стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 4, 2016
Лапшина Елена Евгениевна родилась в 1970 году в подмосковном Фрязине. Окончила
экономический факультет МЛТИ. Пишет и публикуется с начала 2000-х годов. Автор
трех стихотворных сборников. Живет в Москве.
* *
*
Здесь
нет чужих и равно нет своих —
какой-то
общий вывих на двоих,
разрозненность
рискующих над краем —
не
оступись, не сгинь за окоём!..
Но
мы стареем быстро, как живём.
И
медленно, и скоро умираем…
Не
выдавай, несведущим скажись —
какая
мука — длящаяся жизнь,
сожми
её, как боль, в одно мгновенье.
Какая
воля к смерти нам дана…
Война
во мне — предвечная война —
грядущее
всего исчезновенье.
* *
*
В
бессилии слова, в молчании немоты,
когда
холодеет воздух до ломоты
и
тянутся длинные тени со всех тенет, —
он
так обнимает меня, будто смерти нет.
Но
всё ж — разделённые смертною пеленой,
и
я лишь на ощупь знаю, что он со мной.
И
каждый из нас объятьем земным пленён,
и
ночь — как стремнина, и мы в темноте плывём,
до
боли ладони стиснув, разъяв умы.
И
нам не спасти друг друга от этой тьмы,
где
мы — в наготе, в бессилии, без прикрас,
где
должен быть Кто-то Третий промежду нас…
Любить Париса
1
Потерять навсегда можно
только Гектора…
Е.
Исаева
С
тугой осанкой кипариса, —
богов
бессмертных не спросив, —
любить
не Гектора — Париса
за
то, что молод и красив.
Покуда
дремлют колесницы
и
не подрублена лоза —
за
эти длинные ресницы,
за
эти карие глаза.
Не
жребий выпал — почему же,
среди
героев и богов —
любить
мальчишку, а не мужа,
любить
за то, что он таков?..
И,
зная, что с ним приключится,
на
время краткое посметь —
любить
за детские ключицы,
за
эту юность, эту смерть.
2
Я роза саронская, лилия долин!
(I am
a rose of Sharon, a lily of the valleys!)
Песнь
песней Соломона 2:1
День
пройдет — никакого с него спроса,
никакой
вины — принимай сице.
До
чего ты красива, роза моя, роза.
Почему
от тебя так свербит в сердце?..
Вроде
всё хорошо, размеренно, без надсада.
Разве
холод внутри стоит — так не боль же.
Всё-то
есть, ничего больше мне не надо.
А
взгляну на тебя и пойму — ничего больше…
Ни
коснуться тебя нельзя, ни обнять мне.
Старость
— это будто бы от мороза
умирают
голуби в голубятне…
До
чего ты красива, роза моя, роза.
3
…близ
конечных пределов ночи…
Гесиод
Сплошное
сияние! — якобы свято,
потом
— угасая, — усилия тела, —
когда
он слетает с высот Монсальвата,
я
просто бы из-под ладони глядела —
неузнанной
Ледой — на первенца стаи:
на
дерзкую шею, на крылья в изломе.
Осмелиться
если б, устать и истаять,
застыть
в запредельной безвылазной коме.
И
больше уже никогда не проснуться,
не
сбыться дряхлеющей девой в сединах.
Замедлить
дыхание, лбом прикоснуться
и
спать меж лопаток его лебединых.
4
Потаённое,
здешнее — вот оно, вот оно, вот…
Воскресенье,
окно, подоконник с процветшей драценой.
Мимолетная
сладость, мальчишеский нежный живот
[эта
ранняя старость внутри… этот стыд драгоценный…
эта
дрожь… эта жажда…] и руки ещё сплетены,
но
уже в монохромную память пошла раскадровка:
как
красивы запястья… и оторопь влажной спины
под
моими ладонями… вот оно… принц-полукровка.
То
ли стаю вспугнули — швырнули пшено голубям
[трепетание
крыльев, не тщись, облекая в слова ты!..]
Утихает
дыханье, ключица припала к губам,
словно
краешек чаши изогнутый, солоноватый.
* *
*
Как
балерина в комнате пустой —
на
цыпочках, под зимним одеялом, —
ты
подойди, у зеркала постой.
Пододеяльник
— белое на алом…
И
невозможно маленькой стопой
коснуться
досок крашеного пола.
Ты
поджимаешь пальцы… Бог с тобой…
Ветрянка,
жар, пропущенная школа,
отметины
зелёнки на белье,
и,
будто в крылья тяжкие одета,
ты
всё долбишь своё батман-плие,
ещё
живая девочка-Одетта.
* *
*
…от мысленнаго
волка звероуловлен буду.
Иоанн Златоуст
Переплетенье
веточек и вен,
чащобная
тревога средостенья
и
зверя затаённого смятенье:
звероуловлен
или сокровен?..
Он
гнев и голод — волчье естество,
суть
нутряного рыка: аки зверь я!..
Он
щерится в просветы межреберья —
ни
выпустить, ни удержать его.
И
в немощи ему не присмиреть,
а
в силе — темнота его кромешна…
Пускай
умрёт, и волку — волчья смерть.
От
одиночества, конечно.
* *
*
О
чём ещё не сказано? О чём?..
Верней
— молчать да поводить плечом.
С
какой отвагой, с горечью какою,
не
предавая Евы естество,
всё
ж уходить и разрывать родство
простое,
бессловесное, плотское.
И
непосильно сердцу и уму —
то
Бог сказал: и к мужу твоему…—
ещё
неотбытое наказанье.
Как
некое нежнейшее зверьё…
То
Бог велел: …влечение твоё.
Желание,
сближение, касанье.
О
чём ещё — о смысле, о душе? —
и
не о чем, и незачем уже.
Но,
избежав словесного мельчанья,
иное
— невмещаемое! — «Ты»
рождается
из рыбьей немоты,
из
глубины отчаянья, молчанья.
Я
не держу… Я отхожу ко сну —
плотвица,
заглотившая блесну,
царь-рыбица
нездешнего улова.
Уже
не сожалея ни о ком,
неведомым
ведома Рыбаком
на
волоске, на тонкой леске слова.