стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2016
Кекова Светлана
Васильевна родилась на Сахалине,
окончила филфак Саратовского государственного университета. Автор тринадцати поэтических сборников и нескольких литературоведческих книг, в том числе посвященных
творчеству Николая Заболоцкого и Арсения Тарковского. Стихи Светланы Кековой переводились на многие европейские языки. Лауреат нескольких литературных премий. Доктор филологических наук, профессор кафедры гуманитарных дисциплин Саратовской государственной консерватории. Постоянный автор нашего журнала.
Живет в Саратове.
*
*
*
Как бы
мне остаться незамеченной,
не сорваться,
не попасть в беду?
Снится мне,
что я июльским вечером
молча мимо
кладбища иду.
Я иду и никого не трогаю,
я тоскую по иным мирам…
И плывёт над пыльною дорогою
облако, похожее
на храм.
Бабочка — иного
мира вестница —
облаку летит
наперерез.
Мне видна
верёвочная лестница,
брошенная ангелом
с небес.
Все ли
мы виновны одинаково,
иль своя
у каждого вина?
Неужели лестница
Иакова
между небом
и землёй видна?
*
*
*
Стоит в деревне
большой колодец.
С колодцем
рядом живёт уродец.
Живёт красавец
с уродцем рядом.
И ходят в
гости они к наядам.
Одна наяда
— жена Аида.
Другая знает
псалом Давида,
и повторяет
наяда третья:
«Устала жить я, устала петь я!»
Наяды вынут
свои наряды,
поднимут волны
со дна колодца
и засмеются,
бросая взгляды
то на
красавца, то на уродца.
Начнётся пляска
воды холодной,
потом иссякнет
источник водный,
поскольку нимфам
нельзя касаться
ни лба
уродца, ни губ красавца.
*
*
*
Облаков прошлогодних
лепнина
осыпается. Вянут
цветы.
И стоит на пригорке рябина
со следами
былой красоты.
В золотых
ли коронах иль медных
клёны, ясени,
толпы берёз…
Нет им
дела сегодня до бедных
и простых
человеческих слёз.
Да, о юности
вечнозелёной
скоро будут
деревья грустить,
только мы
их тоски потаённой
не умеем
понять и простить.
*
*
*
А. К.
Снег лежит
на деревьях, не тая.
Огоньками мигают
такси…
И мерещится
Русь Золотая
нам, зачатым
в Железной Руси.
Мы теперь
не Обломовы — Штольцы,
но крещёные
наши отцы —
богомольцы тире
комсомольцы,
комиссары тире
чернецы
спят в земле,
словно в братской могиле,
под покровом
сияющей тьмы
и не ведают, как их
любили
и как их ненавидели мы.
Мы — наследники
тьмы и сиянья —
купола различаем
вдали
и целуем
в слезах покаянья
антиминс драгоценной
земли…
Крестный
ход
1
В Саратове
по улице Советской
я шла в толпе, орех сжимая
грецкий
в своей руке, и думала о том,
что вот
— вокруг меня чужие люди
и, если кто-то голову на
блюде
несёт Иродиаде,
я крестом
себя смогу
спасти от поруганья.
Я шла в толпе и слышала рыданья,
и смех, и
брань у входа в магазин,
где прятались
раввин и муэдзин.
2
По улице,
как новые арийцы,
шли блудники,
лжецы, детоубийцы,
в нарядных
платьях, стильных пиджаках,
с цветами
и айфонами в руках,
и я средь
них — не лучше их, а хуже,
шла под
зонтом и отражалась в луже.
Стежками дождь
пространство дня прошил.
И я смешалась
с теми, кто грешил,
кто грех
любил, как шоколад и кофе,
кто помогал
убийцам на Голгофе.
3
Но вот
вопрос: куда спешат они?
Туда ли,
где рекламные огни
неистовым мельканьем
и свеченьем
всех призывают
к новым развлеченьям?
Блестят витрины,
огоньки машин…
На перекрёстке
тополь, как кувшин,
стоит один
со светофором рядом,
следит за
нашим призрачным парадом.
4
И вдруг навстречу тем, кто любит грех,
кто разгрызает
время, как орех,
в Саратове,
по улице Соборной
смиренники идут
и простецы,
святые жены,
матери, отцы,
и с ними образ — Спас Нерукотворный.
Они идут
— не час идут, не год,
и каждый видит этот Крестный
ход,
и возле Липок — там, на
стадионе,
встал из
руин нерукотворный храм,
и ангелы видны на небе
нам,
и апокалиптические
кони.
5
А Бог дождит на грешных
и смиренных,
на гениальных
и обыкновенных,
промокли гордецы
и мудрецы,
глупцы, ленивцы,
нищие, купцы
и все потомки Евы и Адама
от океана
и до океана.
*
*
*
Где инженер
цветка, звезды изобретатель?
Где сердца
моего таинственный создатель?
Где тот,
кто сотворил и уголь, и алмаз?
Где тот,
кто любит нас, и тот, кто
мучит нас?
Не знаю
я ответ — и всё же мне обидно,
что спит
земная тварь, темна и световидна,
что и моя
душа безгрешна и грешна,
что многим
на беду я в этот мир пришла.
Заправив жирный
суп петрушкой и укропом,
я буду битый час сидеть
над микроскопом,
потом, закрыв
глаза, оглохнув, онемев,
я загляну
в себя и вспомню Шестоднев.
На полке
у окна стоят рядком Тарковский,
священник Михаил
и Филарет Московский,
есть в книгах
их рассказ о смысле бытия:
я буду их читать и буду
плакать я.
Как трудно
изучать и лепестки пиона,
и тонкое,
пустое жало скорпиона,
ехидны смертный
яд и дерева изгиб,
и тайные пути плывущих в море рыб.
Смещение времён,
смешенье слов и стилей…
Но вот
на облаках стоит святой Василий,
он посылает
нам и молнию, и гром,
и пишет «Шестоднев» златым своим пером.
*
*
*
Ангелы и птицы
в райских кущах
запоют на
разные лады —
и увидят стаи рыб, плывущих
в тонких платьях из речной
воды.
В мире, словно в зале ожиданья,
жаждет получить
душа моя
в краткий
миг блаженства и страданья
опыт неземного
бытия.