стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 2010
Горбунова Алла Глебовна родилась и живет в Санкт-Петербурге. Окончила философский факультет Санкт-Петербургского университета. Лауреат премии “Дебют” (2005). В 8-м номере “Нового мира” за 2006 год выходила подборка ее стихов “Тонущий город” с предисловием Юрия Кублановского. Автор двух поэтических книг. * * * Венера Поёт старый рыцарь, глядя на статую Венеры. Вот — прошлое. Стоит перед ним в угловой нише в зале музея. Вылизанный паркет, белые с золотом двери, кровати с балдахинами и зеркала в тяжёлых рамах, картины Ван Дейка, доспехи, — и она. Стоит, обмерев, словно Белоснежка, поперхнувшаяся яблоком. — Близко, далеко, почти, едва… — шепчет он ей. — Когда я впервые тебя увидел, я сразу тебя узнал. Мы говорили с тобой на нездешнем языке без аз и без язв — говорили белым светом в маковом поле, говорили поцелуями без уст… А потом я испугался потеряться в твоём мире, в твоей сельской обители, в твоих предгрозовых руинах, и змея выползла и, извиваясь, бросилась вниз. Она — утрата, предчувствие и узнаванье. Туристы, проходящие мимо, считают его старым алкоголиком, непонятно зачем простаивающим часы перед мраморной статуей. Они не знают катастрофы, сломившей его: ведь девушка, которую он любил, была мертва, когда он был ещё младенцем, но теперь, когда он стал стариком, девушка, которую он любил, ещё не родилась. — Как твоё имя? — спрашивает он её снова и снова. — Скажи мне, чтобы твоей красоте не грозило забвение! И статуя разжимает белые губы и отвечает: — В земле есть только молчание. * * * водопад Весна Стеклянная Марта в сорочке сорочьей, В печках чугунных вы топите снег, вынимая Три сестры — стеклянная Марта, рыжекудрая Апрель, нарядная Майя — три невесты рыцаря в медвежьей шкуре. Они зажигают цветы на полянах и открывают двери озёр. Когда приходит весна, рыцарь в медвежьей шкуре женится на каждой из них поочерёдно. Март — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Марте стеклянной! Стеклянная Марта в ступке истолкла лёд, перемешав его с солнцем, и пустила зайцев по бескрайней шкуре рыцаря, изборождённой тропами Апрель — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Апрель рыжекудрой! В расщелинах шкуры рыцаря побежали ручьи, и ранним, раненым, ускользающим утром рыжекудрая Апрель выдохнула подснежники-первоцветы и растворила в ветре тайную ностальгию, отрочески томящую тоску по невозможному. Ветер этот почувствовали прежде других странники и моряки. Май — и рыцарь в медвежьей шкуре женился на Майе нарядной! Уж какими молочными травами, буйными гирляндами и простыми веночками из одуванчиков, собранных школьницами на городских загазованных бульварах, украсила нарядная Майя шкуру мужа! Какими крестьянскими плясками её дубила! И свечи зажгла в кронах сосен, не зная и зная, что всё может шкура медвежья, живая, лесная… * * * 1 2
миру, где пахнет потом озимый хлеб,
девятьсот тридцать лет,
как восходит Солнце живых,
и с молодой Луной
восстаёт темноликая красота.
И роженица в муках рожает дитя,
а морской прибой
раковины моллюсков приносит ему, шутя,
и мама целует сына в сахарные уста.
И, в Рай восходя, он обернулся вслед.
И, в Рай восходя, он обернулся вслед
миру, где агнец ранен и старец слеп.
Девятьсот тридцать лет,
как зверь, прободённый стрелой,
бежит от охотника, и расступается лес.
Брызжет на кухне жир и исходит чад,
и рабыня — жена его, и блудница — дочь,
братоубийца — сын, и тать — его зять,
и вины его несмываемую печать
перепевает даже собачий лай.
И, в Рай восходя, он обернулся вслед.
И, в Рай восходя, он обернулся вслед
миру, где вера, как мамонт, вмерзает в лёд.
Девятьсот тридцать лет,
как отеческих яблонь дым
за плечами стоит стеной,
и невеста бела-белым, но вдова седа,
и народы земли встают друг на друга войной
под знамёна корон, которые смоет вода.
Всё беда — от свадьбы до похорон.
Но мир всё же хорош,
раз, в Рай восходя, он обернулся вслед.
Когда я был младенцем в пеленах,
ты много лет уже была мертва,
теперь я в старости и на пороге гроба,
а ты на свет ещё не рождена, —
так мы друг друга потеряли оба,
на середине встретившись едва.
смотрит слепыми глазами,
дети Адама и Евы
уничтожили себя сами.
Больше не будет идеи розы?
Гусенка из бабл-гама делает пузыри,
в них голливудские грёзы
сияют изнутри:
рок-звёзды и президенты,
Мэрилин Монро,
Джон Леннон,
римские папы,
секретные агенты,
гей-порно-беби-арт-сцены,
а из бутылей, которые закрывают бычьи пузыри
и великая магическая печать,
на них взирают гомункулы и кричат,
что хочется выбраться им, —
король, монах, архитектор, рудокоп, серафим.
или щепкой меня унесёшь,
горная вода,
ревущая, рвущая
в щепы тело моё,
затекающая за ворот,
ты, вода, сверзающаяся отвесно,
к которой подходят пугливо
косуля и росомаха,
в которой голубокожие нимфы распускают пену волос,
громовая песня, вечно творящая песня,
вышибающая из-под меня землю,
ударяющая в колени,
швыряющая с размаху
в головокружительный водоворот.
рыжекудрая Апрель,
нарядная Майя
На ком из вас женится рыцарь в шкуре медвежьей?
из рукавов рукава Волги, Рейна, Дуная…
и колючей от голых ветвей.
чем озеро не овчая купель,
и незамысловато коростель
поёт в прибрежных буйных купырях.
сквозь воду мелкую, сквозь солнечное сито,
чем озеро не тёплое корыто,
где Богоматерь отмывает бесенят,
им отдирает рожки и копыта
и превращает в беленьких ягнят.
на дне чернеют юркие мальки.
о воду точат медленные рыбы
свои мерцающие плавники.
на берегу в тигриных полосах
летает шмель и собирает сладкий
бесценный для богов нектарный прах
на молодых телах в припухших складках.
и страсть, и благодать сбирает шмель
и переносит по кустам аллей,
и переносит по тропам колей:
и мёд, и яд, и хмель.