ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЭЗИЯ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 1, 2001
*
ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОЭЗИЯ В ПЕРЕВОДАХ ЕВГЕНИЯ СОЛОНОВИЧА. Сборник. С параллельным итальянским текстом. М., “Радуга”, 2000, 576 стр.
Книга переводов Евгения Солоновича, изданная при содействии Итальянского института культуры в Москве, — своеобразный смотр итальянской поэзии от Данте до наших дней, устроенный ее российским главнокомандующим, вот уже несколько десятилетий практически единственным воином на итальянском поэтическом поле. Подобная монографичность при пестроте оригиналов (около семидесяти авторов разных эпох) имеет несомненное преимущество: антология, составленная и переведенная одной рукой, позволяет лучше почувствовать особенности каждого итальянского поэта.
В начале века Н. Гумилев разработал принципы стихотворного художественного перевода — девять заповедей нерядового переводчика, необходимые, по его мнению, для успеха дела. Соблюдать рекомендуется: 1) число строк, 2) метр и размер, 3) чередование рифм, 4) характер enjambement, 5) характер рифм, 6) характер словаря, 7) тип сравнений, 8) особые приемы, 9) переходы тона. Поскольку заповедей на одну меньше Моисеевых, Гумилев выражал надежду, что они будут лучше исполняться. В лице Солоновича, аккуратно соблюдающего все девять заповедей, мы обрели чаемого Гумилевым праведника.
Больше половины книги составляет раздел “Из поэзии XX века”, и он совершенно переворачивает сложившееся — и воспетое Мандельштамом — представление об итальянском языке как о самом дадаистическом из романских, где все рифмуется друг с другом, каждое слово просится в concordanza, чувственно вожделеет к рифме, а главное — где те самые, счастливо брачующиеся, окончания. Увы! Они в разводе. Итальянский язык, конечно, с тех пор не настолько изменился, чтобы растерять все созвучия, и теперь словарем итальянских рифм можно счесть весь свод итальянской речи, но рифмовать больше не принято, как не принято вступать в брак из-за простого вожделения, и задача итальянского поэта нынче состоит в том, чтобы развести тяготеющие друг к другу слова в разные стороны. Смысл подсказывается не рифмой, а отталкиванием от нее. Предсказуемость конца стиха, как любая предсказуемость в такой непредвиденный век, скорей всего, не ко двору. Свободный ритм силлабического итальянского стиха прибился к нерифмованному белому стиху, но не с оглядкой на античность, как можно было бы предположить, обратись итальянцы к своим корням, а к белому англосаксонскому стиху с легким китайским привкусом (мода на все восточное?). Где рифма — знак детской считалки или дремучее ретро, вчерашний день, пародия на подернутую патиной поэзию. Это проблема языков с многовековой поэтической традицией, где рифма исчерпала и отчасти скомпрометировала себя. Поэтому перевод современной итальянской поэзии, то есть седьмого века этой поэзии, на язык, за плечами у которого лишь три столетия без устали рифмующей поэзии отечественной (которая сама во многом явилась переводом приемов и клише сначала классицистов, потом романтиков, скорописью одолев за два века — шесть), может оказаться нащупыванием будущих путей русской поэзии или их предвестием, соблазном отказа от силлаботоники:
Я тоже нарисую смерть цветка
в китайском духе на белоснежной чашке —
воздушным росчерком на матовой
поверхности:
последняя попытка по инерции
приблизиться… глядишь, и завтра принесет
нам свежие надежды…
Елена КАСАТКИНА.