(составитель Андрей Василевский)
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2008
“АПН”, “АПН — Нижний Новгород”, “Берега”, “Взгляд”, “Волга-ХХI век”,
“Время новостей”, “GlobalRus.Ru”, “Дело”, “День литературы”, “Завтра”,
“Звезда”, “Знамя”, “Известия”, “Интерпоэзия”, “Искусство кино”, “Коммерсантъ”,
“Континент”, “Лехаим”, “Литературная газета”, “Московские новости”,
“Наш современник”, “Наше время”, “НГ Ex libris”, “Нева”,
“Неприкосновенный запас”, “Новая газета”, “Новое литературное обозрение”,
“Новый берег”, “Новый Журнал”, “Октябрь”, “Органон”, “Политический журнал”, “ПОЛИТ.РУ”, “Правая.ru”, “Прочтение”, “Re:Акция”, “Российская газета”,
“Русский Журнал”, “Слово/Word”, “Стенгазета”, “Топос”, “Урал”, “Фома”, “ШО”
Юз Алешковский. Головоломка. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2007, № 11 <http://magazines.russ.ru/zvezda>.
“К слову сказать, [Андрею] Битову хватает ума не заниматься сухим философствованием в прозе, но свободно летать и чирикать в пределах необозримых возможностей дара Божьего”.
Роман Арбитман. Последняя тайна Дамблдора. Откровения автора “Гарри Поттера” Джоан Ролинг дорого могут обойтись мировой детской литературе. — “Взгляд”, 2007, 24 октября <http://www.vz.ru>.
“<…> не выскажи лично Джоан Ролинг своих писательских соображений постфактум, ее собственный текст формально не давал никаких оснований подозревать Дамблдора в принадлежности к сказочному гей-сообществу… А кстати, есть ли оно в принципе, это самое гей-сообщество, в мировой детской литературе? Или — если брать шире — проявляли ли каким-то образом герои других популярных детских книг свои нетрадиционные сексуальные потребности? Своим неосторожным высказыванием литературная родительница Гарри Поттера открыла ящик Пандоры — и тут же едва ли не все знакомые и знаковые персонажи, любимые с детских времен, внезапно оказались жутко подозрительными в смысле сексуальных перверсий”.
Дмитрий Бавильский. Некто Лукас. — “Взгляд”, 2007, 29 октября <http://www.vz.ru>.
Среди прочего: “Подшивка „Нового мира” за несколько лет говорит о медленной перемене участи, особенно заметной в перспективе: главный литературный тяжеловес практически отказался от больших романов с привычным „продолжение следует” в пользу повестей и рассказов.
Из-за этого общий объем журнальных книжек словно бы растянулся, повысилась проходимость, потребовались новые авторы. Теперь здесь все больше и больше привечают дебютантов, что особенно важно.
Во-первых, потому, что прежняя литературно-писательская парадигма, инерционно тянущаяся еще с советских времен, кажется, окончательно себя исчерпала.
Во-вторых, потому, что в словесность пришло новое поколение и самый солидный толстяк рискнул непотопляемой репутацией для того, чтобы помочь этому самому поколению войти во взрослую жизнь.
В-третьих, обновление необходимо и самому журналу. Свежая кровь не только бодрит, но и помогает найти нового читателя, выйти на иные референтные группы, среди которых самая активная и многолюдная — нынешняя молодежно-литературная тусовка.
При нынешних тиражах все это, конечно же, выливается во внутрицеховую игру „Сами пишем — сами читаем”, однако же — ничего не поделаешь, такова реальность нынешней серьезной, качественной литературы. Никакой паники, делай что должно, и тогда, возможно, в один прекрасный момент все переменится”.
Марат Багаутдинов. Борис Рыжий. ПТУшная поэзия сотрудника РАН. — “Берега”. Литературный журнал молодых писателей Поволжья. Саранск, 2007, № 1 <http://www.molodoypisatel.ru>.
“И не могла здесь помочь „Северная Пальмира”, присужденная пусть и заслуженно, но, по словам А. Кушнера, в том числе и с целью выведения поэта из глубокой депрессии”.
Вардан Багдасарян. Загадочный “тридцать седьмой”. Опыт историографического моделирования. — “Наш современник”, 2007, № 8 <http://nash-sovremennik.ru>.
Модель “Самоистребление революционеров”. Модель “Сталинской узурпации власти”. Модель “Патологической личности”. Модель “Обманутый вождь”. Модель “Сталинского Термидора”. Модель “Модификации восточной тирании”. Модель “Антисталинской демократической альтернативы”. Модель “Кадровой ротации”. Модель “Охоты на ведьм”. Модель “Идеологической эманации”. Модель “Этатизации революции”. Модель “Внешнеполитической инверсии”. Модель “Предвоенной чрезвычайщины”. Модель “Еврейского погрома в партии”. Модель “Цивилизационного отторжения”. Автор статьи отмечает, что некоторые из “объяснительных моделей тридцать седьмого года попросту не допущены в поле академической науки”.
Иосиф Бакштейн. Цитадель элитарности. Тезисы об искусстве в эпоху социального дарвинизма. — “Искусство кино”, 2007, № 3 <http://www.kinoart.ru>.
“В связи с этим надо попытаться определить еще раз особенности той эпохи, которая наступила после падения Берлинской стены (1989) и распада Советского Союза (1991). Есть все основания полагать, что этими событиями завершился огромный исторический период, эра Нового времени, когда искусство и культура в целом были важнейшей составной частью общественной идеологии. Этим определялось привилегированное положение как самого искусства, так и художника. <…> Я разделяю точку зрения, согласно которой искусство может сохраниться, лишь развивая в себе способность сопротивляться поглощению структурами культурной индустрии — проникать в них, но воспроизводить при этом свою идентичность…”
Александр Беззубцев-Кондаков. Петрополь и крокодилополь. Эссе. — “Новый берег”, 2007, № 17 <http://magazines.russ.ru/bereg>.
“О крокодиле вполне можно говорить как о вечном образе, который, изначально являясь мифологическим героем, в XIX — XX веках прочно утвердился в русской литературе — от Федора Достоевского до Эдуарда Успенского”.
“Образ крокодила наполнился политическим и духовно-нравственным содержанием, он становился символическим выражением тех или иных политических воззрений (консервативных или революционных), а благодаря Томасу Гоббсу крокодил (левиафан) по сей день символизирует государство как таковое. Говоря о государстве, мы, таким образом, говорим о крокодиле…”
См. также в этом номере “Нового берега”: Сергей Юрьенен, “Мальчики Дягилева” (евророман, конспект).
Дмитрий Бобышев. Столетие. Эссе. Стихи. — “Новый Журнал”, Нью-Йорк, № 248 (2007) <http://magazines.russ.ru/nj>.
К 100-летию Юрия Павловича Иваска (1907 — 1986). “<…> посмертно был опубликован полностью под книжной обложкой его главный поэтический труд — вдохновенная поэма „Играющий человек (Homo Ludens)”, впервые появившаяся в журнальной версии в 3 номерах „Возрождения”. Поэма, написанная особыми семистишиями, представляет из себя свободную композицию, содержащую яркие виды Европы и Америки, детские воспоминания, словесные портреты друзей, а также размышления об игровом начале в искусстве как о вечном, райском элементе, выраженном в земной конкретности, в самой радости жизни. В этом у Иваска была перекличка с любимым им парадоксалистом В. В. Розановым, которому и в Раю мечтался малосольный огурчик с прилипшими к нему усиками укропа. Недаром свою последнюю книгу стихов поэт назвал дерзко, заимствовав полемическое выражение у Пушкина: „Я — мещанин”. Однако в ней содержится уже не игровая, а скорей трудовая хвала Творцу…”
И здесь же — стихотворение Дмитрия Бобышева, посвященное Юрию Иваску:
— России нет, — желчь изливал Иван.
— И — хорошо! — юродствовал Георгий.
А что тогда гналось на Магадан
и мерло в селах?.. Юрий был негордый.
……………………………………
См. также: Игорь Чиннов, “Монпарнасские разговоры. Из писем 1930-х годов Юрию Иваску” (публикация Ольги Кузнецовой) — “Новый мир”, 2007, № 10.
Михаил Бойко. “V” больше не значит Вендетта. Опубликован русский перевод “Монологов вагины”. — “НГ Ex libris”, 2007, № 38, 18 октября <http://exlibris.ng.ru>.
“Секрет успеха заключается в амбициозности Ив Энцлер, претендовавшей ни много ни мало на создание феминистского евангелия. Рефреном пьесы стала благая весть: „Ты — это твоя вагина!” Причем слово „вагина” означало в ее устах отнюдь не метафору женских ценностей и так называемого „женского мира” (womankind), а самую что ни на есть конкретную часть женского тела. <…> Дело в том, что тезис „Ты — это твоя вагина!” отражает сугубо мужской взгляд на женское тело, который контрабандой проник в феминистский катехизис. <…> Сегодня можно констатировать, что „мужской мир” (mankind) одержал абсолютную победу. Абсолютная победа — это когда побежденные смотрят на себя глазами победителей. „Субкультура V” завершила начатое сексуальной революцией освобождение полового акта от всевозможных ритуальных и культурных посредников. На заключительном этапе этой драмы произошло символическое отождествление женщины с наиболее пикантной частью собственного тела. Оборотной стороной мнимого успеха стала горькая констатация, что женщина, не могущая предложить мужчине ничего другого, кроме своей вагины, с неизбежностью будет предлагать ее тому, кто больше за нее предложит”.
Владимир Бондаренко. Народный гений. — “День литературы”, 2007, № 10, октябрь <http://zavtra.ru>.
“Время пришло — называть все знаковые величины ХХ века своими именами. Одним из первых в этом знаковом ряду второй половины столетия, несомненно, будет Василий Иванович Белов…”
Сергей Боровиков. В русском жанре-35. — “Волга-ХХI век”, Cаратов, 2007, № 7-8 <http://magazines.russ.ru/volga21>.
“На помойке у мусорного бака застыл бомж в соответствующем прикиде: обнаружив книгу, он перестал рыться, открыл ее и надолго углубился в чтение”.
Cм. также: Сергей Боровиков, “В русском жанре-33. Метафизика алкоголя” — “Новый мир”, 2007, № 8.
Илья Бражников, Яна Бражникова. Шанс завершения русского Модерна. — “Политический журнал”, 2007, № 29, 15 октября <http://www.politjournal.ru>.
“Православная Церковь, обагрившись кровью новомучеников, не была уничтожена и жестким советским Модерном, в ситуации же постсоветского Постмодерна Церковь стремительно возрождается. Всем противникам постмодерной эпохи следует осмыслить этот непреложный факт. Церковь, как несложно установить, возрождается не вопреки, а благодаря Постмодерну — как исход из советского Модерна, на фоне кризиса атеистической рациональности и модернистского прагматизма”.
Илья Бражников. Легализация проституции и культура любви. — “Правая.ru”, 2007, 25 октября <http://www.pravaya.ru>.
“Бороться законодательно с проституцией невозможно, потому что это разноуровневые понятия. Проституция — это не древнейшая профессия, как говорят, это древнейший ритуал. Проституток называют иногда „жрицами любви” — это не метафора. Светский закон не может бороться с религиозным ритуалом. Кишка у него тонка. Светскому законодательству без году неделя, от силы 200 лет, а сексуальные ритуалы существуют тысячелетиями. Кроме того, логика развития светского законодательства в Европе ведет его как раз к тотальному легалайзу: легкие наркотики, проституция, содомия, далее педофилия. И если бы мы были обычной демократической страной, и проституция, и гей-парады, и все остальное — давно бы у нас были законодательно утверждены. Но, к счастью, мы не демократическая и не чисто европейская страна и в ближайшей перспективе демократия нам не грозит, поэтому (по крайней мере, пока мы живы) полного Содома здесь не будет. Не дождетесь! Тогда мы возвращаемся к нашей коллизии: противостояние светского законодательства и сексуального ритуала. Если уж бороться, то бороться с ритуалом может только другой ритуал. Поэтому мой пафос не против легализации проституции, а за возвращение христианской культуры и, если угодно, культа любви. Отношения между мужчиной и женщиной священны. Православная церковь это признает. Брак честен, ложе не скверно (Евр. 13: 4), говорит Апостол Павел. Я не против легализации проституции. Я против культуры смерти, убивающей культуру любви. Только любовь делает проституцию бессмысленной и ненужной. Только семейный ритуал любви, с одной стороны, и христианская культура аскезы — с другой, может противостоять сексуальному ритуалу, восходящему к древним демоническим культам”.
Анатолий Вишевский. Интеллигентская поп-культура 1970-х: случай “иронической прозы” (иллюстративные пролегомены). Перевод с английского Ольги Серебряной. — “Неприкосновенный запас”, 2007, № 4 (54) <http://magazines.russ.ru/nz>.
“Иронические рассказы, печатавшиеся в 1970-е годы в юмористических отделах „Литературной газеты” и „Литературной России”, в журналах „Юность”, „Театр”, „Советский экран”, „Студенческий меридиан” и других изданиях, уникальны тем, что с их помощью устанавливалась особая связь между автором и читателем-интеллигентом. Такая связь, основанная на специфическом родстве читателя и автора, была обязательной для всех без исключения рассказов этого типа, а также для некоторых других культурных феноменов (для монологов Жванецкого, например). <…> Родственность основывалась на „культурном тексте” — именно он стоял за текстом литературным и был хорошо известен всем причастным к интеллигентскому братству”.
Дмитрий Володихин. Чувство Бога. — “Политический журнал”, 2007, № 29, 15 октября.
“Роман [Захара Прилепина] „Грех” содержит в себе ту правду повседневной русской жизни, которой лишены десятки и сотни образцов высокоумного литературного экспериментаторства”.
Сергей Гандлевский. Попытка тоста. — “Звезда”, Санкт-Петербург, 2007, № 10.
“В пору моей молодости грузинская легенда была одним из наиболее любимых культурных преданий — и даже своеобразным культом в среде „творческой интеллигенции”. <…> Выходец из интеллигентской среды, я вполне разделял приподнятое отношение к Грузии и, едва оперившись, решился посмотреть на это диво собственными глазами. С закадычным другом Сашей Сопровским мы добрались — то „зайцем” на поездах, то на попутках — до Тбилиси, и ожидания нас не обманули…”
См. также стихи Сергея Гандлевского в журнале “Знамя”, 2007, № 1, 5 и 7 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
Гражданин Новгородской республики. Беседовали Михаил Бойко и Алексей Нилогов. — “НГ Ex libris”, 2007, № 40, 1 ноября.
Говорит философ, культуролог, публицист Вадим Штепа: “Философия сегодня — это, на мой взгляд, междисциплинарное интеллектуальное поле. Творческий подход к философии (а собственно, это и есть сама философия — любовь к мудрости) легко пересекает множество границ и сочетает множество дискурсов — метафизических, психологических, социологических, литературных, музыкальных, игровых, медийных. Единственное, что противопоказано современной философии, — это быть скучной”.
“Я согласен с прозрением моего давнего друга, поэта Алексея Широпаева: Ящер (Крокодил) — это „примордиальный северный культ наших вольных предков”. Кстати, нелишне вспомнить, чье изображение украшало варяжские драккары… И если сегодня этот культ пробуждается в игровом, молодежном, постполитическом варианте, то это вовсе не инверсия, а именно его актуализация”.
На вопрос: “Как вы относитесь к сексуальной магии?” — Вадим Штепа отвечает: “Секс сам по себе является магией”.
Наталья Гранцева. Шекспир и проблемы офтальмологии. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2007, № 7 <http://magazines.russ.ru/neva>.
“Пожилой человек Глостер носит очки. Это и называется „стеклянные глаза”. Король Лир тоже очкарик, поэтому и предлагает верному другу и соратнику по борьбе свои очки — „возьми мои глаза”. <…> Если мы соглашаемся с этим предположением, то тогда картина происходящего в трагедии полностью преображается”.
См. также: Наталья Гранцева, “Шекспир и передел собственности” — “Нева”, Санкт-Петербург, 2005, № 4.
Елена Гродская. Что это такое и как туда попасть… — “Русский Журнал”, 2007, 1 октября <http://www.russ.ru/culture>.
“Нужно сказать, что все стихи (о прозе разговор позднее) [Виктора] Коваля написаны так, будто автор смотрел в процессе их сочинения сквозь некий „магический кристалл”. Они напоминают некий шифр. Конечно, тут можно завести разговор о поколении семидесятников, вспомнить любимого ими Владимира Владимировича Набокова (известного шифровальщика). Однако всех интересующихся просто отсылаю к тексту Айзенберга „Ваня, Витя, Владимир Владимирович” и продолжаю свою мысль. В „Поэме о романе” автор пишет: „Украдкой жизни письмена, / Следы существованья хрюшки”. Если про „письмена” все более или менее понятно, то откуда возникает „хрюшка”, которая, кстати, потом появляется еще один раз — уже под названием „свинки”, — непонятно абсолютно”.
Екатерина Дайс. Поиски Софии в русском роке: Майк и БГ. — “Нева”, Санкт-Петербург, 2007, № 8.
“Русская культура в целом пронизана гностическим миросозерцанием…”
Дмитрий Данилов. Путь к небесному Отечеству. — “Политический журнал”, 2007, № 28, 1 октября.
“Впрочем, собрат о. Петра отец Даниил Сысоев пошел еще дальше. Открыто выступив против русского православного национализма на секции чтений „Глобальные стратегии православного миссионерства”, отец Даниил противопоставил ему космополитизм как истинный дух Церкви. Он также заявил о необходимости проведения активной миссионерской работы среди различных сектантов, а также среди приезжих гастарбайтеров, поскольку все они „являются не опасными врагами, но нашими заблудшими братьями”. Что же до восприятия России, о. Даниил шокировал многих, утверждая, что она никакой ценности не имеет, ибо „России за гробом нет!”, называя Отечество земное лишь „гостиницей” и благодаря Бога за то, что вера у нас „не русская, вселенская”…”
Григорий Дашевский. Ребенок-нигилист. Есенина сгубила не жажда славы, а нехватка взрослой дисциплины. — “Стенгазета”, 2007, 5 октября <http://www.stengazeta.net>.
“Черту под прежним образом подводит книга Олега Лекманова и Михаила Свердлова „Сергей Есенин: Биография” („Вита Нова”, СПб., 2007). Строго научная, тщательно отделяющая факты от легенд и увлекательно, с виртуозно подобранными цитатами, рассказывающая, откуда эти легенды взялись, эта биография надолго останется главной книгой о Есенине. Она написана редким для биографий тоном — без агрессивного разоблачительства, но и без особой любви и даже симпатии к главному герою — скорее, с отчужденным, иногда недоуменным любопытством. (Правда, для такого тона она издана слишком роскошно — золотое тиснение на кожаном корешке годится только для восторженных жизнеописаний)…”
“Он [Есенин] говорил о себе: „я с холодком” — и этот необходимый ему „холодок”, эту внутреннюю отстраненность от людей и от любой собственной роли, связавшись с Дункан, он как раз и утратил. В последние месяцы перед смертью он любил представляться „Свидригайлов” — но это был Свидригайлов-ребенок. Его сгубила не жажда славы, а нехватка взрослой дисциплины, подчинения гнету тех самых условностей и форм, которые он считал обманом. Одного природного „холодка”, который он получил вместе с поэтическим даром, оказалось недостаточно — в настоящий взрослый „холод”, необходимый и авантюристу, и художнику, этот „холодок” так и не превратился”.
См. также: Григорий Дашевский, “Не больше чем поэт” — “Коммерсантъ-Weekend”, 2007, № 58 (34), 5 октября <http://www.kommersant.ru>.
Дэн Джоунз. Тарковский и феминизм. Новый взгляд на “Ностальгию”. Перевод с английского Н. Цыркун. — “Искусство кино”, 2007, № 4.
“Как правило, никто не обращает внимание на женщин и мужчин в фильмах Тарковского; в них ищут символы и аллегории, несмотря на то что сам Тарковский настойчиво повторял, что в его фильмах нет ни того, ни другого. Поскольку большинство критиков убеждены в его мистической мизогинии, их глаза и уши закрыты, когда речь идет (в той или иной степени) об отношениях мужского и женского, эмоционального и сексуального”.
“Единственное, что может художник, — это быть честным, и Тарковский честно показывает конфликт женщины и мужчины. Лучшее, что может художник, — это оставить свои заблуждения в произведении во всей их неопределенности, как бы говоря: „Я сделал все, что мог, дальше разбирайтесь сами””.
Александр Долгин. Институт публичной потребительской экспертизы культурных продуктов. — “Неприкосновенный запас”, 2007, № 4 (54).
“Если следовать логике Акерлофа, то очевидно, что в культуре налицо „благоприятные условия” для неблагоприятного отбора. Достаточно упомянуть один из важнейших признаков (и одновременно катализаторов) этого явления — уравнительные цены, не отражающие потребительской ценности. Продавая культурное благо, производитель взимает плату не за качество товара, а лишь за право доступа к нему (особенно хорошо это видно на примере продуктов, записанных на цифровых носителях — DVD, CD)…”
“В апреле 2007 года в России был запущен коллаборативный рекомендательный сервис „ИМХОклуб” (www.imhoclub.ru)…” См. об этом в “Книжной полке Владимира Губайловского” в настоящем номере “Нового мира”.
Другой народ? Беседовал Сергей Трусевич. — “Литературная газета”, 2007, № 44, 31 октября — 6 ноября <http://www.lgz.ru>.
Говорит автор книги “Русская история: новое прочтение” Валерий Соловей: “Империя питалась русской силой, но от этого взамен русские ничего не получали, кроме моральной компенсации, при этом все время были „тягловой лошадью” и „пушечным мясом” империи. Которую они, как говорится, строили, строили и, наконец, построили. Но в итоге надорвались. В этом и есть смысл отечественной истории начиная где-то с середины XVI века”.
“Русские сделали невозможное: построили могущественное, самое большое государство в самых тяжелых в мире природно-климатических условиях. И создали в ХХ веке общество всеобщего благоденствия, конечно, по нашим скромным меркам. По комфорту оно уступало Западу, но зато опережало весь не Запад. Вообще русские были успешным народом. Но их сила привела в конце концов их же к историческому поражению. <…> Сейчас это — уже другой народ, другая страна и, видимо, другая история”.
“Если перебросить мостик от Октября 1917 года в сегодняшний день, когда грядет 90-летняя годовщина революции, то можно констатировать, что тогдашнее размежевание сейчас воспроизведено с абсолютной точностью, причем даже усугубляется. Это не просто отчуждение общества от элит, это уже пропасть”.
“Распад СССР — это уже следствие русской слабости — на самом деле произошел фактически до декабря 1991 года. Русские уже не хотели жить в этом государстве, которое, повторюсь, питалось их силой и от которого они ничего не получали. <…> Империи умирают в ментальном, психологическом плане до того, как распадаются их оболочки. Так умер и Советский Союз. Да, люди говорили, что СССР — их Родина-мать, но на самом деле оказался их мачехой. Иначе они бы сражались за свое государство. Как, например, сербы сражались на территории бывшей Югославии (в Хорватии, Боснии и Герцеговине) — они чувствовали себя действительно хозяевами земли. Русские нет. Потому и ушли на свою землю — в Россию, а от всего остального отказались без особого сожаления”.
“Как любит повторять один мой коллега, из числа близких к Кремлю политологов: „Мы — последний резервуар белой расы”. Действительно, даже через 20 — 30 лет — при всем ужасающем демографическом положении (когда нынешняя тенденция вряд ли будет переломлена, хотя теоретически это возможно, но практически сделанных шагов пока недостаточно) — все равно мы останемся самым большим европеоидным народом Евразии”.
“То, что сегодня называется стабилизацией, и есть стабилизация, но — не нормализация жизни. Сейчас Россия — мировой рекордсмен по числу убийств и в первой тройке по суицидам. <…> Мы же все друг друга ненавидим. Это, конечно, более заметно в больших городах, но ситуация, по существу, ничуть не лучше и в провинции. Иногда я использую такое выражение, которое не считаю гиперболой: сейчас мы живем в социальном аду, но поскольку мы с этим свыклись, то не замечаем этого”.
“При достаточной информации можно предсказать государственный кризис, и точность таких предсказаний будет весьма велика — 85 процентов, причем практически в любой стране. Но невозможно предсказать революцию. Этого не позволяет сделать ни одна теоретическая модель”.
“Сравнительная социология показывает, что наше общество сейчас самое индивидуалистическое, по крайней мере, в христианском мире”.
Борис Дубин. О границах в культуре, их блюстителях и нарушителях, изобретателях и картографах. — “Неприкосновенный запас”, 2007, № 4 (54).
“<…> за последние 15 — 20 лет и уж точно за последние 5 — 7 полностью изменилась структура литературного поля: сменились инстанции, его размечающие, обозначения, используемые для разных „участков”, и сами сегменты читающей публики, на которые они работают. Границы литературы — внутренние и внешние — проводятся теперь по-другому, поскольку их проводят другие люди с другими ориентирами и мысленными партнерами”.
“<…> литература сейчас структурируется и распространяется во многом по другим каналам по сравнению с тем, как это было в советские и досоветские времена. Литературу наделяет качеством „литературности” и рекомендует читателям не школьный учитель, не литературный критик, не библиотекарь и не просвещенец-интеллигент в третьем поколении, который прочел больше, чем все остальные, а потому может советовать. Сегодня работают современные анонимные технологизированные каналы, не претендующие ни на какую просветительскую роль, но зато очень пристально следящие за колебаниями предпочтений публики, за их приливами и отливами, сменой интересов и пытающиеся их предугадать”.
Единокровные разноверцы, или Крещенные в диссидентство. На четыре вопроса отвечают: Михаил Вайскопф, Давид Маркиш, Ирина Роднянская, Светлана Шенбрунн. Беседу ведет Афанасий Мамедов. — “Лехаим”, 2007, № 10, октябрь <http://www.lechaim.ru>.
Говорит Ирина Роднянская: “На моей памяти, мы приходили к христианству не из иудаизма, который был нам совершенно неизвестен, а значит, и чужд, а из активно прививаемого нам атеизма, который вызывал у нас, по истечении времени душевного созревания, страшное отталкивание. Мы шли от неверия к вере. Я не знаю случаев, когда в советское время, в 60 — 70-х, из ортодоксального иудаизма люди переходили в христианство. <…> Я его [о. Александра Меня] немного знала и относилась к его деятельности с уважением. Один раз, по-моему, была в Новой Деревне. Мень не был моим духовником. Книгу „Сын человеческий” я давала читать некоторым ищущим людям, но сама увлекалась другими книгами. Отец Александр Мень сегодня настолько культовая фигура, что я боюсь сказать о нем что-нибудь некорректное, фамильярное… Пожалуй, повторю слова Сергея Аверинцева, который сказал про него лучше всех: „Это был миссионер, посланный Б-гом дикому племени советской интеллигенции””.
Александр Елисеев. Советская империя и имперская идея. — “Политический журнал”, 2007, № 28, 1 октября.
“<…> распад Союза был трагедией, но он вовсе не закрывал вопроса об Империи. Более того, в некотором смысле Империя даже стала ближе. К 1980-м гг. уже не было никаких надежд на национальное перерождение СССР, напротив, в руководстве окончательно победило интернациональное крыло, которое и инициировало перестройку. Зато Союз мог быть преобразован в аморфную конфедерацию независимых республик. Собственно, к этому и привела бы реализация пунктов пресловутого Новоогаревского соглашения. Поэтому русские уже не желали в массе своей защищать этот Союз, максимально удалившийся от имперских архетипов. <…> Союз распался, но русские остались на прежних имперских землях и в определенном плане стали гарантом того, что Россия вернется на эти земли, но уже не в форме СССР, а как прежняя, обновленная Империя”.
Еще раз про осиное жало. Евгений Шкловский отвечает на вопросы Дмитрия Бавильского. — “Топос”, 2007, 17, 19 и 22 октября <http://topos.ru>.
“Мне кажется, любая крупная удача в том или ином жанре сразу задает некий уровень, поднимает планку. Хороши были, например, ранние рассказы Василия Аксенова начала 60-х, я прочел их позже, но ценю их едва ли не выше его романов. Запомнился замечательный рассказ Михаила Рощина „Бунин в Ялте”, а ведь большинству публики автор известен в основном как драматург. В 70-х — как две вершины на горизонте — рассказы почти уже замолкшего Юрия Казакова „Свечечка” и „Во сне ты горько плакал”. 1980 год — предсмертный цикл рассказов Юрия Трифонова „Опрокинутый дом”, на мой взгляд, пик его творчества. Начало 80-х — дебютный, но очень искусный рассказ теперь уже вполне маститого Андрея Дмитриева „Штиль”. Конец 80-х — „Свой круг” Людмилы Петрушевской, ну и так далее. Набрасываю этот пунктир, чтобы подчеркнуть: не материал, не жанр, но Мастер”.
“Собственно, именно через прозу для меня (полагаю, что не только) устанавливается более глубокий контакт с реальностью, я ее осязаю гораздо острее и полнокровнее, она предстает более объемно, в ауре нюансов, в богатстве возможностей. Проживая вслепую обычную, рутинную человеческую жизнь, зрение обретаешь лишь потом, возвращаясь к собственным или чужим, но так или иначе затронувшим тебя впечатлениям. Не случайно, кажется, Бунин заметил, что событие только тогда становится событием, когда о нем рассказываешь”.
“Мне кажется, интернет раскрепощает жанр [рассказа], делает его более лабильным, свободным и динамичным, но и размывает его границы. Традиционный рассказ под его влиянием трансформируется в собственно текст, в некое высказывание по некоему поводу, часто обладающее особой личностностью, исповедальностью, субъективностью. Он сближается с эссе, но в то же время стремится к лаконизму и даже к минимализму, максимально насыщая каждый образ, каждое слово, увлекаясь метафорикой и ассоциациями. Но при этом он кое-что существенное и теряет, в нем появляется своего рода „отвязность” (и, если угодно, развязность), герметичность, „завнутренность”, трудно поддающиеся дешифровке”.
“Про будущее — это не ко мне”.
Алексей Иванов. Я умею писать так, как хочу, и пишу так, как мне нужно, а не так, как получается. Беседовал Захар Прилепин. — “АПН — Нижний Новгород”, 2007, 27 сентября <http://apn-nn.ru>.
“Я вообще не понимаю, как можно писать роман „про историю”. Все равно, что писать „про земное притяжение”. Исторический жанр пророс во мне из фантастики. Хороший фантаст нарисует достоверную картину выдуманного им мира. Но мне эта задача показалась „облегченной”. Куда интереснее нарисовать достоверную картину, вписав в нее саму реальность — прошлую или настоящую, не важно. Поэтому историю я воспринимаю только как формат. И чем лучше ты знаешь историю, тем больше блеска в литературе. Так же у художника: чем больше он различает оттенков цвета, тем совершеннее его картина. Но выводить живопись из оптики настолько же нелепо, насколько нелепо выводить роман из летописи”.
Александр Иличевский. “Дизель”. Рассказ. — “Октябрь”, 2007, № 10 <http://magazines.russ.ru/october>.
“В один из рикошетов своих шальных командировок я ехал на коротком „дизеле” из цыганских Бельц до атаманского Котовска. Все окна в затаренном под завязку вагоне были выбиты мирной разрухой, как обстрелом в войну. Поезд увязал в духоте июльских сумерек, словно пьяная муха в подсохшей капле медовухи…”
См. также рассказы Александра Иличевского в декабрьском номере “Нового мира” за прошлый год.
Как опознать современное искусство? Круглый стол. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
Говорит Эдуард Бояков: “Я уважаю этих людей. Я воспитан на их книгах и фильмах. Было сказано все, что угодно, было очень много научных слов произнесено, анекдотов рассказано… Никто ни разу за несколько дней разговоров про искусство не произнес слово „Бог”. Когда я пересказывал это наблюдение Мартынову, композитору и автору книги „Зона Opus Posth, или Рождение новой реальности”, самого глубокого исследования на обсуждаемую нами тему, Мартынов хмыкнул и сказал: „Ну что ты. Слово ‘Бог’ произнести в такой компании — это все равно что пукнуть”. А на самом-то деле искусство априори существует исключительно как попытка обозначить сакральное пространство или дать возможность человеку оказаться в этом пространстве. Эту функцию никто не отменял. Секуляризация, которая началась триста лет назад, а может быть, и раньше, победила. Она победила искусство. Эпоха закончилась”.
Сергей Кара-Мурза. Детский либерал-реваншизм. Хладнокровно — о русской революции. — “Наше время”. Первая еженедельная аналитическая газета. 2007, № 64, 29 октября — 4 ноября <http://www.gazetanv.ru>.
“Шок от культурной травмы поражения проходит — постсоветская молодежь травмы не испытала и может мыслить рационально. Персонал массивной организованной системы — госаппарата — тоже настроен жить, а единственное место на земле, где он может заработать на жизнь, — это Россия. Значит, есть контингент, обладающий необходимыми качествами и мотивами для того, чтобы Россию спасти и вытащить из кризиса. Путем перебора альтернатив этот контингент неизбежно придет к выводу, что единственный способ осуществить это — восстановление главных систем советского строя. Какие при этом будут навешаны на него идеологические побрякушки, не так уж важно”.
Гай Катулл. Все Венеры, все Грации… Стихи. Вступление и перевод с латинского Алексея Цветкова. — “Октябрь”, 2007, № 9.
“Вопрос о том, зачем надо снова переводить того или иного поэта, в данном случае Катулла, сродни вопросу, зачем снова идти в музей смотреть картину, если уже видел. То есть не хочешь — не надо. В случае стихотворения ответ, впрочем, яснее. Перевод предназначается для читателя, который оригинала не знает, это всегда репродукция, а репродукция по определению не бывает совершенной. Поэтому всегда есть место для более совершенного, потому что идентичности никогда не достигнуть. У перевода есть и другая функция — он удостоверяет актуальность того или иного автора для литературного пространства чужого языка. <…> Я перевожу Катулла потому, что он мне нравится, и потому, что, по счастливому совпадению, это в какой-то степени осуществимо” (Алексей Цветков).
Григорий Кружков. Лестница перевода. — “Литературная газета”, 2007, № 42, 17 — 24 октября.
“Нигде этот тезис о равносильности перевода и оригинала не выступает так ярко, как в переводе детской поэзии и поэзии нонсенса. Здесь очень трудно провести черту между переводом и подражанием, подражанием и совершенно оригинальным произведением. Исходное стихотворение, если опять использовать цирковое сравнение, зачастую становится подкидной доской для поэта, совершающего свой кульбит в воздухе совершенно самостоятельно”.
Григорий Кружков. Йейтс как пример? — “Русский Журнал”, 2007, 2 ноября <http://www.russ.ru/culture>.
“То, что Йейтс предлагает современному писателю, это пример самоотверженного труда и упорства. Идеальный пример для поэта, приближающегося к среднему возрасту. Он напоминает, что кропотливая работа над собой, над своими стихами неизбежна, если вы хотите достичь удовлетворения результатом; он предупреждает вас, что, если вам удалось написать стихотворение в определенном ключе, вам нужно отбросить и забыть это, обратившись к новой области своего опыта и, соответственно, к новым поэтическим приемам. Он учит вас тому, как сама форма может стать источником поэтической энергии, как выбор размера может расширить ресурсы поэтической дикции. Он доказывает, что напряженное раздумье может стать полноценным эквивалентом вдохновения. И сверх того, он напоминает нам, что искусство есть сознательное действие, часть творческого усилия самой цивилизации”.
Станислав Кувалдин. Борьба Добра со Злом, последняя версия. В продажу поступила седьмая книга “Гарри Поттера”. — “GlobalRus.Ru”, 2007, 18 октября <http://www.globalrus.ru>.
“Если Хогвартсу суждено занять на культурологической карте место рядом со Среднеземьем и Далекой-далекой Галактикой, то реальный мир тоже может ожидать много всего интересного. Пожалуй, одно из важных отличий „Гарри Поттера” от других произведений „о Добре и Зле” — это то, что противостояние оказывается практически не связанным ни с какими атрибутами государства. <…> Иными словами — те, для кого эпопея Гарри Поттера оказалось в детстве самой главной и интересной книгой, будут прекрасно подготовлены к тому, что все важные для этого мира вопросы решаются вне и помимо любых хороших государств и даже не борьбой с нехорошим государством. Главное, что нужно, чтобы сражаться за Добро, — это собрать свое тайное общество и начать бороться за светлые идеалы, причем бороться не с империей, не с „Властелином на черном престоле” — а с таким же тайным обществом нехороших людей, столь же самоотверженно отстаивающим свои, прямо противоположные, темные идеалы. А государство оказывается в лучшем случае — пятым колесом в телеге. <…> То есть образы „Гарри Поттера” будут точнее всего описывать мир, в котором на острие всех конфликтов будут находиться террористические группировки и неправительственные организации”.
“Что же касается самих „Даров смерти”, с которыми Роулинг сделала все возможное, чтобы вызвать ассоциацию со свастикой, то здесь история получается совсем странной. Фактически предлагается отказаться от того, чтобы связывать этот символ со злом. Более того, объясняется, что его связь со злом — ситуативна и возникла недавно. Фактически же борьба Добра со Злом становится борьбой за овладение Реликвиями, создающими символ (в каком-то смысле — за право обоснованного использования такого символа). Борьба Добра со Злом, ведущаяся под знаком свастики, на обладание которой претендуют обе борющиеся стороны, — это, пожалуй, самое странное пророчество относительно будущего Европы. Ожидающие превращения Евросоюза в Четвертый Рейх могут решить, что „Гарри Поттер” — самая актуальная книга начала XXI столетия”.
См. также: Андрей Немзер, “Конец — делу венец. Издан русский перевод седьмой части истории Гарри Поттера” — “Время новостей”, 2007, № 188, 15 октября <http://www.vremya.ru>.
Илья Кукулин. Героизация выживания. — “Новое литературное обозрение”, 2007, № 86 <http://magazines.russ.ru/nlo>.
“По сути, апологеты и противники [Алексея] Иванова сходятся в одном: сегодня существует запрос то ли общества, то ли критиков на новую „Большую книгу” (недаром появившаяся недавно полугосударственная по источникам финансирования литературная премия называется именно так), или, как формулировали в 1920-е годы — „на нового Толстого”, и Иванов сегодня — главный претендент на удовлетворение этого культурного ожидания (Борис Кузьминский, вполне в духе таких предчувствий, назвал его „писателем-онтологом”), причем эту задачу писатель взял на себя по собственной инициативе, она не была ему навязана издательскими пиарщиками или рецензентами”.
“Литературные категории, в которых романы Иванова воспринимает большинство критиков, — странны и, пожалуй, опасны. Как уже было сказано, в рецензиях на сочинения Иванова обсуждается прежде всего вопрос, соответствуют ли эти опусы критериям „большой-настоящей-серьезной” литературы или нет. Но никто не поставил под сомнение единство явно существующего в сознании критиков „мысленного образа” „большой-настоящей-серьезной” литературы. Должна ли она представать обязательно в облике пудовых томов под шестьсот-семьсот страниц каждый? Может быть, она имеет право быть разнообразной, и грандиозные романы-эпопеи, в которых объяснено решительно все, — далеко не главное, или, во всяком случае, не единственное ее воплощение?”
Борис Куприянов. Оригинал превращаем в подделку. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
“Фактически гуманитарная интеллигенция превращается в гигантскую маркетинговую корпорацию. По заказу мы берем явление культуры, оцениваем его рыночный потенциал, производим ребрендинг, раскручиваем, исходя из сегодняшних потребительских ожиданий, и выдаем готовый товар. Авангард, Пушкин, Иван Великий или Булгаков — не имеет значения, зависит только от воли заказчика. А уж о том, чтобы „культтовары” покупали, мы позаботимся. Мы по сути убиваем культурное явление, зато приобретаем неплохой товар. Наши дети вряд ли нас осудят: „Папа — работал, вас надо было кормить. Кто-то хот-доги продает, а наш — новое толкование Филонова””.
Александр Кушнер. Новые заметки на полях. — “Знамя”, 2007, № 10 <http://magazines.russ.ru/znamia>.
“Научных критериев нет. Ни оригинальная мысль, ни „образность”, ни „искренность” тоже сами по себе ничего не значат. Остается один критерий, „домашний”, приспособленный для „частного пользования”: стихи, доставляющие нам радость, — хорошие. Все остальные — плохие. Здесь, конечно, важно, кому — „нам”. Но я ведь и говорю: мой, частный, домашний способ различения хороших стихов и плохих”.
Вадим Леванов. Святая блаженная Ксения Петербургская в житии. Пьеса в клеймах. — “Урал”, 2007, № 10 <http://magazines.russ.ru/ural>.
Пьеса получила на конкурсе “Евразия-2007” первый приз в номинации “Пьеса для большой сцены”, принята к постановке в Александринском театре (Санкт-Петербург).
Евгений Лукин. Свадьба Рыси. Мифология абсурда в творчестве Александра Введенского. — “Топос”, 2007, 5 октября <http://topos.ru>.
“<…> поэтическая бессмыслица Александра Введенского оказывается далека от абсурда. Семантический эксперимент поэта как способ объективного отражения реальности сопровождается поиском новых сочетаний словесных символов и понятий, имеющих традиционную историческую и мифологическую основу. Подобно тому, как русская авангардная живопись ХХ столетия зиждется на древнерусской иконописи и „скифской пластике” (Давид Бурлюк), так и русская поэзия бессмыслицы имеет свои древние религиозные и национальные истоки”.
Юрий Малецкий. Случай Штайна: любительский опыт богословского расследования. Роман о романе. — “Континент”, № 133 (2007) <http://magazines.russ.ru/continent>.
От редакции: “Предлагаемый читателю роман о романе Юрия Малецкого своим появлением обязан журналу „Новый мир”. Это именно новомирским нашим коллегам пришла идея опубликовать подборку откликов на нашумевший роман Людмилы Улицкой „Даниэль Штайн, переводчик”. Попросили высказаться на эту тему и Малецкого. Однако его „реплика” превзошла все ожидания и возможности новомирской подборки: мало того, что проделанный анализ „Даниэля Штайна” количественно едва ли не соперничал с самими романом Улицкой, выступление Малецкого по своей проблематике, ширине и глубине охвата превратилось в серьезный (и, на наш взгляд, чрезвычайно удачный) опыт апологии Церкви „от противного”. В итоге получилась вещь, сопоставимая с „Вечным Человеком” Честертона и „Просто христианством” Льюиса, из которой „Новым миром” была опубликована едва ли десятая часть. Мы же печатаем труд Малецкого целиком — и помещаем его не в разделе „Религия” или „Литература и время”, не в рубрике „Прочтение” или „У книжной полки”, а непосредственно в „Литературной гостиной ‘Континента‘”, на законном месте художественной прозы. Потому что произведение Юрия Малецкого мы считаем не затянутой критической статьей и не богословским трактатом, а художественным произведением, очень своеобразного жанра, художественно-философской прозой — романом о романе, как и было сказано. И право отнестись к тексту Малецкого именно таким образом дает нам в числе прочего следующее обстоятельство: у Малецкого, как представляется нам, получилось то, что самой Улицкой удалось не вполне, — живой, объемный и по-своему симпатичный главный герой — Даниэль Штайн, переводчик”.
См. также: Юрий Малецкий, “Роман Улицкой как зеркало русской интеллигенции” — “Новый мир”, 2007, № 5.
Борис Межуев. Здесь вам не Азия. Культурные основы нового изоляционизма. — “Политический журнал”, 2007, № 29, 15 октября.
“Идеологически выдохшийся современный русский „неоимпериализм”, по-прежнему рассматривающий Россию как ресурс для нового прыжка во внешний мир, но даже не находящий привлекательных слов для обоснования этой цели, не может считаться адекватной национальной идеей современности. Но столь же неприемлем и либеральный европеизм. Его представители явно не способны ответить на простой вопрос, как Россия сможет стать Европой, если Европа этого не хочет. Поэтому единственной здоровой альтернативой этим двум одинаково ошибочным идеологемам может стать российский изоляционизм, который из маргинального явления русской общественной мысли в настоящее время должен стать ее центральным звеном. <…> Разрешение всех спорных моментов с Европой и демаркация зон влияния будет делом непростым, но, чтобы иметь хотя бы шанс реализовать эту задачу, необходимо сделать первый шаг, а таким шагом сможет стать лишь выдвижение изоляционизма — не в обывательском, а в научном смысле этого слова — в качестве национальной идеи новой России. Поэтому те идеи, которые высказали, но не смогли развить в целостную доктрину Хомяков и Солженицын, должны быть взяты на вооружение молодым поколением интеллектуалов, способных видеть и мыслить Россию вне Европы и вне Азии”.
Мое восприятие Цветаевой еще в пути. Юрий Кублановский — об одном из самых больших поэтов Серебряного века. Беседу вела Татьяна Филиппова. — “Российская газета”, 2007, 6 октября <http://www.rg.ru>.
Говорит Юрий Кублановский: “<…> Марина Ивановна [Цветаева] меня всегда немного раздражала своей эмоциональной взвинченностью и непомерным количеством восклицательных и вопросительных знаков. На одно стихотворение у нее приходится столько восклицательных знаков, сколько, мне кажется, может приходиться на целое литературное творчество. <…> Я терминов таких пышных — великая — не великая — не люблю. Давайте оставим их для глянцевых журналов. Марина Цветаева — это большое явление нашей поэзии. — Иначе задам вопрос: она входит в число поэтов, которые вас сформировали? Назовите свой ряд. — Мандельштам, в значительной степени Ахматова, Иннокентий Анненский, Бунин, Ходасевич — поэты более умеренные в проявлении своих чувств и эмоций. Хотя, может быть, я что-то и недопонимаю в стихах Марины Ивановны. Вот недавно перечитал эссе Бродского „Об одном стихотворении”, это о цветаевском „Новогоднее” — и совершенно по-новому оно отозвалось в моем сердце. — Бродский считал Цветаеву первым поэтом двадцатого века. — Да, я знаю, но у нас с ним разные вкусы. Он ценил в поэзии гигантоманию, Маяковского, например. Я это называю поэтическим монументализмом. Хотя, может быть, мое восприятие Цветаевой еще в пути”.
Татьяна Москвина. Фюрер красоты. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
“Ум осмысляет действительность, гламур — часть действительности, стало быть, ум обязан осмыслять и гламур. И вот, высокомерно ступая на вражескую территорию, ум оказывается в интересном положении человека-невидимки. Он видит, замечает, указывает, негодует, сердится, ругается, но его на территории гламура не видят, не замечают, на него не сердятся и с ним никогда не спорят”.
Музыка и письмо. Лекция Владимира Мартынова. — “ПОЛИТ.РУ”, 2007, 5 октября <http://www.polit.ru/lectures>.
Публикуется полная стенограмма лекции композитора и теоретика музыки Владимира Мартынова, прочитанной 20 сентября 2007 года в клубе “Bilingua”.
“<…> тишина — это то, чего сейчас не хватает, и не просто не хватает, а катастрофически не хватает. Даже когда мы находимся на природе в более-менее цивилизованных населенных пунктах, то тишины нет. Не будем сейчас говорить о психических расстройствах и т. д., но невозможность богопознания, богообщения, невозможность каких-то социальных контактов, конечно, обусловлена тем, что человек сейчас фактически лишен тишины. Даже когда назначается минута молчания, это, скорее, какая-то насмешка над тишиной, чем настоящая тишина”.
“Действительно, существуют субсидируемые фестивали современной музыки, оперное искусство, но обратите внимание <…> что если не создается великих оперных произведений, то опера мертва. Конечно, можно всегда исполнять Вагнера, кого угодно, но если за последние больше полувека не создано ни одного великого оперного произведения, о чем тут можно говорить. С другой стороны, постоянное исполнение классических произведений ни в коем случае не опровергает тезиса о смерти классической музыки. Как говорится, Апокалипсиса не будет, будет вечное свинство. Так же не будет смерти музыки, будет все более и более отвратительное ее исполнение. Это гораздо хуже механической смерти”.
“Мне кажется, что сейчас фигура просветителя, если кто-нибудь ее на себя возьмет, будет очень смешна. <…> Есть время просветительства, а есть время, когда просветительство невозможно, и тот человек, который будет строить из себя просветителя, будет, по-моему, очень смешон”.
Татьяна Набатникова. Государство однозначно ценнее и важнее отдельной личности. Беседовал Захар Прилепин. — “АПН — Нижний Новгород”, 2007, 26 октября <http://apn-nn.ru>.
“Я уверена, что все, чего человек заслуживает, он получает”.
“Я представляю это так: мир держится и не распадается на груду энтропийного хлама только за счет того, что в каждое мгновение кто-то занят работой гармонизации, упорядочения, построения. Писатель — в равной степени, как и каменщик, и композитор, и бухгалтер со своими балансами. И мои усилия драгоценны лишь в тот момент, когда я их предпринимаю. Поэтому напрягаюсь я всегда максимально. И мой кирпичик будет вставлен в нужное место построения ноосферы. Но возвращаться к нему потом, смотреть, не косо ли он лежит в общей кладке, пытаться как-то сошлифовать неровности — это „поздняк метаться”, как говорят”.
“Я лично из всей мировой литературы больше всего „питательного духовного вещества” получила от Андрея Платонова. Но у каждого человека свой список, вычеркивать никого не будем”.
“Есть даже такая точка зрения, что национал-социализм, пресеченный в своем развитии поражением во Второй мировой войне, так и не успел прорастить свое разумное зерно, а недовершенная идея обречена на возвращение, и все равно придется пройти исторический путь до конца”.
“Существует святоотеческая литература, полная благости, но читают ее люди, уже прошедшие очищение, уже проплакавшие себе глаза слезами раскаяния. А светская литература — да она просто обязана быть радикальной”.
Андрей Немзер. Для звуков жизни не щадить. Издано страшное жизнеописание Сергея Есенина. — “Время новостей”, 2007, № 202, 2 ноября <http://www.vremya.ru>.
“Предложи мне охарактеризовать новую биографию Есенина одним словом, не задумался бы ни на мгновение. Книга Олега Лекманова и Михаила Свердлова „Сергей Есенин” (СПб., „Вита Нова”) — страшная. Как „Черный человек”…”
“В отличие от меня <…> авторы новой биографии Есенина уверены, что он был великим поэтом. Это не дань этикету (взялся за гуж, не говори, что ты чиж) и не самогипноз, а продуманное убеждение, растущее из искренней и зрячей (факты страшнее и убедительнее сплетен и домыслов) любви. Их строго документированная, филологически изощренная и стилистически точная (без сусальности, фамильярности и ерничества) книга должна убедить читателя: подлинная поэзия может „случиться” и при таком жизненном выборе. Худшего адресата, чем я, для работы Лекманова и Свердлова придумать трудно. Но, читая и перечитывая ее, я не раз не только восхищался мужеством соавторов (да, чтобы с толком писать о Есенине, потребны, кроме ума, вкуса и эрудиции, железные нервы), но и проникался их правотой. Пронимает. Действует. Покуда не снимешь с полки есенинский томик…”
Феликс Новиков. Москва ХХI века. — “Слово/Word”, Нью-Йорк, 2007, № 55 <http://magazines.russ.ru/slovo>.
“На месте советской Москвы строится буржуазная. Ей нужны иные пространства, иные формы услуг, иные развлечения и, само собой, иная архитектура. <…> Город строится в какой-то нервной поспешности. Екатерина II писала барону Гримму: „Стройка дело дьявольское, она пожирает деньги, и чем больше строишь, тем больше хочется строить. Это болезнь, как запой, или она обращается в какую-то потребность”. Московский строительный запой способен снести все, что встанет на его пути. Городская старина „гибнет за металл”. Принято считать, что столичным созидательным балом правит градоначальник. Но здесь крутятся такие бешеные суммы, замешаны противоречивые интересы множества весьма влиятельных лиц, а раз это так, то не исключено, что и Сатана к этому делу тоже причастен”.
Cм. также: Феликс Новиков, “Зодчество: смена эпох. К пятидесятилетию архитектурной „перестройки”” — “Новый мир”, 2006, № 3.
См. также: Феликс Новиков, “Пять сюжетов об архитектуре” — “Новый мир”, 2007, № 4.
Новый возраст России. Беседовала Елена Пенская. — “Русский Журнал”, 2007, 4 октября <http://www.russ.ru/culture>.
Говорит Вадим Цымбурский: “Даже в советскую эпоху (прав Иммануил Валлерстайн) Россия была великим сотрудником империи Запада, конкретно — американской империи, в выстраивании мира, центрированного вокруг Запада. Россия-СССР замыкала на себя все силы, протестующие против западной империи, вводила их в определенное русло, определенным образом укрощала и дисциплинировала. Тем самым она участвовала в строительстве объединенного мира. <…> И вот в конце 80-х — начале 90-х она снимает с себя эту роль. Она сжимается до границ платформы XVII века, она сваливает на западный мировой центр всю ответственность за выстраиваемый им мир. Она снимает эту ответственность с себя”.
“Нравственность представляет собой свободу в действии”. Выступление Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II на сессии Парламентской ассамблеи Совета Европы. — “Литературная газета”, 2007, № 41, 10 — 16 октября.
“Не считаясь с нравственностью, в конечном итоге мы не считаемся со свободой. Нравственность представляет собой свободу в действии. Это свобода, уже реализованная в результате ответственного выбора, ограничивающего себя ради блага и пользы самой личности или всего общества”.
“Одновременно я уверен: никакое государство не должно вмешиваться в личную жизнь человека. Быть моральным или аморальным — это в конце концов следствие свободного выбора личности. Однако в публичной сфере общество и государство должны поддерживать и поощрять нравственность, приемлемую для большинства граждан”.
“Технологический прогресс по-новому ставит вопрос о правах человека. И верующим людям есть что сказать по вопросам биоэтики, электронной идентификации и иным направлениям развития технологий, которые вызывают обеспокоенность многих людей. Человек должен оставаться человеком — не товаром, не подконтрольным элементом электронных систем, не объектом для экспериментов, не полуискусственным организмом”.
“<…> ни одно мировоззрение, включая секулярное, не может настаивать на своей монополии ни в Европе, ни в мире. Вот почему мы считаем недопустимым изгнание религии из публичного пространства. Настало время признать, что религиозная мотивация имеет право на существование, в том числе и в публичной сфере”.
Василина Орлова. Из чтения (III). Мужской роман. — “Органон”, 2007, 4 октября <http://organon.cih.ru>.
“Мужской роман имеет обыкновение существовать точно так же, как и женский. У нас до сих пор сохраняется в литературе ощущение „мужского” романа как естественного агрегатного состояния, по отношению к которому „женский” — некий малопочтенный извод. Однако выясняется, и постепенно выяснится, что „мужской” — столь же маргинальный жанр, как и „женский”, по отношению к некоему „общечеловеческому”. Возможно, сему последнему будет подобрано название более удачное, но исхождение „мужского” из центра на периферию литературного сознания вполне явно”.
“Вообще, игра в подтексты, понятные только своим и непонятные чужим (раз вы не понимаете, не можете оценить всю глубину юмора, то, следовательно, вы профан), — игра, как мне представляется, пагубная. Подтекст будет интересен только в том случае, если интересен текст. У нас есть пока достаточно квалифицированный читатель, чтобы оценить всю глубину смыслов, вкладываемых автором, — буквально каждая аллюзия будет расшифрована в сотнях блогов, если только сам текст будет занимать умы”.
“Роман этот [„Редкие земли”] мне не понравился. Аксенову плевать, а мне можно”.
Юрий Павлов. Какого роста Бенедикт Сарнов? — “День литературы”, 2007, № 10, октябрь.
“Свое восприятие Маяковского, во всех отношениях отличное от сарновского, я выразил давно („Кубань”, 1991, № 3) и не вижу смысла полемизировать с автором книг „Маяковский. Самоубийство”, „Случай Мандельштама” по конкретике творчества. Скажу предельно кратко, общо. В. Маяковский, человек и поэт, личность, на протяжении всей жизни и творчества не меняющаяся. Он явил действительно новый тип отечественного писателя, сознательно порвавшего с национальными традициями, утверждавшего своим творчеством ценности, не совместимые с православными ценностями русской литературы. Место человека с „лицом”, созданного по образу и подобию Божьему, в его поэзии занимает социально или чувственно детерминированный индивид. Нет никаких оснований относить творчество В. Маяковского к русской литературе. Поэт — один из первых и один из самых „химически чистых” русскоязычных авторов в словесности XX века”. Много — о Лиле Брик.
Игумен Петр (Мещеринов). Больше чем культура. Пессимистические заметки о Бахе и о наших современниках. — “Фома”, 2007, № 10, октябрь <http://www.foma.ru>.
“Абсолютная убедительность баховской музыки сразу привела меня к абсолютной уверенности в истинности Евангелия Христова, хотя до моего крещения оставались еще долгие годы”.
“C вхождением в Церковь присутствие Баха в моей жизни не умалилось, но обогатилось иными значениями. Дело в том, что на многих людей современная культура производит удручающее впечатление. Я не говорю об откровенных безобразиях типа книг Сорокина или современных изысках оперных режиссеров, делающих, скажем, из персонажей опер Моцарта сплошных гомосексуалистов. Нет, речь идет о вполне добротных явлениях культуры — фильмах, книгах, музыке. При всей их, порой, актуальности, важности, занимательности — они плоские, их эстетическое воздействие прямолинейно и кургузо. Я слишком строго сужу? Вовсе нет, просто есть с чем сравнивать. Бах задает такую эстетическую планку, в сравнении с которой ясно виден истинный эстетический „вес” культурных явлений современности”.
“Для меня очевидно, что христианство как достояние общества ушло из жизни Европы, ушло окончательно и бесповоротно. Еще тянется за ним шлейф великой христианской культуры; может быть, по обилию ее, будет тянуться очень долго, являясь для людей, не хотящих быть толпой, слабым отсветом небесной красоты. Бродя по совсем уже небаховским, запруженным праздным народом лейпцигским улицам, я очень ясно понимал, что и Россия — это Европа. Все разговоры о том, что „у нас свой путь”, показались мне чем-то вроде цветов на могиле Баха — дань прошлому: мол, музыку твою мы послушаем, а со своим христианским ригоризмом изволь в нашу жизнь не лезть… Мы — Европа, только грубее и с запозданием. Москва — совершенно европейский город: торговля, реклама, увеселения, распущенность. И не надо обольщаться: что бы мы ни делали, нам не удастся своротить Россию с общеевропейского пути. Русские люди, безусловно, предпочтут „жизнь как в Лейпциге” „жизни как в Ханое”, а промежуточных вариантов у человечества нет. И так же, как Европу, не удастся массово возвратить Россию ко Христу, к евангельской духовности, нравственной правде, христианской культуре. Христианство и культура уже стали достоянием исключительно частных лиц. В дальнейшем эта „частность” будет все больше увеличиваться, а общественная среда становиться по отношению к ней все более и более чуждой”.
Автор статьи — директор Школы молодежного служения Патриаршего центра духовного развития детей и молодежи при Свято-Даниловом монастыре (Москва).
Поэт-психотерапевт Борис Херсонский: Человек имеет глаза на затылке. Беседовал Санджар Янышев. — “Новая газета”, 2007, цветной выпуск № 42, 2 ноября <http://www.novayagazeta.ru/pr>.
“— Вы пишете очень много…
— Последние несколько лет я следую правилу: ни дня без стихотворения. Это как игра на пианино: если ты не играл в течение месяца гаммы, твои шансы сыграть сложную пьесу минимальны”.
См. также поэтические подборки Бориса Херсонского в “Новом мире” (2007, № 1 и 12), а также статью Владимира Губайловского о стихах Бориса Херсонского в декабрьском номере “Нового мира” за 2007 год.
Александр Правиков. Интервью с Константином Кравцовым. — “Интерпоэзия”, 2007, № 3 <http://magazines.russ.ru/interpoezia>.
Говорит священник Константин Кравцов: “Когда я начинал писать стихи, в 14 — 15 лет, в глухой провинции на краю России Мандельштам был почти неизвестен, не говоря уже о Паунде. В общем-то, я прошел типичный для провинциального школьника тех лет путь — от Есенина, Маяковского, Вознесенского, Евтушенко, к Серебряному веку и к андеграунду. Ну и, разумеется, классика, к которой приходишь после переоценки всех ценностей. И не только русская, но и европейская: Гомер, Данте… Что касается Мандельштама, то я открыл его для себя заново, уже будучи в Церкви, и именно как христианского поэта. То есть поэта, у которого христианское мироощущение выражено ярче, чем у остальных. — Ну, а современники? Я прочел ваше стихотворение, посвященное покойному Денису Новикову… — Да, я считаю Новикова очень серьезным поэтом, увы, недооцененным. Сейчас, мне кажется, время буйного цветения, но еще не плодоношения. И вообще я не с очень большим оптимизмом смотрю в будущее, в том числе и литературы… Во всяком случае, что бы там ни было — мы должны делать свое дело…”
Валерия Пустовая. Пророки второй оси. — “Октябрь”, 2007, № 10.
“В метафорическом смысле любые годы ценностного разброда нам современны. Излет советской эпохи в повести Владимира Маканина „Предтеча”, и октябрьская революция в романе Михаила Левитина „Поганец Бах”, и одна из древнейших революций — дискредитация жреческой веры в романе Дмитрия Орехова „Будда из Бенареса” близки нам так же, как дни скорого будущего в романах Павла Крусанова „Американская дырка” и Павла Мейлахса „Пророк”…”
Петр Разумов. Мусорный ветер. — “Топос”, 2007, 24 октября <http://topos.ru>.
“Мусорная корзина — одна из метафор бессознательного, что и есть андеграунд. Изменилась конъюнктура, а положение писателя осталось прежним. Это похоже на политический заговор (читай Беньямина), масонскую ложу (читай Эко), резервацию исключенных из списка живых, но сохраняемых до поры до времени неведомым распределителем благ. „Говно нации” не тонет не потому, что не способно к растворению в социуме, переквалификации, не потому, что обладает какими-то исключительными качествами или еще способно выполнять некие важные функции. Просто рудимент так же необходим организму, как воля к изменению. Это принцип задержки, который чреват застоем, но без него, выигрывая в мобильности, социальный организм рискует потерять некий давно приобретенный навык, который еще может пригодиться. В сущности, наше существование — вовсе не наша заслуга, не опыт преодоления, организации, развития, сохранения или чего-то еще. Это воля имеющего право, некая резолюция большинства, которое пока не хочет крови, просто потому что постный день. И не дай бог наступит воскресенье. Потому что если понадобится слово, нам уже неоткуда будет его взять, чтобы вернуть — условно хранимое. Спрос власти не будет удовлетворен предложением, и тогда аппендикс просто удаляется — теперь берет верх физиология, простая логика строя”.
Михаил Ремизов. Революция сверху. — “Завтра”, 2007, № 40, 3 октября <http://zavtra.ru>.
“Национальный социализм с сильной антиглобалистской основой, который, вероятнее всего, будет называться „национальным солидаризмом”, чтобы избежать нежелательных исторических совпадений. Тип идеологической интеграции — мягкий, на основе технологий soft power. Национальный солидаризм должен стать таким же общим местом для российского истеблишмента и общественного мнения, каким для западного истеблишмента во второй половине ХХ века была либеральная демократия. Для этого необходимо создать сильные и неординарные механизмы „национальной закулисы”. Т. е. — качественные институты производства, ротации, интеграции элит, в т. ч. теневые, дополняющие классические аппаратные и демократические механизмы”.
Михаил Ремизов. О революции. — “АПН”, 2007, 24 октября <http://www.apn.ru>.
“Революцию вообще не стоит любить. Ее следует уважать. И хуже революционного энтузиазма, то есть любви к революции как таковой, может быть только контрреволюционный идиотизм. То есть неуважение к ней”.
“Если субъектом государства признается народ, то мы не можем сказать: „государство или революция”. <…> без признанного права на восстание „народный суверенитет” является пустым звуком”.
“Дело в том, что смириться с несостоятельностью государства мы можем только в одном случае — если признаем его абсолютно чуждой силой, до которой нам нет дела и которой нет дела до нас. Мы считаем это государство своим. И только поэтому не смиряемся со слабостью или подлостью тех, кто действует от его имени”.
См. также: Михаил Ремизов, “О революции-2” — “АПН”, 2007, 31 октября.
России нужны герои. С Захаром Прилепиным беседует Владимир Бондаренко. — “Завтра”, 2007, № 41, 10 октября.
Говорит Захар Прилепин: “Безусловно, любая война и любая революция, любые кровавые события — чудовищны. Жаль любые жертвы, даже самые маленькие. Но они — неизбежны в нашем мире. Нравственное отношение к ним в принципе невозможно заранее определить. Ибо, если самого мирного человека застигнет война или революция, неизвестно, как он себя поведет: будет ли капитулировать или даст отпор? Относиться к войне и революции — это то же самое, что и относиться к природе, к цунами, к извержению вулкана. Это данность, с которой не поспоришь”.
“Должна быть ставка на героя. <…> У нас не хватает человека счастливого, не хватает человека сильного. Рефлексией мы все обожрались. Мы все помираем, издыхаем, все под кнутом, все изнасилованы. В жизни-то не так. В жизни немало смелых, удачных, сильных, уверенных русских людей. В конце концов, и в Чечне мы победили, и из Афгана сами вышли, не проиграв. Наша литература — это литература проигранных людей. А общество давно уже опирается на других людей, умеющих постоять и за себя, и за народ. У меня ощущение, что счастливые и сильные люди раздражают многих наших писателей и журналистов. А почему у него все получается? И в лоб ему. Давно пора, чтобы у русских людей все и во всем получалось”.
Cм. также рассказ Захара Прилепина “Жилка” (“Наш современник”, 2007, № 10 <http://nash-sovremennik.ru>).
Ирина Савкина. Факторы раздражения. О восприятии и обсуждении феминистской критики и гендерных исследований в русском контексте. — “Новое литературное обозрение”, № 86 (2007).
“Институализация гендерных исследований в академической филологии не произошла вовсе — а значит, выйдя на полшага из узкого круга „посвященных”, наталкиваешься на полное непонимание”.
Екатерина Сальникова. Формат Два — слезная низовая культура. — “Взгляд”, 2007, 28 октября <http://www.vz.ru>.
“Обратная сторона моды на гламур — слезная низовая народная культура. Вернее, народу адресованная. На место рефлексий о повышении социально-экономического уровня жизни заступает моление о minimum minimorum неотчуждаемой социабельности. И о праве на слезный эфир — в качестве площадного самопозиционирования. В одних программах у нас рассуждают о политике, в том числе социальной, о роли государства, о структуре общественных институтов, о функциях чиновников. Это один формат. В других программах тебе белым по черному втемяшивают, что наличия государства, тем более стабильного, современного, сильного, вообще не подразумевается. Уповай на чье-то милосердие, на то, что после злого слепого случая возникнет добрый — но тоже слепой и тоже случай. Это совсем другой формат. Формат Два. Он и предлагается большинству как модель отношения к действительности”.
Александр Самоваров. Утомленные толерантностью. Кавказский и русский мир совершенно некомплементарны. — “АПН”, 2007, 31 октября <http://www.apn.ru>.
Среди прочего: “<…> антисемитизм в России давно уже не бытовой, а интеллектуальный — а это означает, что в реальной жизни антисемит никогда не будет хамить еврею только потому, что тот еврей”.
А также: “Думается, если бы Сталин ожил, то картина Михалкова [„Утомленные солнцем”] ему бы понравилась”.
А вообще — статья о фильме Никиты Михалкова “12”.
Свобода из подполья. Беседовал Евгений Степанов. — “НГ Ex libris”, 2007, № 37, 11 октября.
Говорит петербургский поэт, редактор и культуртрегер Арсен Мирзаев: “Я думаю, с тем, что необходимо издать „полного” Айги, никто спорить не будет. Но сейчас для этого нет условий и реальной возможности, хотя и ответственности с себя никто из нас, родственников, соратников и друзей его, не снимает. <…> Пока длятся споры о том, как правильно выпускать Айги, полным ходом идет подготовка его „малого собрания сочинений” для издательства „Гилея”. Жена Геннадия Николаевича, она вдовой себя не считает, — верующий человек и чувствует, что Айги всегда где-то рядом с ней, будем уважать ее чувства и ее волю, и поэт Саша Макаров-Кротков уже составили восемь томиков поэзии Айги. Вместе с одним или двумя прозаическими томами, которые я должен в ближайшее время представить в „Гилею” Сергею Кудрявцеву, они и составят это самое „малое собрание”. По первоначальному замыслу, оно должно состоять из 9 — 10 небольших книжек, которые будут продаваться, дариться друзьям в виде комплекта, помещенного в изящную коробку. То есть речь идет не об издании академического типа, а именно о подарочном варианте. Но все же это будет своего рода „полный” Айги”.
Елена Скульская. Даниил Дондурей. Специалист по третьей реальности. — “Дело”, Санкт-Петербург, 2007, 8 октября <http://www.idelo.ru>.
Говорит Даниил Дондурей: “Дело в том, что Россия перешла в третью реальность. Первая реальность — эмпирическая: как мы сидим, говорим, все, что вокруг. Вторая реальность — придуманная авторами: романы, фильмы. Есть телевизионная реальность — третья, где придуманное и эмпирическое соединены в нечто целое. Иными словами, если что-то показывают на телевидении, то, значит, это самое есть в реальности; если не показывают — этого нет. Вся страна страшно переживала гибель лодки „Курск” — десятки каналов освещали события, плыли крейсера и лодки, летели самолеты, люди рыдали. (Еще не было терактов.) На „Курске” погибли 114 человек. А через три месяца, даже меньше, чеченцы сбили вертолет, на котором были 118 офицеров. И если с „Курском” страна не могла успокоиться несколько месяцев, то о вертолете было лишь упоминание в ночных новостях. И больше ничего. Почему? Ответ прост: не было телевизионных камер, не успели их в Чечню подвезти, не были сняты обломки вертолета, не были сняты трупы. Не было камер, не было в телевизоре, не было в жизни”.
Том Стоппард. “Свобода мнений душит голоса эпохи”. Беседу вела Марина Давыдова. — “Известия”, 2007, № 184, 9 октября <http://www.izvestia.ru/culture>.
“Мне кажется, что человеческая природа заявляет о себе не в сложной политике, а в чем-то простом, как детский инстинкт. Для детей ведь характерно очень естественное и органичное чувство справедливости. Маленькие дети часто говорят: это нечестно. Их тяга к справедливости есть что-то фундаментальное, базовое. Она и лежит в основе социальной утопии. Ценности же фашизма или большевизма не являются базовыми. В их основе лежит искажение природной тяги человека к справедливости. Циничное искажение. А вот в марксизме как таковом этого искажения нет. Он в XIX веке решал базовые моральные проблемы”.
“<…> разочарование в человеческой природе не отменяет тяги к социальной справедливости. Чем больше я занимаюсь этими вопросами, тем яснее вижу, что человечество циклически (примерно каждые сто лет) к ним возвращается”.
О драматургической трилогии Тома Стоппарда “Берег Утопии” см. критическую рецензию Никиты Елисеева “Полный Стоппард” в апрельском номере “Нового мира” за 2007 год.
Михаил Угаров. Театр для всех. Беседу вела Марина Шимадина. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
“В конце XX века произошел кризис авторитетной точки зрения. <…> Теперь у меня идет принципиальный отказ от подчинения авторской воле, я начинаю верить только эпизодам уличного разговора, который никто не комментирует. В нем я нахожу больше смысла и правды, чем в рассуждениях какого-нибудь гуманитария об устройстве мира. Разговор двух теток у палатки картину реальности мне может прояснить гораздо лучше. Я это почувствовал просто на уровне ощущений. Поэтому думал, что метод „вербатим”, которым мы занимались, мне одному интересен, а вдруг — эпидемия какая-то началась. Оказывается, многим интересно. Почему? Сознательный отказ авторов от комментариев и вообще эстетика минимализма очень важны сегодня, потому что ХХ век перебрал по части формы, в театре, во всяком случае. Под минимализмом я понимаю не только художественные средства, но и смысловой план тоже. Я показываю картинку — и все. Показываю вторую картинку — и все…”
Хорошо информированный оптимист. Беседу вел Дмитрий Бавильский. — “ШО”. Журнал культурного сопротивления. Киев, 2007, № 10, октябрь <http://www.sho.kiev.ua>.
Говорит Виктор Топоров: “Вообще-то я подразделяю собственные критические высказывания (естественно, только негативные) так: 1) Тише! 2) Заткнись! 3) Пошел (пошла) вон!; причем пользуюсь, главным образом, суждениями из первого ряда. Другое дело, что мое „Тише!” чуть ли не все воспринимают как „Заткнись!” или даже „Пошел вон!”…”
“Меня бойкотируют (хотя это, как правило, не удается), меня игнорируют, на меня не ссылаются (или ссылаются с заведомыми искажениями) или говорят, как председатель секции критики СП Петербурга: „Человек, имени которого мы не будем произносить, пишет у себя в газете, что… Так вот, это неправда!” Меня не приглашают на все мероприятия, на которые меня хоть как-то можно не пригласить (да и хрен с ним), и на всевозможные „неформальные тусовки” (опять-таки), не включают в делегации, не представляют к орденам и медалям, не пилят со мной грантов и вкусных гонораров (то же самое) и т. д. и т. п. <…> И еще однажды — после статьи о Гранине — подложили мне в почтовый ящик свернутую петлей веревку”.
“Мне уже давно кажется, что сегодняшняя литература развивается по законам русской парижской в период между двумя войнами. Та же невозможность профессионализации, те же амбиции, те же склоки”.
Александр Шапиро. Хит-парад русской поэзии. Эссе. — “Новый берег”, 2007, № 17.
Фраза “под небом голубым” в русской поэзии. Лев Мей. Николай Рубцов. Аполлон Майков. Даниил Андреев. Сергей Есенин. Александр Блок. Игорь Северянин. Александр Пушкин.
Наталья Шарова. Старик и Бог. — “Континент”, № 133 (2007).
“Старику у Хемингуэя снились львы. Почему? Во-первых, лев — символ счастья. Это гармоничное, сильное животное. Во-вторых, лев — символ силы. В-третьих, лев — одно из четырех животных-символов в Апокалипсисе. И еще, Клайв Льюис в своих „Хрониках Нарнии” позаимствовал этот апокалиптический символ, придав ему завершенный смысл. У Клайва Льюиса есть Лев Аслан, — и это символ Бога”.
Игорь Шевелев. Погорелец из Эдема. — “Московские новости”, 2007, № 42, 26 октября <http://www.mn.ru>.
Говорит Виктория Токарева: “Если читателю надоело читать, то он может этого и не делать, его право. Что до меня как автора, то маленький и несчастный человек намного интереснее, чем большой и благополучный. Я не люблю героев-олигархов, которые могут все купить, их неинтересно рассматривать. Более того, homo sapiens сформировался много тысяч лет назад и с тех пор не меняется. Люди всегда одинаковы — одного и того же хотят, одного и того же не хотят. Все хотят любви, хотят богатства и хотят быть понятыми. И никто не хочет в тюрьму, никто не хочет умереть”.
“Я сейчас живу гораздо лучше, чем раньше. Старость — это большая свобода. Человек в старости освобождается от очень многого, что замусоривает его жизнь в среднем возрасте. Ну, не старость, а, скажем так, третий возраст. У него свои преимущества. Когда человек молод, его жизнь складывается из „позвонит — не позвонит”, „позовет — не позовет”. Так проходят десятилетия. Сейчас этой проблемы нет, и это такое счастье. <…> А во-вторых, я всю жизнь работала, как муравей. И мой третий возраст — это такая осень, когда созрели плоды, выросли прекрасные дети, издают книги. Поэтому у меня нет ностальгии по прошлому. Если бы можно было остановить время в каком-либо возрасте, я бы не выбрала молодость. Я бы выбрала именно сейчас”.
Дмитрий Юрьев. Три постмодернизма. — “Искусство кино”, 2007, № 3.
“Мизантропией и точностью Пелевин не исчерпывается (если бы исчерпывался, то о его принадлежности к большой литературе говорить не пришлось бы). И главное, что дополняет и расширяет мрачный мир его сатиры до мира как он есть, превращая „пространство Пелевина” в пространство, соразмерное и сопоставимое с жизнью, — это искренность и сила интереса автора к этой самой жизни. <…> Сочетание острого, живого интереса и глубочайшего, непреодолимого скепсиса создает ту мощь абстрагирования, которая только и превращает „постмодернизм” Пелевина в литературу — большую, настоящую, состоявшуюся <…>”.
Дмитрий Юрьев. Что такое хорошо? — “Искусство кино”, 2007, № 4.
“<…> флагштоком знамени революции 1989 — 1991 годов были советские ценности. Сутью общенародной революционной консолидации было твердое осознание массами того простого факта, что советские руководители, лидеры КПСС, номенклатура и партаппарат аморальны именно с точки зрения единственной общей для всех, а значит, легитимной, советской этики. <…> КПСС наотмашь били ее собственным „моральным кодексом” — а ответить ей было нечем. В том числе и потому, что даже самые прожженные, самые циничные партаппаратчики были советскими людьми, которые в глубине души разделяли те же нравственные ценности, что и все остальные — а значит, знали, что правда не на их стороне”.
Денис Яцутко. Абсолютно счастлив. — “Re:Акция”, 2007, № 33, 8 — 18 октября <http://www.reakcia.ru>.
Говорит Захар Прилепин: “Я пытаюсь перейти в разряд писателей, которые зарабатывают только литературой. Пока это не получается, но все, что я зарабатываю для себя и своей семьи, состоящей из пяти человек плюс няня, шесть человек на балансе, это все правой моей рукой зарабатывается: журналистика, колумнистика, книжки, продажа прав на экранизацию, на переводы…”
“Вот есть русская классическая литература. И она, при всей своей абсолютной и недосягаемой гениальности, дала очень мало образов счастливых людей. В русской литературе все несчастны. Сплошь и рядом, куда ни ткни, там либо обиженные, либо униженные, оскорбленные, лишние… либо бесы. У нас, может быть, только „Тарас Бульба” единственная счастливая мощная оптимистичная книга, полная цветов и красок… И то там, конечно, всех убили”.
“Русская литература в советском своем периоде пыталась эту ситуацию переломить… Училась видеть позитив… Федин, Всеволод Иванов, в меньшей степени Фадеев, Гайдар, Леонид Леонов. Эта литература делалась очень хорошо, на экстремально высоком уровне. У них это получалось. Но потом ей тоже сломали хребет, пришли несчастные жалующиеся деревенщики, пришли шукшинские чудики. Это одна из самых ненавистных мне эстетик в русской литературе, весь этот шукшинский мир мне омерзителен по сути. Он мне просто поперек течения крови, потому что это не тот мир, в котором я хотел бы находиться, это не те мужчины, не те женщины… Я хочу жить в мире, где Илиада, Одиссея”.
“[Дмитрий] Быков абсолютен. Он первый поэт эпохи. <…> [Всеволод] Емелин — забавник. Он прекрасный. „Из лесу выходит серенький волчок, на стене рисует свастики значок” — это чудо, абсолютно чудо. Но Емелин ведь и не претендует на звание первого поэта эпохи. Он делает одно и то же, но на совершенно блестящем уровне. Он не работает в другой тональности, а это же все русские поэты умели, даже модернисты… Есенин умел это блестяще. Правда, его и сегодня уже не все понимают из тех, кто читает… А через 50 лет вообще никто не прочтет и тех, кто пишет сегодня. Даже самых лучших”.
ИЗ ЛЕТОПИСИ “НОВОГО МИРА”
Январь
20 лет назад — в № 1, 2, 3, 4 за 1988 год напечатан роман Бориса Пастернака “Доктор Живаго”.
30 лет назад — в № 1 за 1978 год напечатана “Малая земля” Л. И. Брежнева.
45 лет назад — в № 1 за 1963 год напечатаны рассказы А. Солженицына “Случай на станции Кречетовка” и “Матрёнин двор”.
70 лет назад — в № 1, 2 за 1938 год напечатана повесть Алексея Толстого “Хлеб”.
Составитель Андрей Василевский.