стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 9, 2011
Синельников Михаил Исаакович родился в 1946 году в Ленинграде. Поэт, эссеист, переводчик. Автор двадцати двух стихотворных сборников, в том числе однотомника (2004) и двухтомника (2006). Много занимался темой воздействия мировых конфессий на русскую литературу. Составитель нескольких поэтических антологий. Живет В эпоху перемен
в Москве.
Уходят вдаль косяк за косяком,
В унылые пустынные просторы,
Где за работу платят кизяком.
И в этой беспробудной деревеньке
Забыли и припомнить не могли,
Как выглядят какие-нибудь деньги,
Здесь выдают авансом горбыли.
Визжит пила на старой лесосеке,
Кричат в ответ перепела во ржи,
И, оставаясь в памяти навеки,
Бежит волна на берег от баржи.
Тишинский рынок
“Отец, как дальше жить?!” – и пьяный
В сиянье рыночного дня,
Как будто в край обетованный,
Пошёл, шатаясь, на меня.
Устав от мирового скотства,
Дождёшься ли, где ни живи,
Такой соборности, сиротства.
Правдоискательства, любви?
* *
*
И розоват на заре…
Но только не стало поэтов
И музыки в каждом дворе.
Нет живописцев отменных,
Видевших жгучие сны…
Вялое солнце на стенах
И голоса тишины.
Шорох столетий отцветших…
Ни франтоватых зевак,
Ни городских сумасшедших,
Знавших, что будет вот так.
В году амнистии
Белогрудую ласточку слышу,
Что гнездо в черепице совьёт…
Уголовники крыли нам крышу,
Шел Великой Амнистии год.
Нужно было следить за вещами…
Люди в жаркие маялись дни,
Мать кормила их кислыми щами,
В Туркестане не часты они.
Затаённые, зоркие зэки
Оказались – её земляки…
Речь пошла про деревни и реки,
Заливные луга у Оки.
Вдруг примчались из библиотеки
Босоногие баранчуки.
Говорят: задолжала Шекспира!
…Вдруг восстала стена тишины.
И застольцы простецкого пира
Вновь застенчивы и холодны.
И не знаю в высокой траве я,
Сколько горестей в мире и мук…
То ли детство горит, розовея,
То ли персик цветет и урюк.
Память Осетии
Ахсару Кодзати
Во льдах Осетии зеркальных,
В её снегах светло-печальных,
Среди лугов, среди лесов
Разносится по Иристону
Какой-то звук, подобный стону,
Какой-то отдалённый зов…
Иль это целый мир незримый,
Как бы придавленный горой, –
Языческий, неутолимый
Свой голос подаёт порой?
И на заре в Даргавсе старом
Чуть брезжит проблеск тайных сфер,
И вдруг – дохнёт кузнечным жаром
От пламенеющих пещер.
Где уползают кольца змея
В глухой туман и в облака,
Вдохни всей грудью воздух Цея,
Бодрящий ветер ледника!
Чтоб эти длинные ущелья,
Огнём и холодом дыша,
На встречу с духом подземелья
Прошла бесстрашная душа.
* *
*
Цветов исчерпанного лета,
Средь этих поколений новых,
Учившихся чему-то где-то;
Туда, где шьют, хинкали лепят
И, вопреки войне и дури, –
На этот гам и тёмный лепет,
На звук дудуки и пандури;
Туда, где во дворах зелёных
Замылились, забылись числа,
С бельём и перцем на балконах
Ужалось время и зависло.
По этим спускам и подъёмам,
По улице родной и длинной, –
Брести иным, полузнакомым,
Сквозь пустоту и запах винный.
Персидская музыка
То журчанье, то всплеск, то удар,
И молчанье и грозно и трубно…
Малый бубен и най и дутар –
В ожидании главного бубна.
Но уже, набежав тяжело,
Приближается свежая сила.
Вот дохнуло и с вихрем пошло,
Колесо, грохоча, покатило.
Этот бешеный пыл, перехлёст,
Обжигая, влечёт иноверца.
В этой радуге пляшущих звёзд
Обречённое мечется сердце.
Весна
Над улыбнувшейся чащею,
Все позабывшей метели,
Птицы возникли кричащие
И, горячась, улетели.
Вновь по своей траектории,
К жизни счастливой и нищей,
От водопада Виктории
Прямо до свалки в Мытищи.
* *
*
В печальной синеве моих вечерних лет!
Вдруг вспомнилось на миг среди земного плена,
Что ты – застывший мир, в котором жизни нет.
И странно – для меня каким-то утешеньем
Ты стала в тишине, ты проще и родней,
Чем солнца жгучие, ты вечером осенним
Желанней, чем звезда первоначальных дней.
Вспоминая старый Таджикистан
Абдулло Давлатову
Многолюдство базаров бывалых,
Разговоров медлительный мёд
И улыбчивость старых и малых…
Всё исчезло в небесных провалах,
Но бушует и в сердце цветет.
Нет их всех, ни дурных, ни хороших,
А насколько и как хороши,
Всё равно никогда не поймёшь их,
Что о них на земле ни реши.
Но, любя и забвенья не зная,
Ничего у судьбы не проси!
Вот – арыка вода ледяная,
И она говорит на фарси.
И, вдыхая всю прелесть былого
И припомнив памирские льды,
Я сравнил бы таджикское слово
С благовонным цветеньем джидды.