(Сергей Беляков. Тень Мазепы)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 8, 2016
Сергей Беляков. Тень Мазепы.
Украинская нация в эпоху Гоголя. М.,
«АСТ: Редакция Елены Шубиной», 2016, 752 стр.
Если бы книги Сергея
Белякова не существовало, ее бы стоило придумать, и придумать именно сейчас. В
эпицентре сложных политических обстоятельств, заложниками которых мы все стали
в последнее время, давно созрела необходимость такого высказывания:
нейтрального, лишенного вызовов и оценок и написанного в высшей степени bona
fide.
Основная тема книги «Тень
Мазепы» — становление идентичности украинской нации и отношения Украины и России
в гоголевский период. Сергей Беляков начал писать эту книгу в 2012 году, еще до
начала открытого конфликта России и Украины, и прямой отсылки к современной
проблематике в тексте нет. Однако, вне всякого сомнения, работа Белякова
исходит из нескольких десятилетий скрытой политической напряженности, которые и
обусловили замысел, манеру повествования, отбора и преподнесения исторического
материала.
Мазепа, как сам Беляков
признал в одном из интервью [1] , вовсе не
главный герой этой книги, впрочем, как и Гоголь. Скорее, и тот и другой
выведены автором как символические фигуры, олицетворяющие проблематику
русско-украинского вопроса. Мазепа, с его образом предателя/спасителя нации,
был и остается тенью, нависающей над историей отношений России и Украины и
олицетворением главного ее вопроса: вместе или нет? Эта двойственность сформулирована
в заключении книги цитатой из Л. Н. Гумилева: «две сабли не входят в одни
ножны».
В последнее время в
академической литературе чрезвычайно актуальна не только тема русско-украинских
отношений, но и история независимой Украины. Уже в 90-х исследователи стали
задаваться вопросами об украинской историографии в принципе — например, в 1995
году Марк фон Хаген прямо сформулировал этот вопрос в своей статье в Slavic
Review: «Есть ли у Украины история?» [2] В последующие годы мы видим
немало монографий, посвященных украинской истории. Назову лишь несколько:
«История Украины» Пола Роберта Магочи из Университета Торонто [3] , ряд работ
на украинском языке Наталии Яковенко, одна из которых была опубликована
издательством «Новое литературное обозрение» в 2012 [4] . Стоит упомянуть также
«Историю Украины. Становление современной нации» Сергея Екельчика [5] , книгу
«Етнічна історія давньої України» П. П. Толочко [6] , а также книги известного
современного ученого Сергия Плохиго из Гарвардского университета [7] . Особняком
стоит фундаментальный труд Эдиты Бояновской, затрагивающий как историю, так и
филологию: «Гоголь между украинским и русским национализмом» [8] , — книга,
которая, без преувеличения, уже стала современной классикой в славистике.
«Тень Мазепы» продолжает
этот книжный ряд, разделяя его главную тему — интерес к процессу украинского
нациестроительства. По сути, Беляков выполняет схожую исследовательскую задачу.
Он фокусируется на многих аспектах, связанных с многонациональным составом
имперской России, которые сегодня активно разрабатываются в истории и
культуральных исследованиях. Однако его подход к материалу диаметрально
противоположен строго научным изысканиям. В то время как, например, Эдиту
Бояновскую занимают создание политической концепции национализма и исторический
ревизионизм, книга Белякова концептуальной проблематизации лишена. Его цель —
скорее осветить, показать и рассказать, нежели объяснить — как и свойственно
научно-популярному жанру, к которому «Тень Мазепы» будет правильнее всего отнести.
Для Белякова жанровая
принадлежность его книги — принципиальный момент: по сути, полемика, которую он
ведет именно с научно-исследовательской литературой, становится одним из
структурирующих факторов его работы. Отчасти справедливо он указывает на
перегруженность современной академической литературы терминологией и
теоретическими построениями в отрыве от реального исторического материала. Под
прицел его критики попадают, в частности, Мирослав Хрох с его периодизацией
национального возрождения [9] , теория
модернизации и Бенедикт Андерсон (по всей видимости, его «Воображаемые
сообщества» [10] ).
«Тень Мазепы»
фокусируется на первой половине XIX века, гоголевской эпохе, но то и дело
уводит назад в прошлое: то рассказывая о Богдане Хмельницком или других героях
Запорожья, то повествуя о колиивщине [11] , то подробно описывая
историю украинского униатства. Начинается «Тень Мазепы», как и положено книгам
подобного рода — с определений. В первых двух главах: «География нации: граница
и земли» и «Имя и нация» Беляков объясняет разницу между этнонимом «Украина», в
широком (все населенные украинцами земли) и узком (Поднепровье) смысле, и
Малороссией. Он пишет о Полтаве, о Киеве, Харькове, Слободской Украине и
Новороссии, отвоеванной некогда у ногайцев, турок и татар. Речь здесь идет и об
определениях национальности, и об их относительности. Глава изобилует
любопытными примерами: например, в XIX веке литовские поляки называли
«русинами» поляков Волыни. Богдан Хмельницкий на переговорах однажды назвал
себя «единовладцем и самодержцем руським». Аксаков писал, что в Харьковской
губернии жителя Курской губернии назовут «русским». А вот украинских козаков,
приехавших в Москву на службу, зачастую и вовсе называли «черкасами». Здесь же
Беляков продолжает известную дискуссию о происхождении этнонима «Украина» от
слов «окраина» или «край», приводя многочисленные свидетельства и подтверждения
обеих версий.
Следующие части —
«Этнография нации» и «Незалежность» — живописно повествуют о быте нации
(включая такие темы, как усиление и развитие украинской мовы, образование,
отношения между мужчинами и женщинами и даже истории о ведьмах) и балансе сил
между Россией и Украиной. В частности, Беляков связывает устойчивость власти в
России с ее централизованностью, в то время как власть гетмана Войска
Запорожского, «и тем более кошевого атамана была полностью во власти народа,
переменчивого, непостоянного и весьма экспансивного». В посвященном религии
разделе Беляков делает два интересных утверждения: что «вопреки современным
стереотипам украинская идентичность веками была связана вовсе не с униатством,
а именно с православием»; и что именно в Галиции, «где власть Польши
сохранялась до 1772 года <…>. Униатство превратится из „проклятой ляшской
веры” в родную, народную, украинскую веру». Значительное внимание уделено польскому,
еврейскому и русскому мирам на Украине, а в некоторых частях Сергея Беляков
перемещает читателя в Петербург, рассказывая о жизни и карьере малороссиян в
империи.
Заключительные главы
вплотную подводят Сергея Белякова к некоторым из наиболее острых и спорных тем
в разговоре о России и Украине. Беляков рассказывает о Мазепе и его
противоречивом восприятии в русской и украинской исторической памяти, а в
важнейшей главе «Цветы и корни» пишет о роли Тараса Шевченко и подчеркивает
огромное влияние, которое оказал его «Кобзарь» на украинскую историю. Здесь же
Беляков упоминает и Николая Герасимовича Устрялова, единомышленника Уварова и,
возможно, соавтора «теории официальной народности» и «идеи большой нации» —
которую автор «Тени Мазепы» твердо называет ошибочной.
В последней же главе,
«Нация и Гоголь», Беляков приходит к тому же волнующему вопросу, что и Эдита
Бояновская в своей упомянутой выше книге: считать ли Гоголя украинцем или
русским? Относится ли его творчество к украинской или русской литературе? В своих
суждениях Беляков апеллирует к работе Иосифа Емельяновича Мандельштама «О
характере гоголевского стиля», где утверждается, что особенно в ранних своих
текстах Гоголь писал на очень необычной форме русского языка, как бы переводя
сам себя на русский с малороссийского, «буквально применяясь к русской речи»,
как определил это Мандельштам. «Удивительный гений, украинец-волшебник, который
сумел подчинить себе даже русский язык», — так пишет Беляков о Гоголе («По
страницам забытой книги»).
Представляется, что
основная задача, которую поставил себе автор книги, — это соблюдение
максимального нейтралитета в разговоре об Украине, а также русском, польском и
еврейском мирах. Неудивительно, что в одном фрагменте, где речь идет об
антисемитизме, Беляков признается, что хотел бы не писать об этом, но авторский
замысел обязывает его говорить обо всем прямо:
«Как относились русские и
малороссияне к своим соседям-евреям? Честно говоря, долго не решался написать
эти строки. Но интересы исторической правды заставляют признать: многие, очень
многие смотрели на евреев, на их быт, нравы и обычаи не только с неприязнью, но
даже с брезгливостью» («В осажденной крепости»).
Такую нейтральность,
впрочем, уместнее назвать нейтральностью от противного; текст представляет
собой не последовательность положительных утверждений о разных нациях, которые
по очереди попадают в фокус внимания Белякова, а скорее построен по
компенсаторному принципу. Русский и украинский миры описываются не отдельно
друг от друга, а как бы в постоянном сравнении. Если в ходе рассказа
упоминаются негативные факты о русских, украинцах и т. д., то они немедленно
сопровождаются уточняющим параллельным примером. Например, говоря о бедности
украинских хаток, Беляков тотчас упоминает и то, что в русских избах, несмотря
на большую их солидность и основательность строительства, было грязно, поэтому
прямое сравнение по принципу «хуже/лучше» здесь неуместно. Именно в этом и
состоит щепетильность и сложность такой работы — простое представление
материала не обеспечивает достаточной объективности; автор вынужден
квалифицировать и оправдывать параллельными утверждениями любое отрицательное
высказывание. Вот несколько примеров:
«Во время русско-польской
войны козаки нередко проявляли большую ненависть к врагу, чем русские, хотя в
ту пору „москали” тоже были народом суровым, если не сказать сильнее»
(«Гетманщина»).
«Крепкие деревянные стены
долговечной русской избы хранят „нестираемые признаки времени и бедствий”. Зато
хата все время обновляется, как вечно обновляется окружающий ее сад» («Полтава,
столица Малороссии»).
В результате в авторской
манере изложения материала отчетливо чувствуется примирительный мотив, с
которым связан и еще один часто повторяющийся в книге нарративный прием —
следующее за только что высказанным утверждением разъяснение, на случай, если
читатель неправильно поймет автора.
«Из всего сказанного
вовсе не следует, будто вся церковная жизнь в России первой половины XVII
состояла из тайной или явной вражды между русскими и украинцами. Во многих
случаях интересы людей Церкви, и русских, и малороссиян, совпадали. Но и
тайное, хоть и бескровное противоборство двух народов все-таки было»
(«Московская вера»).
У такого демонстративно
непредвзятого подхода есть и свои минусы — отказ от опоры на исторические
концепции приводит к тому, что простота и описательность, противопоставляемые
Беляковым серьезному историческому инструментарию, местами его подводят и
снижают весомость его аргументов [12] . Отсюда —
частая апелляция к «психологическому» подходу и перманентные отсылки к «истории
в сослагательном наклонении». Например:
«А что если бы не Петр с
Вельяминовым проводили свою великодержавную политику, а, скажем, Мазепа с
Апостолом и Галаганом устанавливали порядки, выгодные им? Разорили бы Москву,
стерли с лица земли Петербург» («Колесо истории»).
Понятно, что там, где
разговор касается отношений Украины и России, требуется особая осторожность и
такт, но вот пример иного рода.
«В течение XIX века немцы
из чувствительных читателей Шиллера и Гёте превратились в суровых и
безжалостных милитаристов. Воинственные при Наполеоне I французы уже во времена
Третьей республики стали мирными буржуа, предпочитавшими далеким походам
универсальные магазины и кабаре с канканом» («Кацапы»).
«Запорожцы боролись за
землю даже на уровне идеологическом. Будто бы на камне, который лежал у дороги
„в Московский край” возле Саур-Могилы, была надпись: „Проклят, проклят,
проклят, кто будет отбирать у запорожцев землю”…» («Рыцари-разбойники»).
Карикатурная формула двух
эпизодов из немецкой и французской истории вряд ли уместна была бы в
историческом труде; что касается второго примера, то рассказа о надписи на
камне, конечно, недостаточно для иллюстрации идеологической борьбы и объяснения
ее механизма. Таких моментов в книге при внимательном рассмотрении можно найти
немало, и если наиболее сильной стороной «Тени Мазепы» является архивная работа
и объем материала, сведение воедино многих источников (в этом отношении работа проделана
колоссальная), то собственно научного элемента, осмысления материала здесь не
столь много. Поэтому и целевая аудитория книги Сергея Белякова не вполне
понятна. Массовому читателю «Тень Мазепы», скорее всего, покажется слишком
длинной, перегруженной фактами и недостаточно динамичной. Для профессионального
историка или литератора, наоборот, книга будет слишком простой — ничего
принципиально нового, свежей авторской концепции нет ни в изложении истории
отношений России и Украины, ни в истории гетманства, ни в рассказе о Гоголе.
Однако эти критические
замечания во многом снимаются тем, что «Тень Мазепы» — все-таки не историческая
монография; книга призвана не столько дать читателю доскональные знания об
описываемых событиях, сколько привить общее представление об истории, а в
идеальном варианте — и передать ощущение сложности и тонкости взаимоотношений
русской и украинской наций и предостеречь от упрощенных суждений о них.
Эта задача, я думаю,
автору вполне удалась. И, пожалуй, самая интересная особенность книги Сергея
Белякова состоит в том, что как целое она — гораздо больше суммы ее частей.
Беляков спорит с профессиональными учеными — но на примере становления
украинской нации подтверждает утверждения Андерсона и Геллнера о том, что нация
— это воображаемый, текучий конструкт, не определяемый в данном случае словами
«русский», «украинец» или «поляк», а складывающийся из тысяч единичных,
локальных историй. Он отказывается от жестких определений и подчеркнуто
избегает выводов — но тем не менее они в книге есть, и внимательному читателю
несложно будет найти их между строк. И хотя Беляков утверждает, что в «Тени
Мазепы» его занимает только историческое повествование — но почему-то, закрывая
книгу, читатель ощущает, что ему был преподан и политический урок.
Возможно, правильнее
всего было бы сказать, что главная ценность этой книги заключается в самом
факте ее существования. Попытка объективно и беспристрастно написать о теме, за
которую даже взяться казалось почти немыслимым, — это огромный жест культурной
ответственности, принимаемой на себя писателем. И то, что эту ответственность с
Сергеем Беляковым захотели разделить тысячи читателей, уже полностью
раскупивших первый тираж книги, — замечательный знак.
[1] Сергей Беляков о книге «Тень
Мазепы. Украинская нация в эпоху Гоголя». Интервью с Петром Силаевым
<http://daily.afisha.ru/brain/729-istoricheskoe-pravo-eto-sovsem-plohoj-argument>.
[2] Hagen von, Mark. Does Ukraine Have
a History? — «Slavic Review», vol. 54,
No. 3, 1995.
[3] Magocsi Paul R. A History of Ukraine. Toronto, «University of Toronto Press»,
1996.
[4] Яковенко Н. Очерк истории Украины в Средние века и раннее Новое
время. Авторизованный перевод с украинского Владимира Рыжковского; научная ред.
перевода: Алексей Толочко. М., «Новое литературное обозрение», 2012.
[5] Екельчик
С. История Украины. Становление современной нации. Киев, «К. И. С.», 2010.
[6] Толочко
П. П. Етнічна історія давньої України. Київ, «Інститут археології НАНУ», 2000.
[7] Plokhii
Serhii. The Gates of Europe:
A History of Ukraine. New York, «Basic Books», 2015.
[8] Bojanowska
Edyta M. Nikolai Gogol: Between Ukrainian and Russian
Nationalism. Cambridge, «Harvard University Press», 2007.
[9] Hroch M. Social Preconditions of National Revival in Europe. Cambridge,
«Cambridge University Press», 1985.
[10] Anderson Benedict. Imagined Communities. London, «Verso», 1983.
[11] Восстание на Правобережной
Украине в 1768 году.
[12] Например, понятие
национальной идентичности (один из предметов полемики Белякова с
профессиональными этнографами и антропологами) расшифровывается им самим не
слишком убедительно: «Национальная идентичность формируется в детстве, а
Паскевич до двенадцати лет жил в Полтаве» (Беляков
С. Тень Мазепы, стр. 363).