стихи
ЕВГЕНИЙ КАРАСЕВ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 6, 2000
ЕВГЕНИЙ КАРАСЕВ
*
ЧЕЛОВЕК НА ОБОЧИНЕ
* *
*В небольшой церкви, пустой и гулкой,
над гробом сына, еще салаги,
в голос рыдает женщина:
“Кровиночка моя, ты чище гуленьки…
Дитятко мое, ты сродни ангелу…”
Парнишку убили сорванцы-ровесники —
лежащему ногами переломалиБезутешная, обращаясь к Царю Небесному, все кости.
исходит слезами:
“Вседержитель, Ты сам Отец!
Ты знаешь, как потерять рожоного!В храме стенало, вопило материнское горе; Верни мне его, Господи!”
оно готово было отдать сгибнувшему
сердце, душу, принять на себя ударыМне казалось, эту боль я услышал бы тех злобных сапог.
и среди нескончаемых миров,Почему же не слышит несчастную Бог?.. во вселенском хоре.
В больничном покое
Я лежу в больничном покое;
тишина, как в режимной тюрьме.
За окном облетевшие липы покойно
готовятся к долгой зиме.
Я завидую этим черным, точно обугленнымдрогнущим от дождя, холодного ветра: деревьям,
всю жизнь проблукав, не имея корней,у меня нет их надежды на солнечное лето. в безверье, В поисках выхода
Я бежал из лагеря без карты, Темные силы или божеские без компаса. указывая направление по подсказкам в тайге пособляли мне, по муравейникам, по мху на пне? И в новой жизни, сбитый с панталыку косвенным — я чувствую себя, как выброшенная на берег непривычным ритмом, чуждыми выходками, И мучаюсь в поисках выхода — к какому из загадочных начал обратиться? плотица. Стрижи
Стрижи прилетают последними Скорые — не догонит ветер. и улетают первыми.
Они не теряют перья,
шумные как дети.
Я люблю этих птиц-тружеников,
звенящих у меня под окномИх гамом разбуженный, с утра раннего.
я испытываю неосознанную радость.
Наблюдаю за быстрокрылыми,стараются до позднего вечера. раздвинув шторы, —
Я никогда не видел между ними ссоры:
делить нечего.Страх высоты
Вторые сутки мы обшариваем с металлоискателем Александру Гевелингу. отбрасываем медные крестики, разрушенную церковь, И настырно ищем требуемые рынком ценности — никчемные монеты.
дробим кирпич, камни подклета.
Выходим на крышу храма давно безглавого,
сдираем ветхое железо,Но и здесь не находим главного, как профессиональные кровельщики.
нужного нам сокровища.
Видимо, предки не вылазили из нищеты —
выложились до копья на строительствоМы честим нерачительных прародителей бранью, Божьего дома. И шарахаемся от карниза, страшась открывшейся всем русским знакомой. высоты. Ветреным днем
Скольких друзей я уже никогда мальчишек, моих корешков? не встречу,
Ветреным днем я стою на берегу речки,
белой от вскипающих, подвижных гребешков.
Вспоминаю: на том вон дубе,мы, огольцы затьмацкие, ножами вырезали желая приобщиться к вечности, Подхожу к дереву. Точно рубцы залеченные, свои имена.
самонадеянные просматриваются письмена.
И вдруг понимаю: это не блажь тщеславия —
бесхитростное стремление скрепить…А речная волна все гонит и гонит наше товарищество, дружбу. пенистые барашки, как рубанок — стружку. с неустанным тщанием Отмщение
Тюрьмы, этапы,
арестантские колодки,
осточертевшая бурда.
Мне говорят:
попробуй из другого колодца,
там хрустальная вода.
Ее несешь к губам и жмуришься —
покачивающееся в ковшике солнце
слепит глаза.
Ни бомжей, ни жуликов,
тебя встречает гостеприимный
вокзал.
Там нет уголовного розыска,
никто не трясет за грудки:
— Козел, колись! —
В палисаднике под окном
благоухают розы,
размеренная, неомраченная жизнь.
Убаюканный, как во время читки
гипнотического текста,
я тянусь к источнику чистому,
пытаюсь слагать светлые,
воодушевляющие песни.
Избегаю вспоминать пересылки,
лагерь.
Подыскиваю краски новые.
Но если терпит бумага,
то не дается слово.Межа
На подъезде к Белокаменной духотища, дети ревут. в вагоне общем
Пассажиры на жизнь треклятую ропщут.
И на чем свет клянут Москву:
— Там и пенсия выше, и зарплата.
Будто мы вкалываем меньше! —
какая-то вымученная до чернотывыбросила напоказ ладони, женщина Я и за колючей проволокой встречал натруженные лопатой.
ненависть эту
не только к Москве — к москвичам:
редкий уркач из столичныхИ те же попреки: жрут в три глотки. мог пробиться в “авторитеты”.
Любят, чтоб все на блюдечкеВидно, надолго совковые льготы им подносили.
отделили Москву от России.
У порога
Я стою у порога, с которого начал;
представления молодости, дерзкие желания —Я чувствую себя, как после дикой качки, все обернулось безверьем.
когда из трюма выводят на берег.
Я ставил на кон свободу против кушаа чтобы вернуть ее — в бегах рисковал неизмеримо меньшего, Что искал я — единственную женщину? жизнью.
Будоражащую воображение золотую жилу?
Плыли к другим потрясные крали,я пропадал то в воровских малинах, то в лагерных бараках. Но не испытывал к счастливчикам драгоценные залежи — Значит, не здесь зарыта собака. ни грамма зависти.
Только зачем я мучаюсь над ответом,
вглядываюсь в прошлого расплывчатое лицо?
…Я толкаю дверь и вхожу в дом,покинутый бедовым огольцом. далеким летом Чаепитие
После русской бани предпочтя эту трапезу другим разносолам. я пью чай с медом,
Мед выходит обильным потом,
обернувшись всегдашней солью.
Сколько ее из меня выпарилина спецобъектах в степях выжженных. на повале,
Но судьба с лихвой возмещаламожет, оттого и выжил. потерю поваренной — Сны и явь
Ночь. За окном на деревьях галки
умучились от междоусобной войны.
Пожелтевшей страницей Евангелия
лежит на полу свет луны.
Мне снятся картинки детства,
волнующие, как в повторном…Этой ночью в соседнем подъезде прокате.
застрелили предпринимателя.
У края
Сам выйдя из ночи,
поднявшись с илистого дна,
я с тревогой говорю дочери:
— Не гуляй допоздна! —
По этапу исколесив Россию
с народом, умеющим и воровать,я наставляю сына: и жульничать,
— Не полуночничай по жутким улицам!.. —
Видно, мы дошли до точки,
до последней черты,
если я, пройдя одиночки,
страшусь за окном темноты.Странная охотка
Недовольный дворник ворчливо разгребает
выпавший под Новый год обильный снег —
такая щедрость для него не фарт.
Я прошу у мужика лопатуначинаю усердно чистить асфальт. и под чей-то смех
Не меньше уличного трудяги я имею основаниестолько этого снежку пришлось побросать ненавидеть непролазную заметь —
на лежневых дорогах в зоне.
Но, видимо, как зажравшегося иногда тянеттак и меня знобкая память. картошка с солью, * *
*Я не люблю живопись пейзажную —
не тянется рука перекреститься,Это искусство почему-то вызывает у меня ровно на святые образа. как поэт, которому нечего сказать. жалость,
Отсюда на холстах нескончаемые березки,прикрывающие тщету духа то игривой веточкой, поля, туманы, Но вот “Над вечным покоем” Левитана — то палым листом.
и я невольно себя осеняю крестом.В лесу
Я стою в лесу подле огромного муравейника
и наблюдаю за жизнью его жильцов.
Я представил страну, народ одной веры,
со схожим, как у братьев, лицом.
У них нет ни богатых, ни бедных,
все одинаково одеты.
Они вместе справляютсяс болезнями, бедами. И сообща заботятся о детях…
Я так размечтался, глядя на неустанных тружеников,
что забыл: недавно еще я вертелся таким же муравьем;
вставал с будильником; уплетал наскороИ спешил на завод, ненавидя свой муравейник всегдашний завтрак. Видимо, стряслось что-то ужасное, до колик, до комы. если я завидую безликим насекомым. равное исчезновению динозавров, Человек на обочине
На обочине дороги, разложив на газете снедь подкрепляется мужик — похоже, бездомный. скудную шибко,
По асфальту с шипеньем проносятсянеподалеку красуется вывесками “Макдоналдс”. “мерсы”, джипы,
Бродяга с удовольствием уплетаетсродни воронам, галкам. что Бог послал,
Не завидуя ни сверкающим машинам,ни роскошной забегаловке. проносящимся на бешеных скоростях,
Подобные харчи, и тоже сдобренныея шамал в этапах, в пересыльных тюрьмах. А этот на воле лопает забытую мной тюрю немолотой сольцей,
и доволен своим местом под солнцем.
Какую надо окончить школу —чтобы среди соблазнов, играющих, здесь мало строгого лагеря, — считать черный хлеб за великое благо как лучи в призме,
и радоваться жизни?
Трапезничающий на обочине мужик — существо,но кажется странным в нашей околесице. может быть, в высшей степени разумное,
…Шумная трасса изгибаетсяи за деревьями ее пульс уже слышится около леса, вроде непрерывного зуммера. В поле
Прокаленная солнцем пшеница тяжела,
слышно золотое дзиньканье осыпающихсяЯ стою меж хлебов и отхаркиваю шлак, зерен.
накопленный за многие годы в зоне.
С тех пор, как я вышел,
неоглядная ширь влечет меняЗдесь каверзной памяти трудно выстроить как проклятого. натянуть колючую проволоку. вышки,
…Опольем бегут маслята, грузди —
хоть коси косой.
Среди звенящего раздолья я ощущаю волюдушой. не только глазами, грудью — Крушение
Карасев Евгений Кириллович родился в Твери в 1937 году. Поэт, прозаик, постоянный автор нашего журнала, лауреат премии “Нового мира” за 1996 год. Живет в Твери. Дорога позади, возвращаться поздно —
ругать иль оправдывать пройденный путь?..
…В мокрые травы падают звезды
и разбиваются в мелкую ртуть.