(КОВАЛЬ, ЛЕКМАНОВ, ЛЕЙБОВ И БЕРНШТЕЙН)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2017
<…>
— А затем, что наши книжки
Не хотят читать мальчишки!
<…>
А ты говоришь в золотушном этом детсаде
О Дантовом аде,
О потерянном рае…
Тимур Кибиров, из книги «См. выше»
Был
я тут, ушедшей осенью, на камерном, почти домашнем вечере знаменитого поэта
Кибирова. Тимур Юрьевич прочитал вслух, почти целиком, свою предпоследнюю и,
кстати сказать, замечательно-грустную книгу «См. выше». В перерыве вышли на
улицу, достали адское зелье (табак, табак), задымили. Печально-обыденно
обменялись репликами о работе и добыче хлеба насущного. «А я, — говорю, —
теперь еще и на радио тружусь, стихи читаю, про книжки рассказываю.
Просветительствую, в общем». «Просветительство? Это хорошо. Это очень хорошо, —
сказал Кибиров раздумчиво. — Это, может, самое лучшее, что стоило бы сегодня
делать». Я, помню, приободрился, потому что думал и думаю так же, хотя в
качестве своего просветительства уверен далеко не вполне.
Но
вот, взяв в руки книжку, о которой пойдет речь, повеселел всерьез.
«Юрий
Коваль. Три повести о Васе Куролесове с комментариями Олега Лекманова, Романа
Лейбова, Ильи Бернштейна», а именно так — судя по надписи на обложке —
называется книга, попавшая в объятия нашей колонки (ну, конечно, на титуле все
построже и попривычнее: крупная фамилия автора, перечисление всех трех его
повестей, а уже ниже — петитом — те самые трое, что по центру обложки набраны
как стихи:
с
комментариями
Олега
Лекманова,
Романа
Лейбова,
Ильи
Бернштейна.
Судя
по издательской аннотации, эта книга, входящая в проект «Руслит. Литературные
памятники XX века», деликатно, но уверенно отсылает нас к деятельности, коротко
обозначенной в предыдущем абзаце. Цитирую:
«Трилогия
о Куролесове — прежде всего памятник русской литературы XX века и блестящее
описание московского и подмосковного быта 1960 — 1980-х годов. Реалии жизни
героев книги не очень понятны современному подростку, поэтому книгу
прокомментировали известные ученые, два профессора русской филологии — Олег
Лекманов (НИУ ВШЭ, автор биографий Осипа Мандельштама, Сергея Есенина,
многочисленных исследований по истории русской литературы) и Роман Лейбов из
университета г. Тарту (Эстония), главный редактор гуманитарного сайта
„Ruthenia”».
Аннотацию,
вероятно, писал третий из комментаторов, о котором для несведущего читателя тут
ничего не сказано, а жаль, ибо Илья Бернштейн — в книжном мире человек более
чем легендарный, воскреситель книг и имен, — достаточно вспомнить его работу в
издательстве «Теревинф», затем — издательские проекты в «Самокате» (о сериях новой
русской классики «Родная речь» и «военной» «Как это было» мы в свое время
писали)[1].
С
другой стороны, я заметил, что те, кто покупает по интернету или в магазинах
книги, подготовленные Ильей, уже достаточно осведомлены о его издательских
проектах и часто являются их горячими поклонниками. Словом, среди
читателей-гурманов его имя понемногу даже становится нарицательным.
Та
серия, в которой вышла детективная (комментаторы справедливо берут это слово в
кавычки, подчеркивая внежанровый статус ковалиной эпопеи) трилогия, писавшаяся
Ковалем около двадцати лет, называется «Руслит. Литературные памятники XX века»[2].
За ней уже несколько знаковых книжных изданий — от «Республики ШКИД» Григория
Белых и Л. Пантелеева до знаменитых повестей Льва Кассиля (комментатором там
был как раз Олег Лекманов).
«В
мою задачу, — говорил Илья Бернштейн в апрельском интервью прошлого года, —
входит не просто познакомить читателя с первым изданием, казалось бы,
известного произведения Льва Кассиля (Кондуит. Швамбрания — П. К.), а с
помощью комментариев, с помощью исторической статьи рассказать о времени,
которое описывается в книге, о людях того времени. В книжных магазинах можно
найти самые разные издания „Республики ШКИД” в разных ценовых категориях. Но
мою книгу, надеюсь, читатель купит ради комментариев и затекстовой статьи. Тут
это чуть ли не самое важное».
На
вопросы о появлении, таким образом, особого жанра — «комментированной книги» —
и принципах отбора ответствовал не менее четко.
«…Это
перенос традиции научного издания литературных памятников на литературу,
созданную сравнительно недавно, но тоже принадлежащую другому времени. Комментарии,
которыми я снабжаю свои книги, совсем не академические. Но ни один
литературовед при чтении их не должен поморщиться — во всяком случае, такую я
ставлю себе задачу. <…> Основной критерий — это художественность. Я считаю, что мне следует переиздавать только
те тексты, которые что-то меняют в составе русской прозы или поэзии. А это, в
первую очередь, произведения, в которых главное не фабула, не персонажи, а то,
как там составлены слова. Для меня „как” важнее, чем „что”»[3].
Комментарий
в «Трех повестях…» занимает почти половину книги, ну, чуть меньше — 100 страниц
из 280-ти. И хотя в «Предуведомлении к комментарию» (есть, есть тут и такой,
«промежуточный» текст — Веры Семёновой, Олега Лекманова и Михаила Свердлова под
названием «А книжка-то какая длинная получилась!») меня предупреждают, что
авторы тех самых ста страниц вполне отдают себе отчет, «что некоторым читателям
с избытком хватит самих повестей», я еле утерпел, дочитывая про
читанных-перечитанных похищенных монахов[4],
поставленных здесь нумером третьим (хронологически-то порядок должен быть
другим, но Лекманов, Лейбов и Бернштейн и тут объяснили свою позицию), стремясь
поскорее разузнать, что и как тут комментировалось.
Ну,
конечно, у этих троих получилась великолепная «энциклопедия советской жизни и
культуры», пир филологии[5]
и блестящий личный литературный праздник, частью которого стало любовное
поминовение удивительного писателя. Ведь множество прототипов, типов и
топонимов, преобразившись, перекочевало в его воздушную прозу из его биографии.
Начиная с папы, работника УГРО, и кончая Тетеринскими банями (с объемом
комментария, посвященного «банному» сюжету, густо «засвеченному» в «Пяти
похищенных монахах», тут могут соперничать только пространные и очень смешные
выдержки из «Сборника задач по уголовному кодексу» для курсов в Высшей школе
МВД, составленного в начале 1970-х Иосифом Ковалем).
Диафильм,
фильм и мультфильм, поставленные в разное время по тем или иным частям трилогии
о Васе Куролесове тут тоже не забыты, с соответствующими кадрами и портретами
артистов. Как и обильное использование тех или иных первоначальных рукописных
фрагментов.
А
посвятили свою работу наши составители комментария памяти старшего брата
писателя — Бориса Иосифовича Коваля (05.07.1930 — 04.06.2016), которого не
стало в те дни, когда они, судя по всему, завершали свой труд. В
«Предуведомлении к комментарию» есть даже историческая теперь фотография, где
на кухне напротив брата Ю. К. сидит Олег Лекманов, а между ними — коробочка
шоколадных конфет…
Ну
а сам Борис Коваль — это, конечно же, — Крендель, тот самый, из «Пяти
похищенных монахов», ищущий своих украденных голубей[6]. Старший
брат немногословного Юрки, у которого на все случаи жизни припасено коронное
присловье «ЕЩЕ БЫ».
С
ностальгическим изумлением разглядывал я иные фотографии, размещенные справа от
тех или иных комментариев, — будь то самодельный нож с пластмассовой наборной
ручкой или какая ушедшая в прошлое техническая деталь бытового прибора.
«…Что-то
захрустело в телевизоре… из него, как из посылки, высыпались какие-то
стеклянные орехи. Современным читателям, видимо, уже следует объяснить, что
имеются в виду радиолампы — электронная „начинка” тогдашних телевизоров».
И
рядом — фотки.
Один
раз, помню, меня даже охватил страх: ох, память слабеет. А ведь были же в
Москве, были заведения под названием «Бутербродная»! Как я мог забыть…
А
один раз — и того пуще.
«…трубу,
на которой написано было — „1959”, чтоб в будущем люди не мучились, размышляя,
в какую эпоху возведено это сооружение. Традиция, над которой потешается
здесь К., — „встраивать” в кладку ничем не примечательных краснокирпичных труб
всевозможные надписи (в первую очередь — дату постройки) кирпичами другого
цвета — возникла в России еще в самом начале XX в. В Костер-7 (первая, журнальная публикация — П.
К.) еще более иронично: „…в какую
эпоху было возведено это достойное сооружение”».
Рядом
— фото подобной трубы, с плохо видимой датой. И под снимком написано: «Москва.
Труба котельной между Измайловским шоссе и Щербаковской улицей. Фотограф А.
Самойлик».
И
тут я подумал: а не под этой ли самой трубой мы с корешами-одноклассниками по
нашей школе-восьмилетке под номером 454 (ныне не существующей), братьями
Андрюхой Циплаковым и Геркой Микалиным, — решали некоторые вопросы современного
нам бытия в году так 1974-м? Жили-то мы аккурат на Щербаковке, рядом с тем
самым Измайловским шоссе, и трубу я эту отлично помню. А потом метрошные пятаки
ходили подкладывать на рельсы — на Электрозаводскую… О, Боже!
Что
же до чистого просветительства, то вот и узнал наконец, откуда пошло выражение
«деньги не пахнут». Оказывается, виноваты император Веспасиан и его сын,
будущий император Тит. Налог на общественные уборные. Очень мило, что
комментарий начинается словами «как известно». Нет, не помнил я.
Зато
одеколон «Шипр» еще помню. И опасную бритву тоже.
Очень
трогательно, что комментаторы нередко присутствуют в своих текстах «живьем»,
вот как я сейчас. Прочитают в «Приключениях Васи Куролесова» про бабу Симку,
которая несла, «прошу заметить», пишет Коваль, сумку с бутылкой постного масла,
и радостно откликаются: «А мы просим заметить связь с романом „Мастер и
Маргарита”…» Или заглянут в бильярдную.
«…Стыдно
играть против такого млекопитающего настоящим кием. Дайте мне половую щетку.
Насчет щетки судить не будем, а вот игру одной „тещей” (специальной
палкой с подставкой под кий на конце — ее применяют, когда иначе до шара не
достать) комментаторы видели своими глазами. Правда, играл ею маркёр —
бильярдный профессионал».
Курсивные
выделения в текстах комментариев — мои.
О
том, что название серии отсылает сведущего читателя к знаменитому
семидесятилетнему академическому проекту, Илья Бернштейн оговаривается еще до
всего. И оговаривается так, что — да, не возразишь[7].
И
думаю, он понимает, что все эти штудии — своего рода литература в литературе.
Конечно,
нечто подобное существует издавна. Взять хотя бы знаменитый комментарий
Набокова к «Евгению Онегину». Чем бы Владимир Владимирович ни руководствовался,
вводя в него гигантское количество нужных сведений (ну и не вполне все-таки
нужных, почитайте хотя бы статью Чуковского «Онегин на чужбине»), его
комментарий тоже стал своего рода авторской энциклопедией «по случаю».
Или
— уже в наше время: комментарии Владимира и Ольги Новиковых к четырехтомному
Высоцкому с одной стороны, и — уже совсем похожие на труд Лекманова, Лейбова и
Бернштейна — комментарии литературоведа Павла Фокина к тому же самому барду,
только в «народном», 11-томном исполнении (питерская «Амфора») 2012 года. Тут
же и труды А. Е. Крылова и А. В. Кулагина («Высоцкий как энциклопедия советской
жизни. Комментарий к песням поэта», М., 2010)…
Но
проект «Руслит. Литературные памятники XX века» — случай особый. И Коваль — особый. Думаю, читатель этой
колонки поймет, отчего я соединил имена комментаторов с именем главного
героя/автора — в подзаголовке.
Что
же до отчества Василия Куролесова, который за двадцать лет существования
ковалиной эпопеи вырос из юноши-тракториста в ответственного мужчину
общественного сознания, — то я, руководствуясь тем, что отчество его в
некоторых частях трилогии «плавает» (у комментаторов есть на эту тему свой
пассаж), — сделал его, уж извините, ближним, если не сказать, совсем ближним
родственником самого Юрия Иосифовича. А кто же его «родил», интересно, как не
Коваль?!
[1] Среди
интервью Ильи Бернштейна выделю его беседы с писательницей и критиком Мариной
Аромштам для интернет-проекта «Папмамбук» <http://www.papmambook.ru>
— в 2013 и прошлом году.
[2] Первый
копирайт, издательский: ИП (индивидуальный предприниматель), т. е. сам И. Э.
Бернштейн, но есть и титульная марка: «Издательский проект „А и Б”».
[3] Илья
Бернштейн: «В мою задачу входит рассказать о времени» <http://www.papmambook.ru/articles/2048>.
[4] Кто еще
вдруг не читал, граждане, так монахи — это голуби, а совсем не то, что вы
подумали.
[5] «Посидев» на нем с краю, я вдруг радостно
вспомнил, что о видимых и невидимых «поклонах» этой ковалиной прозы — Гоголю,
Булгакову, Бабелю, Хармсу, Милну и Шарлю Перро мы охотно судачили с друзьями в
годы моего студенчества. Помню, что так же горячо обсуждали и шукшинскую сказку
«про Ивана-дурака, как он ходил за тридевять земель набираться ума-разума» —
«До третьих петухов» то есть. Ну и стругацкий «Понедельник…», само собой.
[6] Вестимо, что первая же цветная вкладка в
комментаторском разделе посвящена голубям. Монах тут числится под цифрой «3»,
ему предшествуют дикая горлица и космач.
[7] Вот одно
из объяснений: «…чтобы максимально расширить круг наших читателей, постараемся
„разъяснять” тексты, дополнять их важными для понимания текста сведениями в
менее „академической” манере — со множеством иллюстраций, интересных
„контекстных” историй, привлекая для этого специалистов из смежных (иногда и не
очень) с литературоведением областей. При этом в своей комментаторской работе
мы будем опираться только на подлинные архивные материалы, мемуары и письма
современников».
Обратите внимание на закавыченные
слова. Тут, кажется, некий даже и психологический «ключ» ко всему этому делу.
Ну, или пара зубцов на его рабочей части.