Дубин как литературный критик
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 7, 2015
Ларионов
Денис Владимирович — поэт,
прозаик, критик. Родился в 1986 году в Московской области. Изучал медицину,
психологию, магистр философии Русской антропологической школы (РГГУ), аспирант
Института философии РАН. Автор стихов, прозы и ряда критических статей,
публиковавшихся в журналах «Новый мир», «Новое литературное обозрение»,
«Октябрь», на сайтах «OpenSpace» и «Colta.ru» и др.
Член редколлегии альманаха «Русская проза». Один из организаторов поэтической
премии «Различие». Первая книга стихов «Смерть студента» вышла в 2013 году. и получила Малую премию
«Московский счет». Этой статьей автор продолжает цикл работ о современных
литературных критиках и гуманитарных мыслителях.
1
За полгода, прошедшие со дня кончины Бориса Дубина (1946 — 2014), на московских площадках состоялись мероприятия, посвященные его памяти: в том числе и международная литературная конференция (закончившаяся ровно за день до пожара в ИНИОНЕ). Встречи, вечера памяти и конференции собрали людей из самых разных сообществ: от академической науки до литературного цеха. Многие из выступавших признавали, что с уходом Дубина образовалось зияние, которое невозможно никем и ничем заполнить: ни по глубине исследования, ни по степени охвата материала. Описывая круг его профессиональных занятий, собеседники эфира на «Радио Свобода»[1] так и не смогли прийти к однозначному мнению, кто же он в первую очередь. Социолог? Переводчик? Педагог? Культуртрегер? Поэт?[2] На каждый из этих вопросов можно и нужно дать утвердительный ответ. Несмотря на то, что «проект Дубина» воспринимается сегодняшним читателем целостно, каждая его составляющая — от работ по социологии литературы до недавних публикаций стихотворений 1970-х годов — оказывается больше «целого», самоценной работой.
Наряду с социологическими трудами, содержащими масштабную статистическую базу, Борис Дубин также писал рецензии и предисловия к поэтическим и прозаическим книгам, гораздо более легкие по исполнению, но не уступающие научным статьям в проницательности и знании предмета. Его литературно-критические работы почти лишены готового ответа о месте того или иного автора в культуре: разворачивая сильный исследовательский концепт, Дубин оставляет право грядущему читателю разобраться в значимости того или иного явления. Не позиционируя себя как идеолога отдельного литературного направления, он мог запросто обращаться к разбору самых разных и отдаленных друг от друга поэтов. Объединяло же его тексты то, что «в центр [размышлений] всегда помещалась фигура └модерного субъекта” — автономного и одновременно всем своим существом обращенного к другим, уникального (способного размышлять о себе в терминах неисчерпаемости и бесконечности) и универсального (умеющего общаться и договариваться, учтиво вписывающего себя в структуру социального взаимодействия, делающего себя понятным и подлежащим внешней оценке)»[3].
Действительно, эпоха модерна, в том числе достаточно широко трактуемая литературная эпоха модерна, была одним из главных интересов как Дубина-социолога и Дубина-переводчика, так и Дубина-критика. Он отмечал, что для современности — начиная примерно с романтизма — особую важность приобретает «субъективное самоопределение» (равное литературному «я» в его современном значении), которое диктует значимость тех или иных культурных практик. При этом «субъективное самоопределение» в культуре, по мнению Дубина, выражает себя исключительно через отрицание, будь то «понятие └незаинтересованности” у Канта, метафора └неутолимой жажды” в └Поэтическом принципе” Эдгара По…»[4] и т. д.
Впрочем, изучая культурное измерение модерна, Дубин не ограничивался французской традицией (Бодлер, Рембо, Малларме), не просто изменившей лицо поэтического творчества, но и встроившей поэзию в проект современности. С не меньшим интересом Дубин обращался к литературе испаноязычной, в частности, латиноамериканского ее региона, всегда стремившейся к культурной автономии: ведь именно никарагуанский поэт Рубен Дарио ввел в культурный обиход понятие модернизм (modernismo)[5]. В переводе Дубина еще в 1980-х вышел небольшой томик великого перуанского поэта Сезара Вальехо: с тех пор Дубин неоднократно возвращался к его имени, как и к именам (и гетеронимам) Фернандо Пессоа, Антонио Мачадо и др.
Надо сказать, черты «субъективного определения» через отрицание Дубин отмечал и у более поздних авторов, о которых писал или думал: в диапазоне от невозможного Пьера Менара, задумавшего написать нового «Дон Кихота» до вполне реального Петера Эстерхази, столкнувшегося с белым пятном в истории своей семьи[6]. Именно о возникновении субъектности через ее невозможность Дубин говорит в связи с такими разными фигурами, как Михаил Гаспаров и Вадим Козовой. Здесь присутствовал немалый заряд провокации: в олицетворявшем академическую науку Гаспарове он видит поэта, работающего в ситуации, когда «лирическое └я”, выступающее эпигонским пережитком романтической эпохи, уже не может стать основанием для новационных, собственно авторских стратегий смыслопорождения»[7]. А поэт и переводчик Вадим Козовой — открывший русскому читателю всех основных французских модернистов — воспринимается Дубиным еще и как мыслитель: «противоречие было его воздухом, междумирье — его местом, разрыв и уход — движущей силой его номадического слова»[8].
Стремлением увидеть в привычном другое, предложить и/или поддержать неконвенциональное прочтение того или иного текста Дубин напоминает Сьюзан Зонтаг (1933 — 2004), чья известность в нашей стране сложилась во многом благодаря «пропаганде» Дубина. В их, так сказать, публичных биографиях много общего: острое осознание собственного предназначения и разрыв с богемным существованием, широчайшая — результат самообразования — эрудиция, пессимизм относительно будущего интеллектуальных занятий вкупе с огромным интересом к чуждым культурным практикам. И Зонтаг, и Дубин так и не достигли вершин академической карьеры в классическом смысле, сделав выбор в пользу свободного теоретизирования: с той лишь разницей, что Зонтаг могла позволить себе больше реверансов в сторону поп-культуры и смежных искусств.
2
В январском номере «Нового мира» за прошлый год была опубликована стихотворная подборка поэтессы Елены Генерозовой — на одном из мемориальных вечеров она произнесла небольшую речь, в которой упомянула о заинтересованном отклике Бориса Дубина на ее тексты. Этот частный факт говорит о многом: ведь стихи Генерозовой одновременно похожи и не похожи на те, коим Дубин посвящал многочисленные предисловия и немногочисленные рецензии. Похожи тем, что поэт обращается к наследию модерна, старается «обжить» его в рамках психологической поэзии. Не похожи — неделимым лирическим «я», вокруг которого вращаются не нарушающие его целостность образные системы. Визуальный ряд брейгелевской картины или временной парадокс, позволяющий — хотя бы в рамках стихотворения — запустить его в обратную сторону:
Было так,
Как раньше уже не будет,
В глубине февраля, за прежними городами,
Где морское стадо движется к водопою
В поисках рек (свежей крови),
Этому не поверь, никому и подавно —
Что ж и верить, ежели не запомнил —
Прорицание вельвы, россказни для глухих[9].
В давней, но достаточно знаменитой рецензии на сборник «Русская версия» другой Елены — Фанайловой Дубин пунктирно намечает два основных способа существования поэзии в модернистскую и наследующую ей эпоху: «…пространство лирики сегодня заметно сужается <…> делянку поэзии все плотней обступают поля медиа, повсеместной и непрерывной структурированной речи. Тут открываются, видимо, две возможности. Либо по собственной воле столпника еще дальше сужать поэтический пятачок, возгоняя речь до лабораторной чистоты <…> либо, опять-таки по собственной воле, обживать └прозу мира”, обогащая ею язык лирики <…>»[10]. Не уставая открывать для российского читателя образцы «лабораторной чистоты» (например, тексты Хорхе Луиса Борхеса), в актуальной словесности Дубин особое внимание уделял тем, кто «отдает пространство своих стихов голосам других». Движение в сторону Другого, начатое в книге Фанайловой «Русская версия», было продолжено в последующих ее книгах и циклах («Черные костюмы», «Балтийский дневник» и др.), когда-то вызвавших острую дискуссию, а сегодня читающихся как сбывшееся пророчество. Поэт максимально точно транслирует дисгармоничные смыслы окружающего мира, воспринимая чужую идентичность и речь как свои:
Знаю, я чистый Дункан Маклауд,
Что кажется неуязвим.
Нет, я мертвый обэриут
Нет, я Зидан Зинеддин
Нет, я кавказский пленник в зиндане,
Которого вряд ли откупит родня.
Пока я думаю о Зидане,
Он делает за меня.[11]
Или:
Я райская птица
Я старая птица
Я старая райская птица
Я красная девица
<…>
Чисто сестра Стругацкая
Чернокрылая пария
Живородящая гурия
Все эти твари — я[12]
Говорит «другой, а не поэт» и в стихах Сергея Круглова: «…больше того, у него и поэт — другой, <…> претендовать на какую бы то ни было исключительность он не может, да судя по всему, и не хочет»[13].
В случае принявшего сан священника Круглова другой говорит из бесконечно незащищенной позиции, отказавшись от себя в пользу трансцендентной силы. Упоминая о «слабейшем», «ничтожнейшем» статусе говорящего, Дубин вспоминает об Ангеле Недостоинства (так называется один из программных текстов позднего Круглова):
Вечерами
Собирает он с пола обрывки
Механических, остывших ваших молитв, раскладывает в конверты,
Проводит языком по краю, пишет адрес.
Словно усталая мать семейства,
Сидит он с краю, подперев щеку, сам не ест, смотрит,
Как пережевываете вы скорби ушедшего дня[14].
Впрочем, присутствие чужого слова в текстах Круглова и Фанайловой вовсе не призвано указать на грань, которая отделяет их от лирического субъекта: ведь нет никакой «комфортной зоны», куда он мог бы переместиться… Эти поэты как бы отказываются от различия своего (культурного) и чужого («безъязыкого») в пользу общего, выделяя «особый план текста, который выступает для этого текста порождающей средой, стимулом, обоснованием»[15]. Например, для Фанайловой таким планом является радио, которое является «один из метонимических образов поэта»[16]. Образ радио, передающего поэту позывные — вспомним столь важный для модернистской культуры образ из «Орфея» Жана Кокто, — теперь позволяет «не отгораживаться от соседей, а взаимодействовать с ними, находиться в поле их излучения»[17]. Задачей автора/переводчика в этом случае является «определение того, как задать территорию этого общего, из каких материалов ее построить, в каких модусах она будет существовать в тексте. Автор здесь — создатель и сочетатель семантических пространств…»[18]
Имя Бориса
Дубина, одного из участников знаменитого СМОГа, переводчика
Аполлинера, Лорки, Борхеса, Беккета и множества других фигур, без которых
сейчас невозможно представить себе современную — русскую — литературу, прочно
связано не просто с поэзией или переводческой деятельностью, но с гуманитаристикой как таковой (от филологии до социологии).
Причем эта связь — требующая, конечно, более тонкого описания, чем это
позволяет жанр заметок — не искусственная, но выстраиваемая годами
аналитической работы. Свободный от институциональных
рамок, Дубин мог отметить и концептуализировать чужое,
другое в работе поэтов и гуманитариев короткого двадцатого века.
Октябрьский
номер журнала “Новый мир” выставлен на сайте “Нового мира” (http://www.nm1925.ru/), там
же для чтения открыты августовский и сентябрьский номера.
Фанайлова Елена. Борис Дубин как интеллектуальная система. — «Радио Свобода», эфир от 06.02.2015 <http://www.svoboda.org/media/video/26833832.html>.
[2] Книга избранных стихов и переводов Бориса Дубина «Порука» вышла в 2013 году (СПб., «Издательство Ивана Лимбаха»).
[3] Каспэ Ирина. Точки опоры. Вспоминая Бориса Дубина <http://www.colta.ru/articles/literature/4420>.
[4] Дубин Борис. Классическое, элитарное, массовое. — В кн.: Дубин Борис. Интеллектуальные группы и символические формы. Очерки социологии современной культуры. М., «Новое издательство», 2004, стр. 15.
[5] Подробнее об этом: Андерсон Пери. Истоки постмодерна. Перевод с английского А. Апполлонова под ред. М. Маяцкого. М., «Территория будущего», 2011, стр. 11 — 14.
[6] Известно, что, закончив свой монументальный биографический роман «Harmonia celectis», в котором рисуется утопический образ семьи, способной противостоять идеологическому давлению, Эстерхази оказывается в архиве венгерского ГБ и обнаруживает неопровержимые доказательства того, что его отец был одним из внештатных сотрудников органов и регулярно писал доносы на многих членов семьи Эстерхази. По следам этого расследования написана повесть «Исправленное издание», о которой Дубин написал эссе.
[7] Дубин Борис. Автор как проблема и травма: Стратегии смыслопроизводства в переводах и интерпретациях М. Л. Гаспарова. — «Новое литературное обозрение», 2006, № 82 <http://magazines.russ.ru/nlo/2006/82/du18.html>.
[8] Дубин Борис. Жить невозможным. — «Новое литературное обозрение», 1999, № 39 <http://magazines.russ.ru/nlo/1999/39/dubin.html>.
[9] Генерозова Елена. Вне земных чудес. — «Новый мир», 2014, № 1 <http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2014/1/3g.html>.
[10] Дубин Борис. Книга Неуспокоенности. — «Критическая масса», 2006, № 1 <http://magazines.russ.ru/km/2006/1/du11.html>.
[11] Фанайлова Елена. Короли улиц. — «Воздух», 2009, № 1-2 <http://www.litkarta.ru/projects/vozdukh/issues/2009-1-2/fanailova>.
[12] Фанайлова Елена. Балтийский дневник. — «Знамя», 2008, № 7 <http://magazines.russ.ru/znamia/2008/7/fa3.html>.
[13] Дубин Борис. Целлюлозой и слюной (заметки о поэзии Сергея Круглова). — «Новое литературное обозрение», 2007, № 87 <http://magazines.russ.ru/nlo/2007/87/du39.html>.
[14] Круглов Сергей. Ангел Недостоинства. — В кн.: Круглов Сергей. Переписчик. Стихотворения и поэма. С рисунками автора. Предисловия Б. Дубина и автора. М., «Новое литературное обозрение», 2008, стр. 96.
[15] Дубин Борис. Автор как проблема и травма. Стратегии смыслопроизводства в переводах и интерпретациях М. Л. Гаспарова. — «Новое литературное обозрение», 2006, № 82 <http://magazines.russ.ru/nlo/2006/82/du18.html>.
[16] Дубин Борис. Книга Неуспокоенности. — «Критическая масса», 2006, № 1 <http://magazines.russ.ru/km/2006/1/du11.html>.
[17] Там же.
[18] Дубин Борис. Автор как проблема и травма. Стратегии смыслопроизводства в переводах и интерпретациях М. Л. Гаспарова. — «Новое литературное обозрение», 2006, № 82 <http://magazines.russ.ru/nlo/2006/82/du18.html>.