стихи
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 2002
Карасев Евгений Кириллович родился в Твери в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор «Нового мира». Живет в Твери.
Июльский лед Облака, облака, облака — гряда снеговая плывет. Их отражает река, будто идет ледоход. Тают, мельчатся в шугу. И вот уже чист небосвод. Откуда же на берегу взаправдашний искрится лед? А может, из знобкой памяти пробились окольной путиной и облаков снежных замети, и эти июльские льдины? ...Под солнцем, точно слюда, блестит среди лета река. Я трогаю сколы льда, приплывшие издалека. Притягательное окно Я, выжимая из себя воду, ровно из половой тряпки, одолеваю за этажом этаж. Вот так былые сатрапы заставляли сердягу переть тюремный багаж. Я тащу его и до сих пор, как бурлаки в песне. Сдают дыхалка, мотор. И с каждым днем все тяжелей лестница. На верхней площадке окно с видом дымящегося мегаполиса. Оно меня тянет давно, как ветер умчавшегося поезда. Секрет мистификации Чем отличается черный пиар демократических медиа от коммунистического искусства дурачить народ? Первые покрывают золото медью, вторые — наоборот. Секундная вспышка Я каждый день выхожу из дома в поисках денег. Деньги тебя не ищут — ты ищешь их. И если случилось наоборот — перед тобой мошенник или какой-то псих. Улица меня не встречает с распростертыми объятьями — тротуары густо посыпаны солью. Толпа толкает, пинает — братья сражаются за место под солнцем. Начинаю и я работать локтями, плечом — отвоевываю крохи. Все поделено — что почем знают уже и лохи. Задыхающейся рыбкой выбрасывается мыслишка: сменить ценности, ориентиры. Не в деньгах счастье!.. Есть книги, искусство!.. Но вот приспичило — и все сортиры требуют за вход капусту. Мерило Как распознать сочинителя, что мается над листом бумаги в уединенной тиши? Графоман догола раздевается, поэт — до глубины души. Посвист осоки К плохому — рассыпалась по столу соль, споткнулся на правую ногу. Тоску нагоняет и давешний сон: конвой, «воронок», дорога. Только это уже все сбылось — дурные верны приметы. ...Осока стоит в человеческий рост, по-птичьи свистя под ветром. Благие намеренья Печалят покинутые деревеньки, которых немало в стороне от дорог. Над порушенными пряслами берез вислых веники, всевластный мох. От сгоревших изб, огородов, как поземка, метет золой. Хотели деревню сравнять с городом, а сровняли с землей. Огонь в печи Кажется, трудности все позади — дрова в печи весело потрескивают. Но что-то смущает — так к радости почти пройденного пути примешивается тревога оставшегося отрезка. И это не осклизлые, сложенные из жердей мостки, дышащие под ногами, как ребра исхудалой коняги. Не следственных протоколов плотно исписанные листки. И даже не особо строгий лагерь. Волнует какая-то ускользающая материя, которую не сыщешь в лабораториях, в высоколобой полемике, — не найденная еще или потерянная?! ...Я ворошу в печи поскучневшие поленья. Кровь Я обитал далеко от литературных салонов — колючка, вышки, охрана. И если знал про царя Соломона, то ни на полушку — о строителях его Храма. В вышеупомянутых гостиных впервые и услышал о пресловутых каменщиках: заносчивы, коварны, приютились под чужой кровлей. Их можно встретить в больших городах и в захолустном Каменске. И опознать по крови. Я тоже имею отношение к библейскому государю, хоть полжизни числился карманником. И, бывает, слышу: — Посмотри на свою харю! — Таращу гляделки — ничего криминального. Но ревнители чистоты породы продолжают тюкать мое имя: в нем от отца иноплеменная кровь течет! А то, что от матери — русская, ими эта повседневная жижа никогда не ценилась и не бралась в расчет. Квота Я хочу, чтобы имя Россия, из могучего ставшее модным, дважды в жизни произносили: раз — в стихах, и второй — под огнем пулеметным. Опробованное Нам не поможет вернувшаяся вера — золото тянут уже из Гохрана. Видно, собирать камни мы можем только в карьерах. И под охраной. Изгои И. О. Водка в России не просто стоимость. Она показатель силы, мера молодецкого достоинства. Белая головка — на первом месте. Бабы — похвальба после выпитого. Пьяного примут как крестника, трезвого как чужака вытурят. Притягательное зелье — и грелка, и лекарство, которое можно и икрой закусить, и занюхать коркой. Говорят, даже христианством Русь обязана горькой. ...А мы с тобой пьем капли, соблюдаем диету. Это все равно, что канули в пресловутую Лету. Стебли отавы Моей бабушке Авдотье Ивановне. Речка с течением плавным в земном, неустанном труде. Жесткие стебли отавы впритык подступают к воде. Выцветший, жидкий орешник. А на другом берегу деревня с шестами скворешен — былинка в бездольном стогу. Я все это видел когда-то. Мне кажется, помню и дом. С драночной крышей покатой. Но были причал и паром... Ищу я следы переправы — отметин не видно нигде. ...Жесткие стебли отавы впритык подступают к воде.