательское внимание на «пангерманском» составляющем древнерусской «международной политики». Характерно название третьей главы монографии: «Русь на пути из немец в хазары». Любопытный парафраз хрестоматийного «пути из варяг в греки» вовсе не ограничивается пустым обыгрыванием формулировки нового взгляда. Автор пытается наполнить это «из немец» реальным историческим смыслом, вводя в научное употребление целый ряд новых документов, связанных с Западно-Европейским историческим ареалом. Вместе с тем строгая научная и, что самое важное, «филологическая» методология Назаренко начинает давать серьезнейшие сбои во всем, что касается неиндоевропейскоязычных источников. Так, блестящий аналитик оригинальных латинских, немецких, греческих и скандинавских текстов, Назаренко оказывается совершенно беспомощным пред лицом арабоязычной историографии, которая цитируется им по русским, и иногда польским переводам, что никак не соответствует заявленной претензии на строгий, построенный на первоисточниках академизм. Некоторые «классические» работы, имеющие самое непосредственное отношение к проблеме «Руси на международных путях», не упоминаются вовсе — например, две монографии лондонского профессора — покойного Владимира Минорского или русско-советской исследовательницы Н. В. Пигулевской. Одна из самых основополагающих заповедей филолога-ученого гласит: в научном текстуальном исследовании необходимо ссылаться и опираться исключительно на оригинальный текст, но не на переводы, сделанные кем-то помимо самого исследователя.
Изначально обозначив себя как европоцентриста и германоориентированного исследователя, Назаренко, естественно, старается несколько дистанцироваться от всех неиндоевропейских контактов Руси, и в частности — от самодостаточного хазарского направления. Данный подход идет вразрез с заглавием монографии, обещающим разговор о международных путях Руси без указания на европейский ограничитель. И тем не менее полностью избежать упоминания хазар Назаренко не удается. Хазары «всплывают» то тут, то там на протяжении всей монографии, а единожды даже фигурируют в названии целой главы. Вместе с тем, мы можем взять на себя некоторую смелость и написать, что уровень знаний автора «Древней Руси на международных путях» о собственно хазарском государстве бесконечно далек от конвенционально-профессионального.
К сожалению, Назаренко не сумел «войти» в непростую сферу хазароведческой библиографии, и потому все его экзерсисы на эту тему напроминают хорошо знакомые в прошлом «позиционные» сведения о хазарах в советской историографии. В. Я. Петрухин — скорее счастливое исключение (к тому же хронологически — довольно позднее). Как явствует из длинной библиографии данной книги, Назаренко не знаком ни с одним фундаментальным трудом, посвященным хазарскому вопросу. Он щедро цитирует незабвенного П. Коковцова, «забывая» важнейшие труды Данлопа, Артамонова, двухтомник Питера Голдена, Светланы Плетневой (как бы к ней ни относиться), последнюю прижизненную монографию Новосельцева, посвященную хазарскому государству, последнюю книгу Кевина Брука. Полное непонимание хазарской истории [уважаемый доктор, вероятно, не совсем представляет себе, скажем, на каком языке говорили хазары и почему он (язык) оказывается (по Прицаку) близок к современному чувашскому] приводит Назаренко к следующим утверждениям: «О «Сказании об испытании вер» и говорить нечего: самое большее, что готова признать нынешняя наука, — это наличие в нем каких-то отголосков действительных событий, уже практически неразличимых под коростою литературного стереотипа (как проявление того же к л и ш е (разрядка моя. — Д. И.) рассматривается рассказ об обращении хазар в иудейство после миссионерских посольств христиан и мусульман в послании хазарского кагана Иосифа к кордобскому министру Хасдаю Ибн Шафруту)».
Жаль, что нынешнее положение в нормальной науке касательно данного вопроса для Назаренко исчерпывается тут же реферативно процитированными Коковцевым и Голубинским — исследователями, сформировавшимися в девятнадцатом веке.
Для Назаренко сюжет выбора вер хазарами и их конечное обращение в иудаизм — не более чем расхожее клише, не имеющее отношения к реальной истории. Чтобы опровергнуть такой антинаучный и школярский подход, достаточно открыть специальную статью по вопросу обращения хазар, написанную О. Прицаком, или обратиться к первому тому «Хазарских исследований» Питера Голдена. Данный топик был рассмотрен в советской науке еще М. И. Артамоновым. Неясно, почему Назаренко называет Иосифа «каганом», когда уместенее было бы назвать его все же «царем» («беком») — о парадигме двоевластия в данном контексте существует масса работ; кроме того, кордобский вельможа Хасдай все-таки был не совсем «министр». Как и неясно, впрочем, по какой причине Назаренко «забыл» о прекрасном и вполне «реальном» сюжете, касающемся выбор веры у болгар, детально описанном академиком Г. Г. Литавриным.
Формат наших полемических заметок не позволяет нам коснуться прочих, богато (историко-филологически) оснащенных глав монографии Назаренко, в которых автор заново осмысливает детали крещения княгини Ольги, первые «немецкие» миссии на Русь, совсем малоизученные взаимоотношения между Ярополком Святославичем и Оттоном Вторым, фокусирует собственное исследовательское внимание на внешней политике Ярославичей, на важной теме крестовых походов XII века, представляющих в особом свете проблематику «Святой Земли» и «Руси».
В заключение можно было бы подчеркнуть, что при «комплексном» историческом подходе к изучению корней русской истории, пусть и сопровождаюшемся произвольным выбором некоего нового пути «к немцам» и «от немцев», непростительным прегрешением перед истиной выглядит желание Назаренко отстранять и игнорировать влиятельнейший хазарский субстрат, все чаще и чаще «всплывающий» на поверхность научного поля дискурсивных практик.
Денис ИОФФЕ
Хайфа