Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2013
КОСМОС, ВОЙНА И ГИГАНТЫ
Олаф Стэплдон, Альфред Дёблин и другие
Нет никакой круглой даты, мотивирующей появление именно в этом номере именно этих персонажей. Зато есть ряд странных, воистину фантастических совпадений, более значимых, чем любая круглая дата, о них-то мы и расскажем.
Уильям Олаф Стэплдон (William Olaf Stapledon) родился 10 мая 1886 года в деревушке Мерсисайд, графство Чешир, Великобритания, — а умер как раз посредине следующего века, в 1950 году. За свою по нашим нынешним меркам не долгую жизнь он успел тем не менее все, что приличествует британскому джентльмену, — окончил Оксфорд с дипломом бакалавра новейшей истории (позже сдаст на магистра), работал заместителем директора манчестерской начальной школы, затем пару лет — в офисах отцовской судостроительной фирмы в Ливерпуле и Порт-Саиде. Вернувшись к преподавательской работе, в 1914 году выпустил сборник стихов под названием «Современные псалмы» (Latter-Day Psalms). С 1915-го и до конца Первой мировой — в действующей армии. После войны Стэплдон женился на Агнес Зене Миллер, своей двоюродной сестре из Австралии, пережившей его на тридцать четыре года, стал отцом двоих детей — Мэри и Джона, преподавал философию и психологию в вечерней школе, получил степень доктора философии в Ливерпульском университете, публиковался в философских журналах, а в 1929-м выпустил труд «Современная теория этики».
Стэплдон так бы и занял свое скромное место в памяти человечества как философ-гуманист, борец за (устойчивый штамп того времени) мир во всем мире (он, в частности, в сентябре 1948 года принял участие в Конгрессе сторонников мира во Вроцлаве, где также присутствовали Пабло Пикассо, Бертольд Брехт, Олдос Хаксли, Поль Элюар, Илья Эренбург, Анна Зегерс, Ирен и Фредерик Жолио-Кюри и др.), если бы не одно — несколько даже конфузное — обстоятельство.
Стэплдон был писатель-фантаст.
В 1930 году он выпускает свой первый роман под названием «Последние и первые люди» — и оставляет преподавательскую деятельность, полностью посвятив себя литературе. После выходят и другие книги: «Последние люди в Лондоне» (1932), «Странный Джон» (1935) — о мутанте-сверхчеловеке, «Создатель звезд» (1937), на котором мы остановимся подробней, и «Сириус» (1944) — о собаке, обретшей разум в результате эксперимента. В оправдание этого легкомысленного занятия можно отметить, что о творчестве Стэплдона одобрительно отзывались такие признанные интеллектуалы-современники, как Герберт Уэллс и Джон Пристли. И в первую очередь высокую оценку получил первый его опыт — роман «Последние и первые люди».
На самом деле, ирония по поводу писательских пристрастий Стэплдона не очень уместна. В начале ХХ века европейская фантастика была лишь способом изложения идей о мироустройстве — наряду, скажем, с философским трактатом (впоследствии именно так задачу фантастики понимал и Станислав Лем, тоже Стэплдона высоко ценивший), и в этом смысле Уэллс был не менее уважаемым автором, чем, к примеру, Тейяр де Шарден. Фантастикой как инструментом не брезговал тот же Пристли. Стэплдон в этом смысле не исключение, тем более, что его «Последние и первые люди» и впрямь скорее смахивают на трактат. Романом в традиционном смысле слова это сочинение можно назвать лишь с очень большой натяжкой — ни завязки, ни кульминации, ни героев (в качестве действующих лиц — страны и народы), а вместо развязки — медный таз, которым все накрывается окончательно, хотя и весьма величественно: все борения, все взлеты и падения оказались напрасны. Переселившееся на Нептун человечество (Восемнадцатые Люди, фактически уже другой вид, ничем не напоминают людей нынешних), раз за разом возрождавшее себя в эволюционных спазмах и, казалось бы, только-только достигшее гармонии, поглощается некоей космической чумой, цепной реакцией, поражающей звезды и вот-вот грозящей поглотить Солнце.
Люди как таковые, их судьбы, индивидуальные пристрастия и переживания для такой картины мелки (хотя исключения есть — скажем, обладающий врожденным бессмертием мутант-проповедник из второй — «патагонской» — цивилизации Первых Людей, и один из людей последних, Восемнадцатых, не столько Спаситель, сколько Утешитель, посланник и воплощение всего Человеческого). Речь идет о целых геологических эпохах, о глобальных катаклизмах, в том числе и рукотворных, вызванных применением биологического оружия или атомной энергии, о миллионах лет (два миллиарда, где-то так), о направленной эволюции и биоконструктах (гигантские мозги-башни Четвертых Людей). Если же обратиться к Википедии, можно узнать, что «также в романе предсказаны: приход коммунистов к власти в Китае, попадание СССР в зависимость от американского капитала, создание Евросоюза, американизация культуры на всей планете, война Германии и России, развитие гражданской авиации, аварии на ядерном производстве, глобальные эпидемии новых болезней, исчерпание природных ресурсов, освоение угольных и нефтяных запасов Антарктиды, войны из-за нехватки нефти, архитектурная мегаломания, атомное оружие (есть описание └ядерного гриба”), бактериологическое оружие, альтернативная энергетика в виде приливных и ветряных электростанций, создание новых видов растений и организмов, киборгизация, освоение космоса посредством атомных ракет». Еще, добавлю, он придумал «сборные» разумные существа, состоящие из микроорганизмов, могущих рассеиваться и соединяться вновь (эта идея впоследствии встретится в романах Ст. Лема «Непобедимый», Артура Кларка «Город и звезды», Клиффорда Саймака «Заповедник гоблинов», в рассказах Севера Гансовского «Хозяин бухты», того же Клиффорда Саймака «Мир, которого не может быть», да много где еще). Вообще, по словам Лема, история Первых и Последних Людей снабдила последующую мировую НФ удобным каталогом-шпаргалкой сюжетов и тем. Остальные прозрения в романе столь масштабны и странны, что, возможно, мы пока что в силу исторической и видовой молодости просто не можем их оценить и осознать. (С научной, биологической точки зрения практически безупречна эта вымышленная миллиардолетняя эволюция людей от Первых до Восемнадцатых — посредством смены биологических видов, взаимоистреблений и мутаций, так что последние, Восемнадцатые люди ничем не напоминают нас, — это, скорее, медведи с пятью глазами, бессмертные телепаты, каждый из которых, являясь отдельным организмом, входит в состав некоей телепатически объединенной общности, ячейки, тоже представляющей собой нечто вроде социальной и биологической единицы[1].) И все это изложено суховатым языком исторических учебников; пожалуй, за исключением финальных сцен романа, где появляется личное — в самый последний, в самый трагический момент. Это обращение рассказчика к неумолимому Року, который нельзя ни обойти, ни умилостивить (такой себе космический Иов), затем — смирение и недоуменная покорность судьбе. Мы как бы листаем учебник истории и геополитики, только развернутый в будущее, вернее, в прошлое — из будущего, краткий итог, который подводит гибнущая цивилизация, очень отдаленно напоминающая нашу собственную.
Финал романа — распространение по Галактике «семян жизни», последнее отчаянное усилие сохранить хоть что-то от миллионолетних достижений, переводит действие уже в иную плоскость. От истории человечества — к истории Вселенной, и это уже роман «Создатель звезд» (1937), где идей — что научных, что философских, что просто годных в дело для поколений писателей-фантастов — полным полно: одно описание цивилизации симбионтов — паукообразных и рыбообразных, их взаимоотношений, их войн и эволюции по степени достоверности (в том числе психологической) не уступает этноисторическому исследованию любой земной цивилизации. Вот та же Википедия утверждает, что именно в «Создателе звезд» содержится первое известное описание сферы Дайсона. Станислав Лем и Артур Кларк впрямую называли Стэплдона своим предшественником. «Город» Клиффорда Саймака, лучшая, наверное, его вещь, с бессмертными мутантами, с разумными, эволюционировавшими (не без помощи Человека) Псами и людьми, переселившимися на Юпитер и переставшими быть людьми, явно написан не без влияния Стэплдона. Но дело даже не в этом. «Создатель звезд», этот учебник истории будущего — вещь визионерская, странная, основная тема которой — самопознание Вселенной путем создания и воссоздания, слияния и эволюции разума способного (и достойного) предстать перед основной творящей Силой — Создателем Звезд[2].
Казалось бы, трудно отыскать сопоставимое по размаху явление того же плана — однако почти в то же время, совсем в другой европейской стране создавался текст, до какой-то степени перекликающийся с визионерскими трудами Стэплдона.
Я говорю, разумеется, об Альфреде Дёблине и его романе «Горы моря и гиганты» (вот так, без запятых в заглавии, да и в тексте кое-где тоже), о котором я уже писала недавно[3]. Это такая же масштабная (хотя порой обращающаяся к отдельным фигурам, то зловещим, то величественным, то зловеще-величественным) эпопея будущего, история взлета и падения цивилизаций, интриг и преступлений, восстаний и реконструкций, всепланетных проектов и всепланетных катастроф, эволюций, революций, мутаций, превращения людей в нелюдей — с финальной, искупительной жертвой в конце, точнее, самопожертвованием ради усмирения разбушевавшихся стихий, что также роднит этот роман с «Последними и первыми людьми» Стэплдона. Вот разве что финальный аккорд — добровольное слияние суперженщины Венаски, олицетворяющей любовь — как духовную, так и чувственную, — с необузданной, аморфной стихией «гигантов» (разбуженных людьми во время экспериментов по преобразованию климата и живой природы и олицетворяющих собой хаос и слепую природную силу) и тем самым — умиротворение, одухотворение этой стихии происходит все-таки на Земле. Тем не менее темы, поднятые в романе, и предвидения его автора не менее глобальны. «Энциклопедия фантастики» (1995) приписывает Дёблину «частные» предвидения в виде синтетической пищи и генной инженерии (ничего себе, частные!), но лишь вскользь упоминает о нарисованной им картине гибели Сибири и Восточной Европы — от надвигающихся с двух сторон волн чудовищного подземного огня.
Написанный шестью годами раньше, в 1924-м, роман Дёблина отличается от суховатой квазиисторической эпопеи Стэплдона прежде всего вычурным модернистским слогом и, соответственно, объемом. Но главное — в биографиях двух этих авторов есть некая симметрия, если не сходство, то перекличка.
Альфред Дёблин (Alfred Dоblin), сын неудачливого еврейского торговца, вскоре бросившего многодетную семью, родился в 1878 году, учился в университетах Берлина и Фрайбурга. По профессии врач-невропатолог, практиковал в Регенсбурге, Фрайбурге, Берлине (в восточном рабочем районе около площади Александерплац)[4], сблизился с экспрессионистами, публиковался в их журнале «Der Sturm» («Буря»). В период Первой мировой войны был военным врачом в Эльзасе. Позднее жил в Берлине, активно занимался журналистикой. Член Ассоциации немецких писателей, с 1924 года — ее президент. Был близок к молодым писателям — Бертольду Брехту и др.
В 1933-м, после прихода Гитлера к власти, вместе с семьей переехал в Швейцарию, затем во Францию, затем в Америку. После самоубийства сына, служившего во французской армии (он покончил с собой, чтобы не попасть в руки нацистов), Дёблин и его жена в 1941-м обратились в католицизм.
В октябре 1945-го одним из первых эмигрантов вернулся в Европу, писал в газеты, работал для радио. В кругу близких к нему молодых писателей был Гюнтер Грасс. Дёблин симпатизировал ГДР, однако в СССР был опубликован только роман «Берлин, Александерплац», а тираж первого и единственного в советское время перевода «Гор морей и гигантов» был полностью уничтожен (возможно, вместе с переводчиком) в 1937 году. В 1953-м переезжает во Францию, где и умирает в 1957-м. Через три месяца после смерти Дёблина его жена покончила с собой, оба похоронены рядом с могилой сына во Франции[5].
Тут надо признаться, что, пересказывая биографию Олафа Стэплдона, я кое о чем умолчала. Дело в том, что Стэплдон был убежденным пацифистом и потому во время Первой мировой войны с июля 1915-го по январь 1919-го служил в Квакерском санитарном подразделении во Франции и Бельгии.
То есть оба писателя-визионера во время Первой мировой работали в полевых госпиталях по разные стороны фронта. Разве что Дёблин — военврачом, а Стэплдон — санитаром.
И оба представили миру визионерские картины всепланетных катаклизмов, политических потрясений, переселений и гибели народов и удивительных трансформаций человеческой расы.
Тут, конечно, есть поле для спекулятивных рассуждений — ну, например, что эфир и морфий во время Первой мировой были в ходу в качестве обезболивающих препаратов, и, следовательно, вполне доступны военным медикам. Не в пользу наркотических видений, впрочем, говорит тот факт, что «Горы моря и гиганты» Дёблина написаны много позже окончания войны — в 1924-м, а дилогия Стэплдона и того позже — в 1930 и 1937 годах, то есть никак не по свежим впечатлениям, какими бы те ни были. Скорее можно предположить, что глобальный масштаб военных действий, первые в истории войн массовые и непрерывные смерти в ходе позиционной, «технологической» войны подтолкнули обоих авторов к таким видениям. Горящая (в буквальном смысле) под ногами обезумевших кочевников земля Черноморских степей — или волна «живой материи», захлестнувшая Европу после пробуждения метаморфирующих гигантов Гренландии, могли быть у Дёблина метафорой газовых атак Ипра и Вердена. Равно как глобальная техногенная катастрофа вследствие неосторожного использования атомной энергии, погубившая цивилизацию Первых Людей у Стэплдона, — или, у него же, биологическое оружие, погубившее цивилизацию Вторых Людей (вирус, выведенный для истребления марсиан, «сборные организмы» которых представляли собой колонии бактерий, погубил своих же создателей).
Вообще, «новая» война, которая впервые стала глобальным, континентальным бедствием, выступающим в самых разных обличьях (бомбардировки с воздуха сыграли тут не малую роль)[6], не могла не вызвать новое представление о человечестве как едином целом, уязвимом, трансформирующемся, но сомасштабном Вселенной — как в качестве разрушительной, так и в качестве творящей, созидательной силы… К тому же, люди, сознательно обратившиеся на этой войне к медицине — не к убийству, а спасению людей, то есть люди с обостренной чувствительностью и гуманностью, должны были воспринимать происходящее особенно болезненно.
Есть соблазн поискать и другие примеры. Как всегда, помог случай. Кто-то выложил в Живом Журнале репродукции картин Язепа (Юзефа, Иосифа) Дроздовича, белорусского этнографа, художника, астронома-любителя, педагога и не слишком удачливого поэта и писателя. Дроздович (Драздович) родился в 1888 году в бедной дворянской семье, многодетной и рано осиротевшей (отец Дёблина семью бросил, отец Дроздовича умер, когда Язепу было два года). Как художник и фольклорист-краевед он довольно известен и вполне почитаем в Белоруссии. В Минске, в Троицком предместье ему в 1993 году установлен очень симпатичный памятник; на родине художника (хутор Пуньки Глубокского района) ежегодно проводятся международные пленэры его имени; были и посвященные ему конференции. Однако нам интересно вот что: начав свою творческую биографию в 1907 году с подражаний Чурленису, а затем обратившись — и в стихах, и в прозе, и в живописи — к тому, что на казенном языке называется «историей родного края», Дроздович в начале 1930-х вдруг ни с того ни с сего увлекается космической тематикой. Он пишет популярную брошюру по астрономии на белорусском языке «Небесные беги» (Вильно, 1930), где, помимо прочего, имеется весьма причудливый чертеж космического аппарата, а в 1937-м в труде «Где мы и кто мы. Небознание» уже представил «начерченную черной тушью многоступенчатую ракету, состоявшую из девяти заполненных специальным горючим веществом отсеков, которые должны были отсоединяться по мере прогорания»[7]. И вообще высказывает всяческие странные идеи — о разумных атомах, о происхождении Земли и Марса, о населении Сатурна и Венеры, о предназначении человека. А еще рисует графические серии на темы: «Жизнь на Марсе», «Жизнь на Венере», «Жизнь на Сатурне», «Жизнь на Луне» — и просто «Космополис». На картинах, которые можно найти в Интернете, — странные пейзажи, не менее странные существа, масштабные постройки, чудные ландшафты. Ну, хотя бы «Лунный город Тривеж» — три башни (вежи), вздымающиеся в чужое небо на фоне чего-то вроде неземных полей, какой-то дамбы, уходящей вдаль, и, похоже, стен лунного кратера, но зубчатых. Или «Лунный город Артополис» — белые, совершенно безлюдные древнегреческие постройки посреди глухого, опять же неземного, до горизонта уходящего черного леса. Или «Встреча весны на Сатурне» — в духе языческих мистерий.
Вроде бы он видел все эти пейзажи в навязчивых снах, которые приходили к нему начиная с 1920-х — так, по крайней мере, утверждают его поклонники в Сети — а потом воплощал их на бумаге. И якобы Дроздович намекал, будто сведения об устройстве жизни на планетах Солнечной системы он получил откуда-то свыше и не вправе разглашать их непосвященным. Вообще, видимо, неординарный был человек, из породы тех чудаков, которых при жизни не слишком-то ценят, а после смерти ищут тайный смысл во всем, что бы те ни делали.
Во время оккупации он пишет полотна, посвященные прошлому Белоруссии («Изгнание нежелательного князя в Полоцке», «Перстень Всеслава Чародея» ), создает серию работ, посвященных Франциску Скорине. А после войны возвращается к космической теме — картина «Природа Луны» датирована 1947 годом. Умирает в 1954 году в Подсвильской больнице (Витебская область). Похоронен на кладбище между деревнями Малые Давыдки и Липляне. Дневники Дроздовича, которые он вел в 1930 — 1950-е, напечатаны в журнале «Маладосць» за 1991 год (№ 5 — 12).
Однако… стоп!
«У 1910 — 1914 служы╒ у армЁЁ, дзе скончы╒ фельчарскЁя курсы, у 1-ю сусветную вайну — на ЗаходнЁм фронце»[8]. Демобилизовался, по некоторым сведениям, в 1917 году.
То, что оба труда Дроздовича — «Небесные беги» и «Где мы и кто мы. Небознание» опубликованы аккурат в то же время, что и «Последние и первые люди» и «Создатель звезд», в 1930 и 1937 годах, следует, разумеется, считать чистейшим совпадением.
И все же — почему медики разных наций, побывавшие на фронтах Первой мировой, рано или поздно, так или иначе обращаются к космизму? Одну вполне правдоподобную гипотезу мы уже приводили. Ну а поскольку колонка все же посвящена фантастике, давайте предложим неправдоподобную, фантастическую.
Скажем, некие высшие существа, наблюдая откуда-то из другого измерения (или из других небесных сфер), как люди уничтожают друг друга с невиданным прежде размахом, пришли в ужас и попытались достучаться до сознания человечества через отдельных его представителей, самых чутких и восприимчивых, — с целью научить и показать, что бывает, если дать волю необузданной стихии уничтожения… А также показать, как на самом деле устроено сообщество разумов, в которое должен в конце концов влиться Человек. Но человеческий мозг оказался слишком капризным приемником — и полученное послание каждый избранный расшифровывал по-своему, сообразно своим специфическим представлениям о мироустройстве, идеям, уровню образования и т. п.
Одна и та же информация, воспроизведенная по крайней мере три раза, оказалась таким образом совершенно различной. Хорошая гипотеза, но скучноватая. Поскольку напрашивается в первую очередь и неоднократно повторялась в разного рода фантастических контекстах.
Ну и понятно, после обсуждения в хорошей компании этих странных совпадений кто-то сразу возразил, что, мол, Даниил Андреев ведь не воевал в Первую мировую, а визионерский размах «Розы мира» не уступает трудам Стэплдона и Дёблина…
Ну да, все верно. Даниил Андреев родился в 1906 году и участвовать в Первой мировой никак не мог. «Роза мира» и поэма «Железная мистерия» были задуманы в тюрьме, после ареста в 1947 году — и в рукописном варианте появились только в 1958-м, после выхода автора на свободу в 1957 году.
Разве что вот справка из той же Википедии:
«В октябре 1942 года Андреева призывают в армию. В составе 196-й Краснознаменной стрелковой дивизии по льду Ладожского озера в январе 1943 года Андреев входит в блокадный Ленинград. Состоял в похоронной команде, был санитаром, художником-оформителем».
Состоял в похоронной команде, был санитаром, художником-оформителем.
Был санитаром, художником-оформителем.
Санитаром…
∙ ∙ ∙
Этот, а также другие свежие (и архивные) номера "Нового мира" в удобных для вас форматах (RTF, PDF, FB2, EPUB) вы можете закачать в свои читалки и компьютеры на сайте "Нового мира" — http://www.nm1925.ru/
[1] «Были разделены на 96 полов. Практиковали ритуальный каннибализм. Обладали телепатией, круговым и вертикальным зрением, проникновением в прошлое, были способны объединяться в единый └расовый” разум. Освоили космические полеты с помощью циклопических атомных кораблей, колонизировали другие планеты солнечной системы, пытались изменять орбиту Нептуна. Погибли от цепной реакции из взрывов звезд, внезапно охватившей наш сектор галактики. Перед концом успели распространить по галактике Семена Жизни». См.: <http://ru.wikipedia.org/wiki/Последние_и_первые_люди>.
[2] В переводе на русский оба романа (Last and First Men. Star Maker) под одной обложкой в первый и, кажется, последний раз были опубликованы в 2004 году: Стэплдон Олаф. Последние и первые люди. Создатель звезд. Перевод с английского О. Колесникова. М., «АСТ», «Люкс», 2004, 640 стр. («Philosophy»).
[3] См.: Книжная полка Марии Галиной. — «Новый мир», 2013, № 7.
[4] О романе Дёблина «Берлин, Александерплац» (1929) см. в Книжной полке Дениса Безносова. — «Новый мир», 2013, № 9.
[5] См: статью «Альфред Дёблин» в Википедии <http://ru.wikipedia.org/wiki/>.
[6] См. по этому поводу также: Лекманов Олег. Опыт быстрого чтения. «Стихи о неизвестном солдате» Осипа Мандельштама. — «Новый мир», 2013, № 8, где текст поэта с его глобальными, чуть ли не апокалипсическими картинами рассматривается, в частности, как метафорическая отсылка к бомбардировкам с воздуха и «новой опасности», которую несет в себе небо.
[7] Обсуждение наследия Дроздовича в блогах можно найти, в частности, вот здесь: <http://stanislav-05.livejournal.com/644011.html>.
[8] <wikipedia.org/wiki/Язэп_НарцызавЁч_ДраздовЁч>.