Поэма съемного жилья
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2013
Хлебников Олег
Никитович родился в Ижевске в 1956 году. Кандидат физико-математических наук.
Автор двенадцати стихотворных книг (в том числе переведенных на
французский и датский языки); заместитель главного
редактора «Новой газеты». Лауреат Новой Пушкинской премии. Живет в Переделкине.
В
конце проулка, в гибком фонаре,
похожем шеей на плезиозавра…
«Переулок»
И
трудно утру наступить…
Александр Аронов
1
Плезиозавры
фонарей
стоят по грудь в
тумане желтом.
По дну небесному
дошел ты
до ручки не
своих дверей.
И ты попал —
попал сюда,
как на подлодку:
только стены
вокруг и темные
системы,
чтоб свет и
пресная вода
не иссякали и
тепло
текло по трубам
обнаженным…
Гудит в усилье
напряженном
запас еды —
смертям назло.
И передатчик
новостей
передает погоды
сводки
и шифр: Nazdaq, баррель, бобслей, —
осмысливает быт
подлодки.
Но есть хозяин у
нее —
вот он радирует
и скажет:
«Пора, мой
друг!». И думай, как же
подняться,
всплыть, явить ржевье.
И лучше все-таки
живьем.
2
Но дело,
конечно, не в нем,
а в том, что
сегодня и завтра
то свет — промокашечный днем,
то ночью — из
плезиозавра.
И дело не в том,
что вокруг,
а — что впереди
там, в тумане:
лежанье на
съемном диване
и старости
замкнутый круг?
А может быть,
вдруг да… Увянь!
Пока есть хотя
бы диван.
3
Диван напоминал
бегемота.
И ты,
возлежавший на нем,
повторял его
формы. Дремота
порой настигала
и днем,
когда вдруг терялся,
как ручка,
как зажигалка,
смысл бытия.
Впереди светила
только получка —
хотя уже не
совсем твоя.
Но все же она,
как фонарь, светила
в голое это
окно.
И каждое утро
надо было
идти сквозь Темно, Смурно,
Зябко, Не
хочется… Но оставаться
точно — большее зло…
Как жили на
съемной квартире Ватсон
и Холмс?.. Как
уютно, тепло!..
4
Кстати, читать
детективы —
спасение от
рутины:
сыщики столь
ретивы,
преступники —
креативны!
Даже если
трясешься
в маршрутке
битком набитой,
как-нибудь да
извернешься,
чтобы сбежать от
быта:
среди
каждодневных странствий
в кутузке по имени «транспорт»
попасть в другое
пространство —
не хуже любого
транса,
и в
погруженности крайней
в интриги свечей
и каминов
опомниться на
окраине,
свою остановку
минув.
5
Своя остановка…
Китайцы-водилы…
Никогда не имел
своей квартиры —
ну, чтобы совсем
своей.
Делил даже
ванны, женщин, сортиры
с десятком чужих
людей.
В общем, так же
делил и воздух —
на вдох делил и
на роздых…
А порой
оставался наедине —
с собой? И то не
вполне…
6
Никого не будет в
доме,
кроме — тысячи чужих
нажитых вещей, в
объеме
блочной хаты… Вот мужик
с фотокарточки
смеется —
а кому он сват и
брат?
Вот трехногих
три уродца
табуретками
стоят.
Здесь ютилась
жизнь чужая
и ушла в
небытие.
Гений места,
угрожая
шлет и шлет
привет тебе.
Ты не хуже и не
лучше
тех, кто
жили-были здесь…
А сейчас давай почутче —
вдруг да и услышишь
весть.
Говорят, придет
планета
больше нашей и
ее
как проглотит —
значит это:
ты получишь
забытье.
Лучше нету, нет краснее
быстрой смерти на миру —
да со всеми, даже
— с нею,
той, кому
«Люблю, умру!»
клялся, клялся,
не краснея,
прыгал, точно
кенгуру.
7
И рай в чужом
шалаше
бывает — ты
знаешь это.
И свет бывает в
душе,
хоть нету снаружи света.
И Бог — конечно,
любовь.
Когда ж она
остывает,
Господь
поднимает бровь
и этот дом
оставляет.
Снимает угол
другой —
с недогоревшей
свечкой
любви человечьей
— такой
смешной,
по-людски не вечной.
8
…И она тебя
послала
не куда-нибудь —
сюда.
Вспомнишь вдруг,
как мягко стлала, —
сразу же со сном
беда.
И среди всего
чужого —
слишком близкого
уже —
ходишь-бродишь
бестолково
на невнятном
этаже.
Под тобой и над
тобою
штабелями люди
спят.
…И протоптанной
тропою
средь сугробов и
оград
добредешь до
магазина
и возьмешь как
молодец
продуктовую
корзину:
водку, хлеб да
огурец.
Ну и выпьешь, и
закусишь,
и — не даром ночь прошла.
И еще покажешь
кукиш
в зрак оконного
стекла
туче серой, как
зола,
формой — Раша,
блин… бла-бла…
9
И почему мы
родине
до смерти за все
должны?
Чем нам она, мы
вроде не
меньше ей нужны.
Не обойдется
милая
уж совсем-то без
людей,
казня нас или милуя
в давке
площадей.
Конечно, можно
вахтовым
методом того-сего
ее — на радость яхтовым
хозяевам всего.
Ан, ширь ее
пустующую
возьмут и не
вернут назад
китайцы,
маракующие,
где будет
город-сад.
10
В том городе был
сад,
там вы бродили
вдвоем —
полжизни уже
назад,
ночью чаще, чем
днем…
Как же родное
вдруг
делается не
своим?!
Ну-ка, сходитесь
в круг
все, кто уже
несводим!
Те, кого
повстречать, —
счастью почти
сродни.
Странному
счастью — кричать:
«Прошлое! Миг
верни!».
В этом миге года
можно еще
прожить.
Прошлое — как
звезда —
светится и
дрожит.
Хоть и погасло
давно,
манит, как в
стужу окно.
(А нового
райского сада,
спасибо, больше
не надо!)
11
Окна, бывает,
изображают,
что за ними мед,
а не «жисть»,
елку за ними когда наряжают —
фольгою кажется
жесть.
И улицы в
непогодь освещают
окна — не
фонари.
А два или три
забыться мешают,
те — со
свечою внутри.
12
Не догорела ваша
свеча —
сами ее
погасили.
Долго делили
роль палача —
вот ее и
разделили.
…Что перед сном
способен палач
делать?
Пролистывать святцы?
Библию?.. Лучше
сосать первач
и забывать,
забываться…
13
Так забывать,
чтоб очутиться
на съемной хате
и — спиваться?
Так отметаться, отчудиться
и навсегда отцеловаться?
Ну нет! — взыграет
ретивое —
пока ты жив, еще
ты волен
все изменить и
над травою
своей подняться
головою.
И тише ты уже не
будешь
воды, гудящей в
трубах снова.
А успокоишься в
гробу лишь?
Но нарвались не
на такого! —
кто перед тем не
скажет Слово…
14
А скажешь — что?
Мол, одиночество
мешает утру наступить,
что жить, что
пить уже не хочется
и что не хочется
не пить.
Что я, я, я —
вот слово дикое,
и смерть
действительно придет.
Что — червь, что
— Бог… Что, горе мыкая,
стал населением
народ.
И что-то про
зарю вечернюю,
любовь
последнюю, про
то,
что жизнь
пройдет, как увлечение,
и сам пройдешь,
как конь в пальто.
Что мир
насилья мы разрушим и
кто был ничем,
тот станет всем.
(С неоцифрованными душами
у Бога множество
проблем.
И снова жгут траву
забвения,
а от нее ужасный
дым…)
Ну и — про чудное
мгновение:
мол, дай вам
Бог — того же. Но — с другим.
15
Ни к женщине, ни
к Всевышнему
не обращайся,
брат.
Фемина услышит лишнее,
а наш Господь
глуховат.
Но если все туже
дышится —
вон из подлодки!
Вмиг
выпади, словно
ижица
из словарей и
книг.
Как будто тебя и
не было —
это ли не
восторг?!
Где ты? Земля
ли, небо ли? —
Здесь не уместен
торг.
P.
S.
Ну а когда… Тогда скорей
отсюда!.. А в
сквозняк дверей
глядят из
древности своей
плезиозавры
фонарей…