стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 11, 2016
Пробштейн Ян
Эмильевич родился в 1953 году в Минске. Поэт, переводчик,
литературовед, издатель. Кандидат филологических наук, доктор литературоведения
(Ph. D.), автор девяти поэтических книг. В переводах Пробштейна выпущены стихотворные сборники Эзры Паунда
и Т. С. Элиота. Участник многих переводных антологий и проектов. Выпустил исследование «Одухотворенная земля. Книга о русской поэзии» (М., 2014). Живет в США.
* *
*
…двойной узел быта
и бытия.
из
стихотворения «Гордиев узел» (1988)
Чем больше
живешь тем больше узелков
на память
надейся но сам не плошай
откажет в самый
неподходящий
момент настанет
когда одни узлы
гордиевы или
морские
так и движешься
со скоростью одного узла в день
то ли
распутывая то ли запутавшись в путах
узлы и путы,
путы и узлы
весь быт
в узлах и узах —
я прежде думал об обузах
и полагал,
что вещи злы
но есть
догадка,
что они
просто безразличны
(ведь не безличны?)
от этого
не кисло и не сладко,
когда бы
не узлы и цепи
сам по
себе денек великолепен
но изъясняется
по-птичьи
меняя тысячи
обличий:
ворвется в эту
жизнь вьюрком
и улетит
(когда ты хром
и тащишь за собою цепи
хромированные: в них
хром
хронометр, хронос
и харон…
Мысли
о вечном
1
Все держится
уже на честном
слове
повисла жизнь
на тонком волоске
и ты глядишь на жизнь
как будто внове
со стороны
в изысканной тоске
голубушка как
хороша какой носок
и верно ангельский быть должен голосок
повремени голубушка
чуток
не то
порвется чертов волосок
2
Закрой глаза
и поиграем в жмурки
со жмуриками
в непроглядном свете
уже на
берег выбежали дети
и второпях
зовут отца придурки
а он лежит вальяжный и спокойный
и проплывают
мимо косяки
там адский
холод или ветер знойный
полдневный жар
у неземной реки
3
А то еще какой-то карапуз
выходит на
просцениум проклятый
заводит снова
песню про три карты
вот тройка
вот семерка вот и туз
но не
сдаешься и сдаешь упрямо
пока ты
при своих — отыгран кон
но выдержки
полна худая Дама
а за ее спиной — река
времен
* *
*
Все мы
спящие болящие
Непричастные и причастные
несогласные шипящие
и шипящие
согласные
мы в трудах
грехах живущие
то в поту
а то в испарине
мы такие
вездесущие
и такие неприкаянные
окаянно-нераскаянные
точно каины
в окарине
* *
*
Она еще
не родилась
поэтому не
умерла
а значит не воскресла
гадать об
остальном друзья
сегодня неуместно.
Ни в кокон
бабочку нельзя
вернуть ни
створки мидий
сомкнуть как
будто губы
план бытия
быть может грубый
мы примем
в общем виде
и всё начнём ab ovo
когда вернётся
Слово.
Две
стороны медали
1
Да — скифы мы.
А. Блок
Жизнь человека
измерена и рассчитана:
у одних —
города и годы,
у других
— страны, века, народы,
у иных же — и вовсе ощипана.
Всё зарастает
травой Уитмена.
Вышла Лолита
замуж за Липмана.
Неудавшийся Гумберт
теперь в Калифорнии
мелкий преступник.
Мы тем упорнее
за жизнь
цепляемся, чем она нестерпимее
или, вернее,
— необратимее.
Жизнь рассчитана
до безобразия.
Мы устали
жить без фантазии.
Все теории
— сплошные Евразии:
нам милее
быть скифами, азиатами,
чем страдальцами,
на атомы разъятыми.
Мечтали мы
о грядущих гуннах,
и прошлись
они по нам
в сапогах чугунных.
Лучше быть
Иванушкой-дураком, чем умником.
«Умный, что ли? Тоже
мне уникум, —
говаривал старшина
в армии. —
Умников опускают,
а дураков отпускают».
Так нам
в совке мозги парили,
что все
интеллигенты — парии,
даром что
был другого мнения Чехов.
Приструнили мы
венгров и чехов
(горстка вышла на Красную
площадь,
возмущаться на
кухне спокойней и проще).
Барды со
стадионов рвались на ударную стройку
или в Америку
— правда, с обратным билетом
(до и после делая стойку),
или писали
про белые снеги,
на станции
Зима исходя от неги,
не теряя
патриотизма при этом.
В моду вошла романтика костра,
большой дороги,
ножа и топора:
«Пошло, милая, нежиться в беседке,
хорошо нам
будет в геологоразведке!»
Канули в небытие
шестидесятые,
и попали мы все в соглядатаи
—
кому-то бросили
кость, а кому-то дали по вые.
Потянулись за
бугор наиболее передовые,
считалось, что
самые достойные
(нужно было, однако, ещё
заслужить изгнание,
то бишь
любовь народа и Лубянки признание,
либо попасть
в число совести узников
или про
крайней мере — рефьюзников).
Годы были
глухие, застойные,
свобода тайная,
анекдоты застольные,
чуден был
Днепр, и мирно струился Терек,
и чечен не полз с гранатомётом
на берег,
далеко было
до Грозного и Чернобыля,
чтоб чужие
боялись, мы себя гнобили.
А потом появились новые русские
(но глаза подозрительно узкие),
возлюбили жар холодных числ
больше, чем дар божественных
видений,
равно презрев и острый галльский смыcл,
и сумрачный германский гений.
Комсомольцы построили Братскую
ГЭС и Бам,
а потом вернулись с Урала
и расчистили силою интеграла
место под солнцем себе и браткам:
поделили по-братски
близнецы-братья
и задушили страну в объятьях.
2
Если в первом акте на стене весит
плётка,
то в финале не избежать порки.
Сия сентенция, быть может, не
находка,
но раствориться в человечестве —
значит жить и умереть в
Нью-Йорке:
не надо ездить в Мозамбик и
Танзанию,
до Китая — полчаса езды на сабвее,
а оттуда — на запад, беря левее,
попадёшь в Маленькую Италию,
от которой, правда, одно
название,
но в ресторанах тамошних трудно
хранить талию,
так что хлеб изгнания не всегда
горький.
Жить в Нью-Йорке — не избежать порки:
«Город Жёлтого Дьявола», как
сказал Горький.
С грешных и праведных равно
сдирают шкуры:
всех помещают в плавильный котёл
и вливают азы языка и культуры,
а потом Герион
является хмурый
и начинает сдирать три шкуры,
так что не взвидишь
белого света
и станешь, как до рождения, гол,
и растет дефицит доверия, любви,
иммунитета,
пока поражённые не застынем:
жизнь, словно свечку, задули.
За непохожесть схлопочешь пулю:
с красной банданой
не суйся к синим
(чуть не сказал по инерции — к
белым).
Если ты занят серьёзным делом —
торгуешь травкой и героином,
ни Отцом не клянись, ни Сыном —
ты сам себе Бог, Авель и Каин,
окаян, неприкаян и
нераскаян,
но здесь упражняются в умирании,
философией не отягощая сознание.
Как просто душа расстаётся с
телом —
возносится, не моргнув глазом,
и взирает, как сокрушают глупую
плоть,
подвергая разнообразным заразам,
пока не смилуется над нами
Господь.
* *
*
Любой постскриптум — палимпсест
Ваш искренне-неверный друг
случайный звук
вдруг залетит из дальних мест
и чем случайней
тем отчаянней
слагаются стихи вразброд
взахлеб и на износ
а мысли вслух
идут вразнос
так что захватывает дух
живешь теперь уж не за двух
а за весь свой умолкший род
за всю родню и за народ
чтобы отец и мать воскресли
и потому теперь трудней
рот открывать на склоне дней
но все же думаешь: а если?…
12 июля 2016