Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 2017
Горбунова Алла Глебовна родилась в 1985 году в Ленинграде. Окончила
философский факультет Санкт-Петербургского государственного университета. Автор
книг стихов «Первая любовь, мать ада» (М., 2008), «Колодезное вино» (М., 2010),
«Альпийская форточка» (СПб., 2012), «Пока догорает азбука» (М., 2016) и «La
rosa dell’Angola» (Италия, 2016). Лауреат премии «Дебют» в номинации «поэзия»
за 2005 год. Шорт-лист Премии Андрея Белого (2011). Живет в Москве.
Я ЗНАЮ ТО, ЧЕГО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ
Лежат рысенок и зайчик, у них любовь, зайчик обнимает рысенка. Рысенку хорошо, мур-мур-мур, и вот зайчик его спрашивает: «Отчего, рысенок, ты так загадочно улыбаешься, как будто знаешь то, чего я не знаю?» — «Я знаю то, чего ты не знаешь, зайчик, — ответил рысенок, — но не проси меня, я тебе не скажу». — «Скажи мне, рысенок, я тоже хочу это знать», — просит зайчик. «Кое-что я знаю, зайчик, но не проси меня, я тебе не скажу». Тогда зайчик говорит рысенку: «Если любишь меня, скажи». — «Ну ладно, — ответил рысенок, — если уж ты так этого хочешь, я скажу тебе. Я знаю то, что знают все рыси и не знает ни один зайчик. Я знаю, каковы зайчики на вкус».
О ЧЕМ ПОЮТ СЛЕПЫЕ НИЩИЕ
Слепой нищий рассказал Михаилу Ильичу про землю голубиной матери. Было это так: в дни первого гололеда Михаил Ильич увидел слепого старого человека, пытающегося перейти дорогу. У него была белая трость, которой он ощупывал пространство, одет он был, как люди, живущие на социальном дне; шел он со стороны метро, в подземелье рядом с которым обыкновенно пел, проводя свои дни и побираясь. Михаил Ильич помог ему перейти, и слепой сказал: ты помог мне, но разве я слепой? Ты слепой, — сказал ему Михаил Ильич, — ты не видишь мира, домов, помойки, торгового центра у метро и дороги, покрытой льдом. Этого я не вижу, — согласился нищий, — зато я вижу землю голубиной матери. Я вижу прекрасные угодья, леса, поля, холмы и голубятни. Слепой старик ушел, а Михаил Ильич стал маяться, что он земли голубиной матери не видел. Он маялся декабрь и январь, а в феврале проснулся рано утром и посмотрел в окно. Там были голые ветви, двор, шестнадцатиэтажные дома. Михаил Ильич пошел из дома на работу и вдруг увидел у подернутой настом лужи за детским садом слетающихся голубей. Они были разных цветов, сизые, белоснежные, почти лиловые, и как только они появились — смягчилось и смилостивилось что-то вокруг, в небе и на земле, как будто давно умершая мать улыбнулась ему. Прекрасные угодья и голубятни стали проступать из-под марева зимнего дня, словно две пленки наслоились друг на друга. Так Михаил Ильич прозрел, и много раз еще в жизни земля голубиной матери раскрывалась ему, и теперь он знал, о чем поют слепые нищие.
ПСИХОАНАЛИЗ В АДУ
Многие люди, после смерти оказавшись в аду, обращаются к психологам, психотерапевтам и психоаналитикам, потому что у них развивается невроз от того, что они в аду. Я сама работаю в аду психоаналитиком, и в моей практике ко мне часто обращаются пациенты, которые говорят, что были хорошими людьми и никому ничего плохого не сделали, и сам факт, что они оказались в аду, для них непонятен и мучителен. Именно этой категории пациентов посвящен мой текст. Я составила для них небольшую памятку того, как стоит себя вести в этой непростой ситуации.
1. Итак, ни в коем случае не думайте, что если вы в аду, то это значит, что вы в чем-то виноваты, что вы плохой человек, грешник. Ни в коем случае не думайте, что вы попали сюда заслуженно и что во всем этом есть некая неведомая вам логика. Никто не расскажет вам, почему вы сюда попали. Никто не расскажет вам, как отсюда выбраться. Психоаналитики в таком же аду, как и вы. Попробуйте относиться ко всему, что происходит, с простодушием. Вы — в аду. Это — факт. Здесь — плохо. Но не надо это объяснять, интерпретировать, перебирать одну версию своей вины за другой.
2. Это звучит странно, но надо принять ад. Перестаньте с ним бороться, ненавидеть его, надеяться на избавление. Примите ад и не теряйте себя. Любите себя. Примите сковороду, на которой вас поджаривают, и знайте, что сковорода ничуть не обесценила все прекрасное и святое, что у вас было и что у вас никто не отнимет.
3. Не говорите себе, что вы обречены. Некоторые выходят из ада. Мы не знаем, как и почему, но иногда это происходит, это факт. Для начала перестаньте хотеть ада и перестаньте его бояться. Если вы его боитесь и желаете одновременно — сами понимаете, к чему это ведет. Не накручивайте себя. Вы уже в аду. Мы боимся неизвестного. Но вы уже знаете ад и знаете, что не так страшен черт, как его малюют, так что бояться теперь ни к чему. Если вы верующий, верьте, что ничто не ограничивает милости и всемогущества Бога и он готов простить и принять каждого, в том числе и вас. Шансы на спасение есть у всех.
4. Вы свободны! Да, вы в аду, но это не ограничивает вашу свободу, вы свободны сами определять себя к добру и ко злу, к Богу или дьяволу. Вы свободны, но при этом не вы контролируете эту ситуацию, это тоже надо принять. Вы не можете перестать быть в аду по своему желанию. Не ждите, что вслед за искренним раскаянием сразу последует избавление, не прибегайте к логике «торговли», к юридический казуистике, не приводите доказательств того, почему вы достойны чего-то лучшего, чем ад. Что бы ни происходило — принимайте это с простодушием и смирением.
5. Главное мучение здесь — это страх. Выработайте толерантность к своему страху. Пройдите путь от страшного к скучному. Пусть страх приестся вам, пусть то, что пугает вас больше всего на свете, будет вам не страшно, а скучно. Не ищите утешения. Худшее уже случилось. Всегда идите навстречу страху, но не чтобы сражаться с ним, а чтобы принять его.
Многие мои пациенты покинули ад и присылали мне письма из благих сфер со словами, что им помогла моя терапия, но, честно говоря, я не знаю, в ней ли было дело. В чем тут дело и как это все работает, честно говоря, совершенно непонятно. Я же по-прежнему в аду и сама не знаю, значит ли это, что я что-то делаю неправильно, или я остаюсь здесь потому, что делаю какую-то важную работу, что у меня здесь спасательная миссия или что-то вроде того. Я просто стараюсь работать, и это хоть немного, но отвлекает меня от огня, печали и одиночества.
ЕСЛИ СВЯЩЕННИК — ЖУК
В одной деревне священник был жук. Но паства об этом не знала. Деревня располагалась в ложбинке между гор, и идти в нее надо было несколько часов по болоту от трассы. В деревне было восемь жителей и шесть монахов в полуразрушенном единоверческом монастыре. Все жители ходили в монастырь и были богобоязненными людьми. Сотовой связи в деревне не было, только в одном месте, на горе у монастыря, можно было позвонить. Священник учил паству, что спасение дается соблюдением трех запретов: 1) не пользоваться сим-картами; 2) не пользоваться электрочайником; 3) не пользоваться опрыскивателем от жуков.
Как-то раз двое демонов, Аббадон и его подруга Наама, прослышав, что в деревне этой спасаются и батюшка — сильный молитвенник, в облике юноши и девушки отправились туда соблазнять православных. Они каждый день ходили к монастырю и на глазах у монахов звонили по мобильному телефону, они кипятили воду в электрочайнике, а когда священник проводил вечернюю службу, Наама подбежала к нему и опрыскала средством от жуков. Священник превратился в огромное насекомое, а демоны выбежали из монастыря и с гоготом помчались по болоту в сторону трассы, там поймали попутную машину и уехали.
Жители деревни соблазнились и усомнились в своем священнике. Они начали пользоваться мобильной связью, электрочайниками, а про священника говорили теперь не иначе как «этот жук», и несколько раз кто-то пытался пробраться в монастырь с опрыскивателем. Больше никто не спасался в этой деревне. Аббадон и Наама поехали в Москву и стали тусоваться там по хипстерским заведениям, пить крафтовое пиво и слушать модную музыку, пока по волнам мобильной связи легионы бесов с помощью суперкомпьютера в штабе НАТО в Брюсселе внушают людям грехи, пока легионы бесов входят в питьевую воду через нагревательные элементы электрочайников и завладевают людьми, пока легионам бесов в затерянных деревнях святой Руси противостоят священники-жуки, священники-пауки, священники-богомолы, исповедники, бессребреники, богомольцы.
ТЫ ВИДИШЬ МОИХ ДРАКОНОВ
Иногда она спрашивала его: «Ты видишь моих драконов?» Драконы жили везде: в слезинках, и снежинках, и каплях дождя, в пламени очага и крупинках земли на сапогах. Эти двое, он и она, приходились друг другу Шутником и его Шуткой. Шутник отпускал шутки, как бороды, так и ее отпустил однажды, а отпустив, влюбился. Больше всего она любила спать, пока дети зимнего дождя, живущие в лужах, переходили в лед. Ночью всегда что-нибудь во что-нибудь переходит, одно в другое, пятое в десятое. Шутник спал рядом, весь в своей длинной рыжей бороде, собранной из шуток. По мере того, как Шутка жила с Шутником, у нее самой начала расти борода, потому что не зря старую шутку называют бородатой шуткой: у всех шуток от старости начинает расти борода. Так они и жили долго и счастливо, пока не превратились в пни, Шутник и его маленькая бородатая Шутка, в стране смешков и смешариков, блаженных дураков и счастливых сумасбродов.
НЕ ПИШЫ, ШТА Я БОГИНЯ
Озабоченный искал свою любовь. Он подходил на улице к девушкам, знакомился с ними, брал номера телефонов, а потом в похабной форме предлагал в смс-ках встретиться и совокупиться. Он работал врачом-реабилитологом: ходил по вызову к обеспеченным клиентам, которым нужно было восстанавливаться после травм и инсультов, а по дороге обязательно успевал пристать к паре-тройке девушек. Однажды Озабоченный докопался до высокой красивой девушки — это была Злая. Вначале она не хотела давать свой номер телефона, но потом все-таки дала, потому что, во-первых, очень торопилась, а отвязаться от Озабоченного можно только оставив ему свой номер, а во-вторых, она любила посылать по телефону назойливых ухажеров на три буквы. Но вскоре она устала это делать. Утром, и вечером, и в середине дня Озабоченный писал ей смс-ки: «Я хочу тебя трахнуть», «Скажи мне, сколько стоит тебя трахнуть?», «Тебя надо трахать», «Давай потрахаемся» и так далее. Злая вначале посылала его на три буквы, потом поняла, что лучше игнорировать, перестала как-то реагировать, и Озабоченный через какое-то время отстал. Он забыл про Злую и не вспоминал полгода, а через полгода нашел ее номер у себя в телефоне и не мог вспомнить, кто она такая. Тогда Озабоченный снова стал писать Злой: «Кто ты?», «Почему у меня твой номер?», «Давай встретимся!», «Пришли мне твои фото!» — и Озабоченный указал свой электронный адрес. Злая отправила ему на этот адрес фото Жирной со словами: «Вот мае фото. Не пишы, шта я богиня, я сама знаю. Могем и встретиться». Жирную Злая пару раз видела когда-то в школьные годы, она была одноклассницей одной из ее подруг. А ее свежие фото Злая нашла вконтакте. Жирная была поразительно, необъятно жирной. Злая отправила Озабоченному фото Жирной с фейкового аккаунта, удалила этот аккаунт, и после этого Озабоченный больше ей не писал. Через несколько лет Злая увидела на эскалаторе Жирную, но не была до конца уверена, что это она, тем более что Жирная должна была быть в Омске, откуда и Злая, и Жирная обе были родом и где Жирная работала продавщицей. «Впрочем, может, Жирная переехала, какая разница», — лениво подумала Злая и поехала дальше по своим делам. Она даже не представляла, что именно по ее милости Жирная теперь жила в Москве и была счастлива. Три года назад, когда Озабоченный открыл файл с фотографиями Жирной… я даже не могу описать того, что тогда произошло, — в общем, Озабоченный сразу понял, что Жирная — именно та, кого он искал всю жизнь. Он сразу понял, что это фото не той девушки, которая была в его телефоне, потому что если бы он встретил девушку на фото, он никогда бы не забыл ее, и стал искать это фото по всему интернету, нашел страницу Жирной вконтакте, стал писать ей, приехал в Омск, забрал Жирную оттуда в Москву и женился на ней. Оба они были очень счастливы, и когда друзья, а позднее и дети спрашивали мамочку и папочку, как они познакомились, Озабоченный рассказывал: «В один прекрасный день открываю компьютер, а мне кто-то, оставшийся неизвестным, прислал фото вашей мамы! Я сразу полюбил ее, стал искать и нашел, а потом родились вы». У Жирной не было никаких идей по поводу того, кто мог прислать Озабоченному ее фото, о существовании Злой она вообще не знала, и оба в конечном счете приписывали свою встречу Богу и Провидению. Так пересеклись судьбы Злой, Жирной и Озабоченного, и любовь на земле умножилась.
ИВАН КУЗЬМИЧ В МИРЕ ТОЧЕК
Иван Кузьмич, слесарь механосборочных работ 6-го разряда на заводе Точного Машиностроения, а на досуге — философ и мистик, вечером прочитал в интернете, что наша Вселенная — это голограмма, а нас всех не существует. Так-то оно так, — подумал Иван Кузьмич, — а накося выкуси, вот он я. В целом теорию он понял. Она основывалась на не столь давнем предположении о том, что пространство и время во Вселенной не являются непрерывными. Они состоят из отдельных частей, точек, как будто из пикселей. Поэтому, как понял Иван Кузьмич, нельзя увеличивать масштаб изображения Вселенной бесконечно, проникая своим взором все глубже и глубже в суть вещей. Это значит, смекал в своем уме Иван Кузьмич, что по достижению какого-то значения масштаба Вселенная получается чем-то вроде цифрового изображения очень низкого качества. Иван Кузьмич достал из-под подушки журнал с голой бабой на обложке. Предположим, это Вселенная, — сказал он, обращаясь к невидимому собеседнику, которого он себе представил. Страшная-то какая, — прокомментировал невидимый собеседник голую бабу. Иди отсюда вон, не мешай мне, сучье отродье, — прогнал Иван Кузьмич этого очевидно недалекого невидимого собеседника и представил его обратно. Итак, — продолжил он, глядя на фотографию, — это Вселенная. Она выглядит как непрерывное изображение, но начиная с определенного уровня увеличения она рассыпается на точки, составляющие единое целое. И также наш мир, — радостно продолжил доморощенный мыслитель, — собран из микроскопических точек в единую красивую картину! Иван Кузьмич причмокнул, подошел к окну и залюбовался единой красивой картиной Вселенной, собранной из микроскопических точек. Картина состояла из домов, сугробов, заваленных снегом автомобилей, почти невидимого в темноте детского садика во дворе и затуманенной в своем вечном забвении зеленоватой Луны, чей свет лился на склоненную заснеженную яблоню у самого окна первого этажа. Ивану Кузьмичу захотелось завыть на Луну, как волку, от одиночества перед лицом этой прекрасной и почти разгаданной им Вселенной. Оставалось непонятно одно: что стоит за этой голограммой? Как она появляется? В той статье в интернете, которую прочитал Иван Кузьмич, было написано, что наука бессильна решить эти вопросы. Может быть, когда-нибудь решит, но, скорее всего, нет. Слишком скуден человеческий разум. Президент Лондонского королевского общества, космолог и астрофизик Мартин Рис, отъявленный пессимист, так и сказал: «Нам не понять законы мироздания. И не узнать никогда, как появилась Вселенная и что ее ждет. Несомненно, объяснения есть всему, но нет таких гениев, которые смогли бы их понять. Человеческий разум ограничен. И он достиг своего предела». «Как это так? — возмутился неограниченный разум Ивана Кузьмича, — как это — нет таких гениев? А я? Вы мне только скажите, и я все сразу пойму». С таким настроением Иван Кузьмич лег спать, твердо решив понять во сне все оставшееся про Вселенную и проснуться с полным знанием — может быть, для просвещения человечества, а, может быть, для одинокого хранения в своей душе. Во сне разум Ивана Кузьмича оказался в предвечном пространстве, где все начиналось. Рядом с ним был великий каббалист 16 века Ицхак Лурия, душа которого услышала душу Ивана Кузьмича и вознамерилась показать ему величайшие тайны Вселенной. И увидел Иван Кузьмич, как из Эйн-Соф в предвечное пространство цимцума, откуда Бог удалился, сжавшись в себя, и где положил быть миру, течет Божественный свет — не рассеянными потоками, но единственным, тонким и точным, как бы лазерным, лучом. Из света этого образовался человек, и Ицхак Лурия сказал Ивану Кузьмичу, что это Адам Кадмон. Потоки света струились из его глаз, губ, ушей и ноздрей. Они соединялись в одно целое, но потоки света из глаз были распыленными и каждая сфира образовывала обособленную точку. «Смотри, брат, вот то, о чем ты спрашивал, — сказал Лурия, — это мир точечного света, Олам га-некудот или Олам га-тонгу». Проснувшись на рассвете, Иван Кузьмич вначале все забыл, а потом все вспомнил. Он снова подошел к окну и смотрел на встающую над Москвой зарю. Он знал, что заря состоит из точек, и дома, и машины, и снег, лежавший на ветвях яблони под окном, и воробьи. Глядя в небо, словно пытаясь пробиться взглядом сквозь зарю, к удаленным планетам и звездам, Иван Кузьмич понимал, что в нем сейчас образовалась точка, в которую пришло человечество. Он видел невидимое как визионер, мыслил как философ и желал все проверить и проанализировать как ученый, и это говорило о том, что в нем, одиноком слесаре механосборочных работ 6-го разряда, совершалось перворазрядное самосознание человечества. Он знал, что не сможет никому ничего доказать, но надеялся, что в скором времени ученые изобретут прибор, который опровергнет все, что знало человечество о Вселенной до начала мышления Ивана Кузьмича. Этот прибор докажет, что Вселенной в том виде, как мы ее знаем, не существует, что Вселенная — это божественный свет, излучаемый Эйн-Соф, образующий Адама Кадмона и из глаз его создающий мир точек, образующий вселенскую голограмму. В этой голограмме есть все элементарные частицы, все возможные формы материи и энергии: снежинки и квазары, голубые киты и гамма-лучи. Прибор этот докажет также и то, что людей как вида не существует, а существует сплошная Нирвана. Пока же прибор не изобрели, Иван Кузьмич решил хранить свое знание в себе. Однажды, за бутылкой, он все-таки хотел разделить его с другом, сантехником Федором Петровичем, открыл было рот да только и сказал: «Эх-ма…» — и махнул рукой.
ДЕТСКИЙ ВЕЛОСИПЕД И РЕЗИНОВЫЙ ЧЛЕН
Мужчина и женщина столкнулись у двери в подъезд. Мужчина был высокий, в спортивных штанах и красной футболке. Он нес на руках детский велосипед, глядя на который женщина подумала: «Сразу видно — хороший отец. Не то что мой бывший, бросил меня с ребенком и алименты не платит. А этот — носит велосипед, наверное, провожает сына в школу, играет с ним в футбол». И от воображения счастья и образцовости жизни мужчины и его семьи женщине стало занудно и завидно. Женщина несла на плече довольно большую черную сумку, про которую мужчина подумал: «Женская доля, и что они все носят в этих своих огромных сумках. Не иначе как цепи времени и пространства, мировую скорбь, огромную книгу, в которой написаны одни глупости». Оба они долго искали ключи, неодобрительно глядя друг на друга. Наконец кто-то из них нашел, приложил ключ к домофону, они вошли в подъезд. Мужчина с велосипедом вызвал лифт, а женщина пошла в свою квартиру на первом этаже. Мужчина с детским велосипедом поднимался на лифте на верхний этаж в свою холостяцкую квартиру. Сына у него не было, а детский велосипед он украл в соседнем дворе, потому что имел обыкновение красть разные вещи и относить их к себе домой. Женщина пришла к себе, покормила сына и удалилась в свою комнату. Там она достала из большой черной сумки большую черную коробку, в которой лежал большой черный резиновый член, и дальше занималась с ним тем, для чего он был предназначен, забывая свою бедность и одиночество. У нее был сын, и ему нужен был отец и велосипед, а у мужчины на верхнем этаже был детский велосипед и член, которыми ему было не с кем поделиться. Детский велосипед мужчина поставил в захламленную маленькую комнату, больше похожую на склад; женщина положила резиновый член обратно в коробку.
КЛАДБИЩЕ МЕЧТЫ
Две мрачных, суровых женщины, мать и дочь, одной за пятьдесят, другой в районе тридцати лет, подъехали на велосипедах к бюро ритуальных услуг в поселке Сосново. Бюро это расположено на территории сельской больницы, сразу налево от входа; вокруг больницы растет сосновый лес. Женщины спешились и приставили велосипеды к стенке здания. Одеты обе были невзрачно, по-сельски, с равнодушием к своему виду, в какие-то старушечьи штаны и старые, некрасивые свитера. На голове у дочери был платочек, как будто она собиралась в церковь. На изможденных лицах застыло выражение тупого напряжения. Женщины постучались в дверь, приоткрыли, заглянули. Там сидела толстая накрашенная тетка и говорила с каким-то мужиком. «Подождите», — сказала она заглянувшим. Женщины послушно закрыли дверь и встали рядом с ней навытяжку, ожидая. Так, молча, они простояли минут семь, наконец дверь открылась, мужик вышел, и женщины были допущены в помещение. «Здравствуйте, — сказала мать, — мы хотели бы узнать, возможно ли похоронить тело на сосновском кладбище». Для тех, кто не знает, — сосновское кладбище находится неподалеку, в сосновом лесу. Оно — небольшое и живописное, высокие деревья растут прямо на территории могил. «У вас кто-то умер? Хотите похоронить? Местный, сосновский?» — спросила тетка из бюро. «Мы просто хотели узнать, — ответили женщины, — мы для себя». «Вы больны?» — удивилась тетка. «Нет, мы относительно здоровы, — ответила дочь, — просто хотели узнать». «Вы местные?» — спросила тетка. «Мы — дачницы из соседнего поселка, прописка у нас петербургская», — ответили женщины. «Тогда нельзя, — сказала тетка, — у нас муниципальное кладбище, мы хороним только тех, кто прописан в Сосново». «Мы бы очень хотели, — сказала дочь, — нам очень нравится это кладбище. Там сосны, и, кажется, там так хорошо лежать. И тем, кто будет навещать, приятно будет под соснами посидеть на могилке, попить вина, вспомнить. Точно нельзя?» «Нет, нельзя, — сурово ответила тетка, — мы хороним ТОЛЬКО сосновских». «Мы заплатим, — сказала мать, — может быть, за деньги можно?» «Нельзя! — закричала тетка, — хороним ТОЛЬКО сосновских! Только сосновских! На кладбище земли нет, поэтому и платных мест тоже нет. Это муниципальное кладбище, мы здесь хороним бесплатно, но только местных». «А нам говорили, — монотонным голосом продолжила мать, — что за деньги можно куда угодно, хоть в Александро-Невскую лавру». «Нельзя! — кричала тетка из бюро, — это муниципальное кладбище, нет земли, — потом посмотрела на страдальческие лица матери и дочери и уже мягче добавила: — Сейчас нельзя. А что дальше будет — никто не знает. Выпишут новые участки земли под кладбище — может, и можно будет за деньги хоронить городских. Сейчас законы не то что каждый год меняются — каждый месяц! Кто знает, что дальше будет. Может, потом будет и можно. Вы живите пока, — еще мягче, прочувствованно сказала тетка, — может, и доживете до того времени, когда можно будет у нас хоронить». Разговор был исчерпан. Женщины попрощались и вышли с тем же выражением напряжения и какого-то въевшегося страдания на лицах, сели на велосипеды и уехали.
ЧЕЛОВЕК С ЛУПОЙ
Попроси дождь наполнить ведра водой, и не нужен колодец. Вода из колодца ушла, пересохли пласты подземной реки, вода ушла глубже теперь пустого подземного озера. Рой землю — под более глубоким пластом тебя ждет вода.
Иди покорми оводов у реки Иструти. Спустись в заросли крапивы и репейника, но будь осторожен: недавно на колее в поле лежала змея, задавленная трактором. Здесь водятся змеи, а ты не глядя идешь в траву с пол твоего роста, с шампунем и мылом, чтобы вымыться на Иструти. Там мелко, песочек и камни, и ты, голый по пояс, в антимоскитной сетке, но и через нее тебя достают комары.
Иди покорми мошку на реке Ай. Там на берегу пьяная семья, приехавшая на рыбалку на квадроцикле. Их крики разносит эхо. Ребенок запропастился, и мать говорит: «Ну где он, сраный [*****]? Поехали на [***] домой!» Пьяный отец ревет: «Славка, [*****] пидор, иди сюда!» После слышится детский плач, разговоры матом, крик ребенка: «Папа, не надо, уже достал!»
В этой странной смеси кошмара и рая сейчас ты наполовину — еще в саду, где все становится большим, там, где раскинулись леса из крапивы, доступ куда знает, быть может, старый ботаник, человек с лупой, чудак, возвращающий нас в детство. Ты вырастешь таким, как твои родители, а если станешь другим — на твоей полочке, быть может, поселятся антидепрессанты, ты будешь искать снова доступа в сад, маленький сад, в котором все такое, боже мой, огромное!
Посвяти свои мечты бабочке, выпархивающей из раковины, найденной на берегу: как крылья сложив, она медленно вылезает, как расправляет крылья на твоей ладони… Она летит над черной водой в гребешках белой пены. Посвяти свои мечты фее с каменным хвостом, когда найдешь улитку после дождя. Кто знает — быть может, из ее панциря тоже покажется бабочка с рожками на голове?.. Мелюзина — вспомнишь ты ее имя.
Пожалуй, ты хотел бы жить в кошачьем гнезде — в утробном урчании среди старых газет под кроватью, за печкой, в углу, ты хотел бы вкушать нищету — ту, что дороже золота! Я спросил: «Кто водится на реке Ай? Какая рыба?» Ты ответил: «Голавли и хариус». В прошлом году мы ели голавля — долго спорили, кто будет его чистить. Если отчистить все — отрезать голову, плавники, хвост, снять чешую и выбросить кости — останется так мало, что, кажется, это предприятие не оправдывает себя.
Человек с лупой, мастер по раю, научил меня одной вещи: пристально смотреть в корни крапивы, на борщевик, в лопухи, одуванчики, подорожник. Как светятся паутинки, которыми обмотаны репьи! Кто такой пунцово-розовый стрекочет — разве кузнечик? разве они не зеленые? Можно увидеть ветер — движение, мелькающее, когда смотришь боковым зрением. Увидеть мелкие искорки и кружочки в воздухе, белое размытое свечение вокруг деревьев. Если смотреть пристально — на уровне лба в небе увидишь пульсирующий, растопыренный цветок-воронку с лепестками-лопастями. После будешь сильнее ощущать запахи и лучше видеть.
Звук вспорхнувшей птицы в высокой траве, в кустах у забора… Старая банька еле видна в траве. Откуда приходит туман? — спрашиваем друг друга. Иногда он приходит вечером, стелется по полю, и как будто окружает нас кольцом блокады. Сходит с горы и выплывает из заросшего, осушенного пруда. Иногда он приходит ранним утром: тоже с поля, с гор, и его косят заговоренной косой перед восходом немые жнецы тумана. Срезанные копны наплывают и дарят наитие.
А помнишь, нас вез трамвай по городу Златоусту среди гор… За окном были горы — хребет Таганай и огромный городской пруд. Покрытые хвойным лесом горы чередовались с городской застройкой, и было видно, что город — разбросанная агломерация из множества частей, между которыми дикая природа не оставляет, кажется, места для человека. Город потрясал воображение: такой должна быть урбанистика будущего!
Рельсы загибались у подножия горы рядом со старинным желто-белым домом, в котором я жил бы целую вечность. Самая тайна, загадка, манящая недосказанность — что там, за домом? Куда уходят рельсы? Казалось, там находится само блаженство, самые уютные и заповедные уголки города. Там начиналось пространство души! Зеленое, залитое светом, с маленькими старинными домиками с обеих сторон, с изумительно яркой травой меж трамвайных рельсов.
Кстати, бывают такие вещи: горизонтальный дождь. Про косой дождь все знают, но бывает горизонтальный. Это вроде дерева, растущего вниз, и вроде того, когда на сосне раскрылись почки и в них оказались листья. Также и бабочка, которая выпорхнула из той раковины, что ты нашел, помнишь? Так вот: я всегда мечтал попасть под горизонтальный дождь и сегодня попал под него: он намочил мне левую половину. А весной, после цветения черники, на даче цвели ели. Горизонтальный дождь, еловый цвет, сосновые листья, бабочки из раковин — это все чудеса человека с лупой, ученого, должно быть, человека, ботаника, геометра, логика, поэта…
Но подходят они и ребенку, который любит слушать, как растет трава, как в подполе ходят мыши, как паучок скрылся под кровать. Он — хранитель врат в мир, где трава человека зорче, провожая ушедших по плоской земле к ее звездному яру, и заяц на борозде среди первого инея смотрит за горизонт, и насмешливые голоса из-под корней старой ели тебя окликают, смертный.
ДИПТИХ
Еще
не
N родила мать, человеческая женщина, от его отца, человеческого мужчины. У N было тело и разум, все, как у человека, но он был еще не человек, потому что для того, чтобы быть человеком, нужно что-то еще. Он жил в месте, представлявшем из себя арифметическую сумму зданий, но это был еще не город. В его жилище (это был еще не дом) стояло деревянное приспособление на четырех ножках со спинкой — еще не стул, и большая, мягкая, с одеялом и подушками еще не кровать — ведь ясно, что четыре ножки, одеяло и подушки еще не делают кровать кроватью. У него жил пушистый усатый-полосатый еще не кот, ведь ясно, что четырех лап, усов и хвоста недостаточно, чтобы быть котом. И в самом N, и во всем, что его окружало, должно было бы появиться что-то еще, какой-то символический прибавок. Тогда вещи стали бы сами собой, а N стал бы человеком. Но вот его-то и не было.
Слишком
Y, также рожденный человеческой женщиной от человеческого мужчины, был слишком человек. Безнадежно безумный от избытка человеческого в себе, он жил в месте, которое прежде было прекрасным городом, а ныне стало сверх-городом и лежало в руинах. Его жилище, которое было совершенным домом, было разрушено и находилось в запустении. Из мебели были сломанный слишком-стул и развалившаяся слишком-кровать. Слишком-кота уже не было рядом: его смерть была достижением высшей степени бытия котом. И в самом безумце Y, и во всем, что его окружало, была какая-то избыточность, чрезмерность, которая уничтожила их, потому что вещи исполнены, когда они разрушены.
УЩИ
Вещи, сделанные из ума, отличаются от вещей, сделанных из вещества, своей историей. История вещей, сделанных из вещества, — это история материи и мастера, машины и прилавка. История вещей, сделанных из ума, — это история воображения. Эти две истории протекают параллельно, но иногда сходятся. Для удобства будем обозначать вещи из вещества как вещи, а вещи из ума как ущи. В каждой вещи хоть немного, но всегда есть ущь. В истории вещества всегда есть история воображения. Чистые ущи большинство людей никогда не видело, а я видела. Я люблю историю вещей, но, возможно, однажды нам предстоит жить в мире, состоящем из ущей. Иногда я не могу разобраться сразу, вещь или ущь передо мной, потому что на первый взгляд они выглядят одинаково. Тогда я начинаю исследовать историю этого предмета, и тут уже становится явно, вещь это или ущь. Но и здесь можно сделать ошибку и приписать историю вещи ущи или наоборот. Есть люди, которые хорошо взаимодействуют с вещами, а в плане ущей совершенно беспомощны, а есть великие мастера ущей, которые, наоборот, как маленькие дети в отношении вещей. Бесспорно, у меня есть некоторый талант к ущам: во-первых, я могу их видеть, во-вторых, могу производить с ними различные действия и даже создавать по собственному желанию. Что касается вещей, то чем больше в них от ущей, тем легче мне обходиться с ними. В некоторых вещах от ущей очень мало. Говорят, есть темное море, в котором не могут рождаться ущи, и я боюсь в нем однажды утонуть.
A PORTRAIT OF THE
ARTIST В 30 ЛЕТ
Жила-была X. В 30 лет она до сих пор не умела зарабатывать деньги, устанавливать полезные социальные связи, находить себе комфортное место в жизни и организовывать среду под себя, а также первой обрывать отношения и разбираться в винах и всяческих продуктах престижного потребления. Она не знала, как и где платить за квартиру и бытовые услуги, не понимала, что такое отчисления в налоговую, чувствовала себя маленьким ребенком, когда вокруг говорили о политике, экономике и философии (при том что изучала философию восемь лет, окончила с красным дипломом и ее дипломная работа была названа лучшей за все годы существования кафедры). Х. не понимала, зачем существует беллетристика, и почти не могла читать книг, потому что все «слова, слова, слова» (при этом сама писала стихи и прозу). Она читала пять лет подряд — вымученно и через силу — одного Платонова, потому что все остальное скользило по кромке сознания и не оставалось в душе. В то время как подруги Х. мечтали о богатых и крутых парнях, в ее идеале мужчины было что-то от сельского учителя и молодого протестантского пастора: строгость, бескорыстие, честность, вдохновенность и вера в свое заведомо обреченное дело. Что же она умела? Писать нетленки, управлять снами, трахаться, дружить, пить и не пьянеть, ходить в горы и почти не ныть, много и тяжело работать за копейки, преподавать то, что никому не надо, тем, кому на это насрать, не работать вообще и быть от этого счастливой, терпеть какое-то время адские муки, не совершая суицид. Когда Х. была студенткой, она прыгала выше всех в спец. мед. группе по физкультуре. Кажется, все.
* * *
В тот день он узнал все, что занимало его всю жизнь. Теперь он знал, почему небо голубое, почему трава зеленая и почему глубокий рыхлый снег предохраняет озимые хлеба от вымерзания. На небе над платформой Ольгино улетали с севера на юг птичьи стаи, одна за другой. Он смотрел на них, запрокинув голову, и видел, что порядок лета птиц складывается в буквы и слова. Наконец птицы над головой отчетливо сложились в слово «мудак» и полетели дальше.