МАРК ФЕЙГИН
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 1998
МАРК ФЕЙГИН
*
ЧУЖАЯ ВОЙНА
Р
оссийские войска и пограничники стоят в Таджикистане. Точнее, воюют в этой центрально-азиатской республике. Еще в 1992 году, когда в этом бедном и забытом уголке распавшегося СССР вспыхнула кровавая гражданская война, россияне задались вопросом: что делают там наши военные и за что воюют? Минуло пять лет, но эти вопросы, как и тогда, остаются без ясного и серьезно обоснованного ответа со стороны власти.Чтобы разобраться в причинах сложившейся ситуации с присутствием российских войск в Таджикистане и “таджикской проблемой” как таковой, прежде всего следует определить, какова политика российского правительства относительно этого азиатского государства и региона в целом. Проблема эта состоит из следующих частей: первое — национальные интересы России как великой державы Евразии. Второе — наши экономические интересы как собственно в Таджикистане, так и в Центральной Азии и соседствующих с регионом странах. Еще один немаловажный аспект — судьба русского и русскоязычного населения не только в Таджикистане, но и в других странах региона: станет ли таджикистанский “вариант” решения проблем русскоязычного населения моделью для соседей, или все-таки Россия этого не допустит. И наконец — проблема наркотиков, быстро приобретающая как в регионе, так и в самой России звучание не менее грозное, чем в Бирме или Колумбии.
Итак, откуда же досталась нам, по меткому определению Солженицына, (“Как нам обустроить Россию”), проблема “груза └среднеазиатского подбрюшья””?
* * *
Таджики — потомки древнего ираноязычного населения Средней Азии: согдийцев, сако-массагетов и тохаров. Язык таджиков — один из иранских языков. Начиная с VI — X веков над Средней Азией устанавливается владычество тюркских народов, и таджики становятся населением “второго сорта”. В ХVII веке создается Бухарское ханство, затем Бухарский эмират во главе с узбекскими династиями, и большинство таджиков оказывается на его территории. После 1868 года это государство становится вассалом России, но сохраняет полную внутреннюю независимость. Тогда же населенная таджиками территория древней Бактрии — земли южнее Амударьи — была присоединена к Афганистану. И формально, и фактически Бухара оставалась суверенным государством феодально-чиновничьего типа, со своими армией, денежной системой и т. д., вплоть до 1920 года, когда Красная Армия захватила его. Таким образом, до 1920 года таджики прямо не контактировали с Россией, не являлись ее подданными и европейского влияния, в отличие от узбеков и прочих народов региона, не испытывали.
Ожесточенная война против Красной Армии не затихала до 1934 года. Ранее, в 1924 году, центральная власть провела так называемое “национально-территориальное размежевание”: на месте бывших Туркестанской Советской Автономной Республики, Хорезмской и Бухарской “народных советских республик” были созданы республики в составе СССР, в том числе Таджикская Автономная Республика в составе Узбекистана, преобразованная в 1929 году в союзную. Но неравноправие народов региона сохранилось и при советской власти: так, древние культурные центры таджикского народа — Бухара и Самарканд — и не менее 40 процентов всех таджиков были оставлены в составе Узбекистана. Столицей Таджикистана стал крохотный городок (скорее большой кишлак) Душанбе. Таджикистан наряду с другой республикой-изгоем — Киргизией — всегда был самой бедной, забытой и заброшенной республикой СССР. Кишлаки жили той же жизнью, что и пятьсот, и тысячу лет назад. Зато в столице появилось многочисленное русское, армянское, татарское, немецкое и еврейское население, вокруг которого за полвека сформировалась таджикская интеллигенция.
Региональные особенности
Худжандская (Ленинабадская) область — север страны. Население — таджики, узбеки и русские. Туда в советский период направлялось до 70 — 80 процентов всех инвестиций, предназначавшихся Таджикской ССР, а северные кланы с 20-х годов составляли партийную, государственную, культурную и хозяйственную элиту республики. Экономически область тесно связана с Узбекистаном.
Гармская группа регионов (Каратегин и Вахио-Боло) — Северо-Восток республики. Каратегинцы (гармцы) — остатки древнейшего населения страны, они отличаются от остальных даже внешне: высокие, часто светловолосые и светлоглазые, жители Гарма похожи на обитателей средней Европы. Гарм — самая нищая, отсталая и неравноправная часть страны. Путь “наверх” гармцам был полностью закрыт. С 70-х годов именно там появляется подпольный ислам, проповедниками которого стали так называемые “мирские шейхи”. Борьба КГБ против них не привела к успеху. В 80-х годах имелись случаи проникновения афганских моджахедов в Гарм, провоз литературы и оружия. В 90-х Гарм — бастион непримиримой исламской оппозиции.
Кулябская область — область на юге Таджикистана. В 60-е годы в этот тогда малонаселенный район переселяли безработных из Худжандской области, из Узбекистана. Кулябцы в большом числе работали в милиции, служили в армии. Нищета и колоссальная безработица способствовали формированию из жителей области мощных преступных сообществ по всему Таджикистану. До сих пор в Кулябе очень много узбеков и арабов, ставящих себя выше таджиков. Куляб с 1992 года — оплот коммунистических и мафиозных сил.
Курган-Тюбинская область — Юго-Запад республики. Как и соседний Куляб, заселялся в 60-е годы переселенцами, но в основном из Гарма и Памира. Были и узбеки. Вражда гармцев и узбеков, неприязненное отношение курган-тюбинцев к кулябцам превратили область в 1992 году в оплот Демократической партии Таджикистана и в поле боя с кулябскими отрядами.
Гиссарский и Турсунзадевский районы — небольшая область на западе республики, населенная узбеками. Там при помощи правительства Узбекистана в 1992 году были созданы отряды для борьбы с исламско-демократической оппозицией, сыгравшие большую роль в разгроме “исламо-демократического” режима в Душанбе осенью — зимой 1992 года.
Горно-Бадахшанская автономная область (Памир) — огромная автономия, занимающая 40 процентов территории Таджикистана. Богата полезными ископаемыми. Население — бадахшанцы (ягнобцы, язгулемцы, дарвазцы, ваханцы, шугнанцы, рушанцы и другие). Они — прямые потомки древних обитателей этих мест и близки к каратегинцам. В Таджикистане памирцы были самой приниженной частью населения. Особенно тяжко было памирским киргизам — их вовсе не считали за людей. Тем не менее памирцы дали Таджикистану большую часть интеллигенции, деятелей науки, культуры и искусства. Памир после крушения СССР и начала гражданской войны в республике пытался отделиться от Таджикистана. Большинство хотело бы присоединиться к России (в Хороге поставили памятник Николаю II, присоединившему в 1895 году Восточный Памир к России). Другие готовы объединяться с Афганистаном, Киргизией или Китаем. Важная деталь: жители Припамирья придерживаются исмаилизма — ветви шиитского ислама, который настолько далеко отошел от ислама ортодоксального, что, по сути, это отдельная религия. Исмаилиты твердо выступают за светское государство и демократию западного образца. Духовный глава исмаилитов Ага-Хан живет в Швейцарии. Мультимиллиардер, он оказывает большую помощь бедствующему Памиру. В общем, при всей ненависти памирцев к победителям-красным они пытались и пытаются держаться в стороне от гражданской войны. Но душанбинский режим считает Памир неотъемлемой частью Таджикистана и неоднократно пытался подчинить его военными и экономическими методами.
У грани…
Перестройка и гласность буквально взорвали нищий Таджикистан. Огромная безработица, последствия демографического взрыва, засилье худжандцев и узбеков, произвол и беззаконие властей, могущество преступных группировок, сросшихся с властями и правоохранительными органами, — все эти факторы, усиленные ростом влияния “мирских шейхов” и активностью демократической интеллигенции в столице, создали взрывоопасную смесь. Теряя контроль над ситуацией, власти при помощи КГБ разыграли в феврале 1991 года в Душанбе уже апробированный в Тбилиси, Баку, Фергане и Оше сценарий: организовали погромы русского и армянского населения, которые были подавлены силами армии и госбезопасности. Было введено чрезвычайное положение, сотни людей погибли. Но, как и во всех других случаях, эффект оказался обратным: демократическое движение резко усилилось и вышло на поверхность. В том же 1991 году создаются Демократическая партия Таджикистана, движение “Растохез (Возрождение)” и Партия исламского возрождения (ПИВ). Власти в марте 1992 года проводят президентские и парламентские выборы, на которых демократы получают около 35 процентов голосов, исламисты — около 10 процентов, коммунисты — более 50 процентов. При этом страна раскололась: Душанбе и Курган-Тюбе, а также Памир проголосовали в основном за демократов, Гарм — за исламистов, Худжанд и Куляб — за коммунистов. В Кулябе прокатилась волна насилия и убийств сторонников демдвижения, к которым были огульно причислены все жители гармского и памирского происхождения, интеллигенты и личные враги местного начальства, милиции и бандитов, сросшихся в единую преступную корпорацию. Демократы и исламисты заявляли, что результаты голосования были подтасованы. Таким образом, выборы, точнее, их итоги поставили республику на грань гражданской войны.
Война
В апреле 1992 года в Душанбе появились беженцы-демократы из Куляба. Их изгоняли, избивали и насиловали боевики местного уголовного “авторитета” С. Сафарова, впоследствии лидера “Народного фронта”, и милиционеры под руководством Л. Лангариева, а также банда, состоявшая в основном из арабов и узбеков, под предводительством Ф. Саидова. Эти лидеры объявили себя защитниками дела Ленина — Сталина — Андропова, поэтому членов этих группировок назвали “юрчиками” — по имени Юрия Андропова. Беженцы потребовали прекратить террор и расположились на площади Шохидон, перед дворцом новоизбранного президента-коммуниста Р. Набиева. К митингующим присоединились тысячи душанбинцев — сторонников демократов, а из Гарма прибыли исламисты, называвшие себя ваххабитами. Русифицированное население Душанбе не понимало этого арабского названия и для простоты назвало ваххабитов “вовчиками”. Милиция и КГБ не решились на разгон многотысячного митинга, и власти пошли по другому пути: на соседней площади Озоди был организован митинг сторонников президента и компартии. На митинг автобусами привезли несколько тысяч человек из Куляба. К началу мая противостояние двух перманентных митингов стало опасным: люди прибывали непрерывно, происходили стычки. 1 и 2 мая милиция и “люди площади Озоди” попытались разогнать “людей площади Шохидон”, но безуспешно. 5 мая из президентского дворца вынесли более 1200 автоматов с боеприпасами и раздали “людям Озоди”. На “шохидонцев” обрушился шквал огня. Демократы и исламисты бросились опустошать охотничьи магазины и строить баррикады. Бои охватили город. Из Курган-Тюбе и Гарма прибыли тысячи демократов и “вовчиков”, вооруженных двустволками и самопалами. Красные, не выдержав натиска, 9 — 10 мая погрузились на автобусы и грузовики и уехали в Куляб. Душанбе оказался в руках оппозиции.
* * *
Демократы и исламисты не стали брать власть в свои руки. Парадоксально, но они до конца войны называли себя “оппозицией”. Президенту Набиеву пришлось пойти на формирование коалиционного правительства. В него вошли несколько демократов и коммунистов, а большинство составили независимые хозяйственники, преимущественно худжандцы. Тем временем на юге страны разгоралась война. В Кулябе после изгнания оппозиционеров установился мафиозно-коммунистический военный режим. Кулябские отряды начали регулярные боевые операции против Курган-Тюбе, где оборонялись отряды оппозиции. Обе стороны активно вооружались. Российские войска и пограничники объявили нейтралитет, при этом продавая оружие и тем и другим. Но все же симпатии российских офицеров были на стороне “юрчиков”. Оружия те получали гораздо больше, а многие офицеры — уроженцы Таджикистана уходили в отряды С. Сафарова. Военные операции и взаимный террор в течение лета 1992 года буквально опустошили Кулябскую и Курган-Тюбинскую области. На счету и той и другой стороны появилась бронетехника и тяжелое вооружение. Коалиционное правительство в Душанбе оказалось совершенно недееспособным. Президент тайно (и не очень) помогал “юрчикам”. Председатель Верховного Совета республики С. Кенжаев бежал в Куляб и организовал собственные отряды боевиков. Экономика разрушалась, бандиты и политики, разница между которыми становилась все меньше, разорвали страну на вотчины. Не имея достаточных вооруженных сил, не имея возможности справиться с красным Кулябом, которому деньгами и оружием помогали худжандские кланы, демократы стали шире привлекать гармских ваххабитов — “вовчиков”. Тысячи молодых безработных людей, одурманенных пропагандой “мирских шейхов” и наркотиками, получали оружие и отправлялись на фронт. Многие вливались в ряды всевозможных ОМОНов и милиции, пробавляясь террором и грабежами. Вооруженные силы “исламо-демократов” стали неуправляемыми. В августе в Курган-Тюбе и его окрестностях происходили жестокие бои. Гармские отряды, прибывшие на помощь курган-тюбинцам, отбросили “юрчиков” назад, в Кулябскую область. Потом произошла чудовищная резня: боевики в белых и зеленых повязках окружили узбекский квартал в Курган-Тюбе и поголовно вырезали все его население. Нападениям подверглись и русские. Только вмешательство дислоцированных в городе подразделений 201-й дивизии остановило бесчинства озверевших боевиков оппозиции. Победа в Курган-Тюбе имела для исламо-демократов более негативные, чем позитивные последствия. Во-первых, победителями оказались не демократы — курган-тюбинские рабочие и столичная учащаяся молодежь, а жестокие и неуправляемые гармские исламисты. Правительство в военно-политическом отношении стало зависеть от исламистов, что оттолкнуло душанбинцев, курган-тюбинцев и бадахшанцев. Во-вторых, русское население и, что особенно важно, армия начали активно поддерживать кулябцев. В-третьих, активизировался Узбекистан: правительство И. Каримова принялось поддерживать кулябцев оружием и вообще всем необходимым. Более того, на территории Узбекистана были сформированы, вооружены и обучены отряды узбеков из Таджикистана. Среди них выделялся бывший офицер Советской Армии, участник афганской войны Махмуд Худойбердыев. В начале сентября они захватили Гиссарскую долину. Там укрепилась новая группировка “юрчиков” — Гиссарско-Турсунзадевская. Она перерезала железную дорогу, соединяющую Душанбе с внешним миром. Над Душанбе, Гармом и Памиром нависла угроза голода (Гиссару помогал Узбекистан, Кулябу — Худжанд). В сентябре демократы арестовали и выслали из столицы президента Набиева, обвиненного в помощи “юрчикам”. Через несколько недель он умер при невыясненных обстоятельствах. Временным президентом был объявлен памирский демократ Искандаров. Но смена верховной власти не изменила положения. 24 сентября отряды кулябцев, пропущенные “нейтральной” российской 201-й дивизией, неожиданно ворвались в столицу. Разбитые в уличных боях, кулябцы, опять же под прикрытием российских войск, покинули Душанбе. “Вовчикам” удалось отбросить их и от столицы, но это была последняя победа. В течение октября кулябцы и гиссарцы развернули массированное наступление на Курган-Тюбе и после ожесточенных боев овладели руинами города. Население бежало в Душанбе, а отряды исламо-демократов укрепились в Колхозабаде, вблизи Курган-Тюбе. Охвативший республику хаос, экономическая катастрофа, помощь “юрчикам” со стороны Узбекистана и российских войск, осада гиссарцами Душанбе, падение Курган-Тюбе, нежелание Памира приходить на помощь властям — все это вынудило правительство Искандарова пойти на переговоры. В конце ноября 1992 года в Худжанде под охраной российских войск состоялась странная “сессия Верховного Совета Таджикистана”. По сути, исламо-демократы и красные достигли соглашения. Было решено прекратить гражданскую войну, легализовать все политические партии, распустить вооруженные отряды и провести выборы. Соглашение предусматривало формирование новой армии и ОМОНа из отрядов противоборствующих сторон. Для этого исламо-демократы должны были впустить в Душанбе кулябские и гиссарские отряды. Те 10 декабря вошли в столицу и начали разоружение деморализованных сторонников Искандарова. Начались массовые убийства “неустановленными лицами” демократов и просто внешне похожих на памирцев и гармцев. Десятки тысяч людей бежали в Курган-Тюбинскую область, где еще держались отряды “вовчиков”, в Гарм и на Памир. Кто мог, ехал в Россию, Туркменистан и Киргизию. Руководители демократического и исламского движений скрылись в Афганистане. Естественно, ни о каком “примирении” не было и речи. Все партии, кроме коммунистической, были запрещены, свободная пресса разгромлена, против демократов и исламистов развернут чудовищный террор. При помощи российских войск и правительства Узбекистана “юрчики” начали наступление на Гарм и остававшуюся в руках оппозиции часть Курган-Тюбинской области. За две недели Курган-Тюбинская область была полностью захвачена, большинство жителей бежали в Афганистан. Опустошенная область была присоединена к Кулябской. Ныне объединенная административная единица называется Хатлонской областью. Столица ее, естественно, — Куляб. Наступление на Гарм оказалось значительно тяжелее: более четырех месяцев кулябско-гиссарские отряды при помощи узбекской авиации продвигались через гармские районы к Памиру и границе с Киргизией. Ценой больших потерь к марту 1993 года Тавильдара, Обигарм, Гарм и Джиргаталь были захвачены. Отряды оппозиции отступили в Припамирье, на Памир, в Киргизию и Афганистан. “Вовчики” перешли к партизанской войне.
В результате войны 1992 года экономика Таджикистана была полностью разрушена. Погибло более 100 тыс. человек, около 1200 тыс. стали беженцами, из них около 400 тыс. ушли в Афганистан. В республике установилась террористическая диктатура кулябских отрядов, номенклатуры из Худжанда и мафиозных группировок, связанных с теми и другими. Гражданская война в Таджикистане — единственный во всем постсоветском пространстве пример неприкрытого сотрудничества, и более того — военной победы блока коммунистической партии и мафиозных структур. И победа в этой войне была одержана при помощи демократической России и ее армии.
Кулябская диктатура в Душанбе в 1993 — 1996 годах
Блок номенклатуры, коммунистов и мафии оказался неустойчивым. Разбогатевшие номенклатурщики из Худжанда, не принимавшие открытого участия в войне, хотели легализовать свои капиталы. Для этого они должны были провести некоторые реформы полурыночного характера для “законного” захвата госсобственности. Но кулябцы-победители, пролившие моря как своей, так и чужой крови, вовсе не желали отдавать власть богатым союзникам. Гиссарские узбеки также требовали своей доли власти. Внутри собственно кулябской группировки возникли разногласия: узбекско-арабская группировка Ф. Саидова вступила в конфликт с таджиками С. Сафарова. В кровавых междоусобных столкновениях весной 1993 года оба лидера “юрчиков” были убиты. Гиссарские лидеры были оттеснены на третий план, хотя и получили “в кормление” один из крупнейших в Азии алюминиевых заводов в городе Турсунзаде. В дальнейшем, под давлением России и Узбекистана, президент которого И. Каримов быстро разочаровался в новом душанбинском режиме, новое таджикское правительство, во главе которого стал кулябец Э. Рахмонов, приступило к косметическим реформам. Были проведены парламентские и президентские выборы. Ничего общего с настоящими демократическими выборами они, разумеется, не имели. Только компартия была допущена к парламентским выборам, а конкурент Рахмонова в борьбе за президентский пост — худжандец, крупнейший в стране предприниматель А. Абдулладжанов — подвергался травле и вынужден был обосноваться в Москве. Оппозиция не признала результатов выборов и активизировала партизанские действия.
Оппозиция в 1993 — 1996 годах
В настоящее время непримиримые противники кулябцев составляют Объединенную таджикскую оппозицию (ОТО), к которой примкнули остатки Демократической партии и движения “Растохез”. Во главе ОТО — умеренный исламист Абдулло Нури, бывший муфтий Таджикистана А. Тураджонзода и бывший лидер Демпартии Ш. Юсуф. Влияние демократов сошло почти на нет; столичная интеллигенция и учащаяся молодежь отчасти перебиты, в большинстве же покинули страну. На партизанских базах в Таджикистане и Афганистане преобладали крестьяне из Гарма и Курган-Тюбе, бежавшие от террора кулябцев. В лагерях Афганистана имелись от 10 до 15 тыс. вооруженных боевиков оппозиции, которых вооружили и обучили в 1993 — 1994 годах саудовские и пакистанские инструкторы. Естественно, что такая помощь усилила исламскую компоненту оппозиции. На территории Таджикистана — на юге Хатлонской области, в горах Гарма и Припамирья — действовали 5 — 6 тыс. партизан. Еще 2 — 3 тыс. находились в отрядах оппозиции на Памире, а подпольные группы в Душанбе, по данным МВД республики, насчитывали до 3 тыс. вооруженных боевиков. Это достаточно грозная сила, если учесть невысокую боеспособность четырнадцатитысячной правительственной армии и двадцатитысячных сил МВД.
Оппозиция еще в 1994 году предложила мир на следующих условиях: амнистия, демократические свободы, формирование временного переходного правительства из расчета 30 процентов мест — представителям оппозиции, 30 процентов — представителям нынешней власти и 40 процентов — независимым. Далее оппозиция предложила провести свободные парламентские и президентские выборы. При этом ОТО постоянно подчеркивает, что она не предполагает создания исламского государства по иранскому или “талибскому” образцу. Трудно возразить против того, что подобные условия представляются вполне справедливыми.
Российские войска
Российские войска в Таджикистане состоят из пограничников, ведущих бои на границах, и 201-й мотострелковой дивизии, составляющей костяк так называемых миротворческих сил. Нынешнее положение российских войск выглядит очень странно: пограничники (18 тыс. человек) три года вели непрерывные бои с отрядами оппозиции, в то время как воинские части — “миротворцы” — с начала 1993 года пытались не ввязываться в междоусобицу. При этом Россия твердо поддерживала нынешний режим в Душанбе, лишь изредка требуя у Рахмонова переговоров с оппозицией. Немаловажно то, что в 201-й дивизии раньше были очень сильны прокоммунистические симпатии, сейчас же офицеры и бойцы в большинстве сочувствуют Народно-патриотическому союзу России и Жириновскому. Пограничники и “миротворцы” — единственная реальная сила, спасавшая режим Рахмонова от нового витка гражданской войны и поражения в ней.
Русскоязычные
В конце 80-х годов в Таджикистане проживало около 600 тыс. русских, украинцев, немцев, армян, татар и евреев. Как и в других среднеазиатских республиках, русскоязычные составляли большую часть врачей, учителей, квалифицированных рабочих. На юге республики процветали немецкие совхозы. Так как таджики были наименее европеизированным народом региона, русско-таджикские контакты были слабее русско-узбекских или русско-казахских. Смешанные браки были крайне редки. Местная пресса десятилетиями культивировала в русскоязычном населении патерналистские настроения. Советский Союз воспринимался подавляющим большинством русскоязычных как империя, в которой они — элита, а инородцы — дикари. Естественно, это порождало глухое недовольство таджиков. После беспорядков 1990 — 1991 годов начался исход русского и русскоязычного населения. К концу 1994 года русских и русскоязычных в республике осталось 88 тыс. человек, и половина из них — пенсионеры, которым некуда и не на что уезжать. Среди оставшихся русских большинство вынуждено нищенствовать. Причем победители — “юрчики” — относятся к русским с открытым презрением и любят над ними поиздеваться. По мнению очень многих русских, “вовчики” были куда более терпимы к русским. Опирающееся на Россию правительство Рахмонова явно не желает делать ничего, что позволило бы русскому населению поправить свое положение в республике, дабы вернулись беженцы, без которых экономика Таджикистана не может работать. Так или иначе, русская община в Таджикистане обречена на постепенное исчезновение. А если бы победили “вовчики”, обозленные участием российских войск в войне на стороне их противников? По крайней мере, ждать, что положение русских в этом случае улучшится, тоже не приходится.
Соседи
Узбекистан — претендент на абсолютную гегемонию в Центральной Азии. Узбеки — самый многочисленный народ региона, наиболее грамотный и всегда занимавший в неофициальной имперской “табели о рангах” первое место. Республика имеет самую развитую в регионе экономику. Режим президента И. Каримова — безусловно диктаторский, антидемократический. При этом жесткая экономическая политика привела к беспрецедентному во всем постсоветском пространстве притоку иностранных инвестиций. Так, в Узбекистане раньше других республик созданы сборочные предприятия американских, японских, турецких и южнокорейских фирм. Положение ташкентского режима осложняется несколькими факторами. Первый — нехватка воды. Истоки рек находятся в Киргизии и Таджикистане, что приводит к военно-политическому и экономическому давлению Ташкента на соседей. Второе — наличие мощного исламского оппозиционного движения в Ферганской долине. Светский, националистический режим Ташкента ведет с движением жесткую борьбу. Третье — наличие националистического движения таджиков Узбекистана, численность которых в Самаркандской и Бухарской областях составляет несколько миллионов человек, и национальное самосознание, десятилетиями подавлявшееся, в последние годы явно просыпается. Так как в Таджикистане проживает более 1 млн. узбеков, национальные противоречия постепенно усиливаются. Ташкент помог “юрчикам” победить, но самостоятельность нового душанбинского режима, оттеснение таджикских узбеков от власти, лавирование Душанбе между Ташкентом, Москвой и странами Запада заставили Узбекистан изменить отношение к режиму “юрчиков”. Затем под влиянием различных факторов (о них речь впереди) Ташкент решительно потребовал проведения переговоров Душанбе с оппозицией и заключения мира. Очевидно, Ташкент желает ослабления власти официального Душанбе, чтобы вновь усилить свое влияние на таджикские дела.
Афганистан играет противоречивую роль в таджикском кризисе. Военный министр свергнутого талибами правительства Афганистана Ахмад-Шах Масуд (таджик) контролирует большую часть афгано-таджикской границы и активно помогает таджикским партизанам. На его территориях действовали лагеря таджикских беженцев и центры обучения боевиков. Заявления президента Афганистана Раббани (тоже таджика) о нейтралитете официального Кабула в отношении внутритаджикского конфликта ничего не значат; северо-восток Афганистана, где размещены таджикские беженцы и партизаны, находится в руках именно военного министра, а не президента. Нельзя не учитывать и то, что сегодня таджиков в Афганистане около 40 процентов населения и их политическое и военное влияние очень велико на территориях, свободных от талибов. Прежде враждебные, а ныне союзные президенту Раббани в войне с талибами войска генерала Дустума состоят из афганских узбеков (их более 2 млн. в Афганистане) и действуют в интересах Ташкента. Узбекистан поставляет Дустуму оружие, боеприпасы, продовольствие, горючее. В период союза Ташкента с “юрчиками” войска Дустума нападали на “вовчиков” на афганской территории. Теперь же, после охлаждения Ташкента к режиму Рахмонова, Дустум перестал интересоваться отрядами таджикских оппозиционеров. Афганистан разорван на южную часть, где властвуют афганцы-талибы, и север, где укрепились отряды национальных и религиозных меньшинств, не приемлющих исламского фанатизма. Победить друг друга они явно не могут, и война в этой стране будет продолжаться много лет. А это значит, что любые оппозиционеры из республик Средней Азии, и Таджикистана в особенности, будут находить помощь и приют в той или иной афганской провинции.
Киргизия нейтральна, но Бишкек выражает беспокойство судьбой киргизов, проживающих в Таджикистане. Известно о преследованиях киргизов в Худжандской области и Гарме, о голоде в киргизских районах Памира, куда не поставляется продовольствие.
Китай совершенно индифферентен к конфликту, но крушение таджикско-китайской границы в 1992 году привело к массовому вселению китайцев в Восточный Памир. Уже год назад на востоке Памира китайцев было больше, чем коренных жителей. Через этих людей поступает на Памир большинство товаров, в Китай ввозятся наркотики и оружие. Пытаются закрепиться на Памире и повстанцы из Революционного фронта освобождения Уйгуристана, и тибетские партизаны. Это неизбежно усиливает внимание Пекина к памирским и таджикским проблемам.
Бадахшанская (Памирская) проблема
О некоторых особенностях Памира (Горно-Бадахшанской автономной области) уже говорилось. После выборов 1992 года у власти в автономии встали местные демократы. В гражданской войне Памир участия не принимал, но памирцы, жившие в Душанбе, активно поддержали демократов. В результате победы “юрчиков” многие тысячи памирцев и родственных им гармцев в столице и Курган-Тюбинской области были вырезаны, десятки тысяч оказались в Афганистане или бежали на Памир. Кроме того, на Памир (в Калайхумбский и Ванчский районы) отошли партизанские отряды исламо-демократов. Силы самообороны Памира (4 — 5 тыс. человек) соблюдали нейтралитет, но не стали выдворять партизан-гармцев, так как ждали вторжения войск душанбинского режима и надеялись на помощь партизан. Кроме того, на Памире действуют многочисленные отряды наркомафии (наиболее известная группировка — убитого три года назад Леши Горбатого). Весной 1993 и 1994 года силы “юрчиков” пытались продвинуться к столице Памира Хорогу, но были остановлены самообороной и партизанами. Душанбе вело по отношению к Памиру типичную политику “кнута и пряника”: то “неопознанные” самолеты бомбили памирские кишлаки, то объявлялась экономическая блокада, то отправлялись караваны с гуманитарной помощью. Несколько памирцев были с помпой назначены на третьеразрядные посты в центральном правительстве. Памир с радостью отделился бы от Таджикистана, но не имеет возможности: ни Россия, ни Киргизия не хотят присоединять к себе оторванный от всего мира район и ссориться с Душанбе. Афганистан с удовольствием воссоединил бы Памир с афганским Бадахшаном, но памирцы-исмаилиты и киргизы совершенно этого не желают. С точки зрения памирцев, их афганские соплеменники — нищие дикари. Главная беда Памира — полное отсутствие промышленности и современного сельского хозяйства. Лишь два высокогорных шоссе соединяют Памир с внешним миром: одно — с Душанбе, другое — с киргизским городом Ош. С октября по апрель эти дороги непроходимы. После начала гражданской войны огромную роль в жизни Памира играет транспортировка местных и афганских наркотиков через Ош в страны СНГ и далее в Европу и Китай. В условиях блокады, впрочем, ничего другого памирцам не остается. Единственный источник существования, альтернативный наркоторговле, — помощь главы исмаилитов Ага-Хана, но Швейцария далеко, и эта помощь ненадежна. Весной 1995 года режим Рахмонова спровоцировал столкновения российских пограничников с памирской самообороной — до этого отношения были вполне корректные, и памирские ополченцы помогали русским солдатам охранять границу. Главком миротворческой 201-й дивизии Патрикеев открыто обвинил власти Душанбе в провокации, развязывании военных действий на Памире — и был снят и отозван в Москву. Тем временем напряженность на Памире не спадает, и если самооборона открыто объединится с партизанами-“вовчиками”, положение пограничников станет крайне тяжелым: они могут быть отрезаны и уничтожены. Командиры самообороны пытаются восстановить статус-кво, но при этом готовы отстаивать интересы Памира от посягательств душанбинского режима.
Наркотики
Говорят, что русские войска и пограничники держат таджикско-афганскую границу, чтобы в Россию не хлынул колоссальный поток афганских наркотиков. Безусловно, такая опасность есть. Но граница, проходящая по извилистому, мелководному Пянджу, не поддается строгому контролю, пограничников слишком мало, наркокурьеры имеют связи в приграничных кишлаках. И поток наркотиков из Афганистана в Россию не ослабевает.
Население приграничных районов Таджикистана вынуждено заниматься контрабандой наркотиков из-за отсутствия иных источников заработка. Они участвуют в транспортировке наркотиков из Афганистана и Пакистана через территорию республики в соседние Узбекистан и Киргизию. Оттуда товар попадает уже в Россию. Объем контрабанды постоянно растет, особенно на Кумсангирском и Пянджском направлениях.
Ежегодно через Таджикистан проходит не менее 250 тонн наркотиков, но пограничниками задерживается не более 10 — 15 процентов. Следует отметить, что во всем объеме наркотиков таджикские составляют лишь одну пятую. Официальные власти Душанбе утверждают, что таджикская оппозиция существует лишь за счет продажи наркотиков, и каналы транспортировки контролируются исключительно ее вооруженными группировками.
Существуют три основных направления переправки наркотиков через Таджикистан. Первый маршрут героина и опия лежит через Пяндж. Здесь афганские наркоторговцы продают товар перекупщикам, которые доставляют его в Душанбе, снабжая, таким образом, не без помощи правоохранительных органов и таможни российских оптовиков. Второй путь пролегает через пограничный Хорог. Поступающий груз перевозится через киргизский город Ош, далее — в Узбекистан, Казахстан и Россию. В Россию наркотики поступают и третьим путем — через поселки Ленинградский и Ховалинг, а также непосредственно через Душанбе.
Отдельные высокопоставленные чиновники таджикского руководства не только не противодействуют контрабанде наркотиков, но и непосредственно ею занимаются. В этих обстоятельствах доводы о необходимости пребывания российских войск и пограничников в Таджикистане для недопущения контрабанды наркотиков представляются особенно сомнительными: и вооруженная оппозиция существует за счет торговли наркотиками, и официальные власти Душанбе, интересы которых защищаются Россией, тоже занимаются этим сверхприбыльным бизнесом.
Не секрет, что в наркобизнес вовлечены и российские военнослужащие. Факты соучастия военных в транспортировке наркотиков периодически становятся предметом обсуждения в российских средствах информации. Однако дела подобного рода редко имеют судебное продолжение. Еще со времен войны в Афганистане известны случаи перевозки наркотиков военными. После распада СССР и начала гражданской войны в Таджикистане контрабанда наркотиков стала совершенно неконтролируемой, и присутствие российских войск на таджикско-афганской границе положения не изменило.
Обратим внимание и вот на что. Основной зоной выращивания и переработки сырья для получения наркотиков, ориентированной на российский рынок, является также Чуйская долина в Казахстане и прилегающие к ней районы Киргизии. Границы этих республик с Россией никто закрывать не собирается — это нереально. В Волгоградской области, на Северном Кавказе, в Красноярском крае, в Бурятии, в Читинской области, в Приморье и Приамурье десятки тысяч гектаров земли заняты коноплей и маком. Это сегодня дает львиную долю наркотиков на российский рынок. А еще Украина и Крым с огромным количеством конопли и мака! Все большую опасность приобретает и ввоз синтетических наркотиков из Китая.
Если серьезно пытаться перекрыть таджикско-афганский путь героина и опиума, следовало бы взять под жесткий контроль не границу на Пяндже, а Ошский тракт и ашхабадскую железную дорогу. Это технически куда проще и эффективнее. А сейчас все попытки доказать, что наши пограничники в Таджикистане представляют собой нечто вроде американского Управления по борьбе с наркотиками или элитной колумбийской 4-й антинаркотической бригады, не представляются серьезными. Цифры, приводимые различными службами в оправдание этой теории, малоубедительны.
Национальные интересы и политика России
Внешняя политика России в целом и политика государства относительно стран СНГ напоминает марсианские каналы. Споры на эту тему, а тем более попытки серьезного анализа неизбежно превращаются в исследования ведомственных интересов различных российских организаций — министерств, корпораций, банков и проч. — относительно той или иной страны или международной проблемы. Так и будет до тех пор, пока российское государство не станет действительно государством, а не рыхлым конгломератом разнообразных структур, паразитирующих на тощем бюджете и рвущих друг другу глотку из-за каждого доллара.
Российские войска в Таджикистане остались после роспуска СССР по тем же причинам, что и в прочих странах бывшей империи. Во-первых, их было некуда и не на что выводить. Во-вторых, в Минобороны и вооруженных силах как таковых и поныне немало таких людей, которые считают распад Союза временным зигзагом истории. На таких же позициях стоял Верховный Совет, что явилось одним из решающих факторов вооруженного конфликта в октябре 1993 года. Госдума, особенно нынешнего состава, продолжает линию разгромленного президентом Ельциным Верховного Совета. Левая оппозиция, доминирующая в высшем законодательном органе власти, эксплуатирует ностальгию большинства россиян по распавшемуся СССР. Это очень опасная игра, так как она позволяет различным ведомствам и группировкам вести различные игры на всем постсоветском пространстве.
Армия сегодня — это горы оружия и совершенно бесконтрольные снабженцы. Если уж в самой России навести порядок в войсках невозможно, то что говорить о частях и подразделениях, оказавшихся за границей. Они — идеальное поле для деятельности воров и аферистов как в военной форме, так и в малиновых пиджаках. Группа российских войск в Германии, наши части в Закавказье, в Приднестровье, на Северном Кавказе и, конечно, в Центральной Азии демонстрировали примеры тотального разворовывания всего и вся, полного падения дисциплины и забвения морали. Оговорюсь сразу: это не относится к подавляющему большинству офицеров и солдат. Но та часть армии, которая паразитирует на армейских бедах, чрезмерно велика, и до сих пор никто не может положить конец ее преступной деятельности. Те, кто наживаются на поставках для армии, конечно, не интересуются политикой и экономикой, безразличны им и интересы России. Для того чтобы сохранить кормушку, они поддакивают тем, кто требует реанимировать уничтоженную большевиками Российскую империю или воссоздать СССР.
Таджикские власти любят говорить о богатствах недр своей республики. Это правда: нефть, газ, золото, уран, цветные металлы, энергия горных рек теоретически могли бы стать базой для подъема национальной экономики. Но вспомним, что соседний Афганистан и ряд стран Тропической Африки ничуть не беднее. Гражданские войны, неграмотное население, привыкшее воевать и не умеющее работать, отсутствие квалифицированных кадров, да и просто дорог не позволят этим странам в обозримом будущем занять места среди благополучных государств мира. Тем не менее к природным богатствам Таджикистана проявляют интерес компании и фирмы из разных стран. Естественно, набирающие силу российские финансовые и промышленные группы также заинтересованы в разработке и экспорте богатств республики. При этом старые экономические и личные связи плюс широкое распространение русского языка в стране делают, казалось бы, Таджикистан естественным плацдармом для российского экономического проникновения. Однако правительство Душанбе, опирающееся на российские войска и прямую финансовую помощь Москвы, в экономике ориентируется на западные и восточные компании. В коридорах правительственных учреждений Душанбе постоянно мелькают немцы, японцы, французы, американцы, пакистанцы, корейцы — представители малоизвестных фирм. В горах Каратегина, в Вахшской долине и на Памире кроме торговцев наркотиками, российских пограничников, оппозиционеров-моджахедов и частей правительственной армии бродят группы самых экзотических личностей: геологи, работающие на иностранные компании и фирмы, загадочные японские “археологи”, таинственные китайцы, бывшие офицеры КГБ, работающие неизвестно на кого…
А вот российским предпринимателям в Таджикистане ставят различные препоны. Очевидно, таджикские власти понимают, что при нормальной конкуренции русские быстро добьются полного контроля над хозяйством страны, и не хотят этого. Не стоит и говорить о том, что никакой рыночной экономики в Таджикистане нет. Группировки и кланы, опирающиеся на вооруженные отряды и контролирующие промышленность, сельское хозяйство и торговлю, заключают контракты так, как им нравится. А правительство страны составлено из представителей этих группировок. Не удивительно, что настоящей конкуренции они не желают, и им выгодней работать с иностранцами, причем не на серьезной, долговременной основе, а по принципу “урвал — и слава Богу”. Даже почтовые марки суверенного Таджикистана печатает какая-то неизвестная на родине немецкая фирма.
Когда говорят о богатствах Таджикистана, хочется сказать: хорошо, конечно, принять участие в разработке этих ресурсов, но как же алмазы и нефть Северо-Западной и Центральной России, Колымы и Штокмановского месторождения? Якутские алмазы и нефть? С нынешней экономической политикой мы и то, что у нас под ногами, не можем рационально использовать на благо стране. Не можем договориться насчет казахстанской и азербайджанской нефти, проваливая один проект за другим, а киваем на Таджикистан: вот, мол, исламистов победим — и тогда… Когда это будет — через пятьдесят или пятьсот лет? А до того наши солдаты будут погибать в боях чужой войны, на деньги российских налогоплательщиков будет существовать совершенно чуждый России режим, а потом все это отойдет какой-нибудь Исламской конфедерации или Великому Туркестану.
Примирение
Переговоры о мире, начавшиеся еще в 1995 году, долгое время шли медленно и безрезультатно. Власти рассчитывали на военную победу в союзе с российскими “миротворцами” и пограничниками. Оппозиция апеллировала в основном к России, пытаясь доказать, что в случае победы “исламо-демократическая” власть сумеет наладить с Москвой лучшие и более выгодные для обеих сторон отношения, чем рахмоновский режим.
Целых четыре года войска Душанбе штурмовали партизанские базы и кишлаки в Припамирье. Российские войска с конца 1992 года устранились от участия в военных операциях правительственных войск, за исключением охраны границы и особо важных стратегических и промышленных объектов. Подробно описывать атаки и контратаки, налеты и схватки — дело военных историков. Для нас важен результат: весной 1997 года, когда и власти, и оппозиция вплотную приблизились к миру, свыше 40 процентов территории республики контролировалось оппозицией. Партизаны сначала последовательно громили все направленные в горы карательные экспедиции, затем сами перешли в наступление. К апрелю 1997 года партизаны были уже на подступах к Душанбе.
Уступчивость Э. Рахмонова объясняется действием нескольких факторов. Во-первых, так и не удалось втянуть российские войска в операции против партизан. Во-вторых, альянс политических, экономических и территориальных группировок, захвативших власть в декабре 1992 года, развалился. Богатый Худжанд требовал большего куска от пирога власти. Кроме того, неуправляемые и агрессивные боевики — кулябцы и гиссарцы — препятствовали стабилизации экономики, а ведь ради экономического контроля над республикой худжандцы во время войны финансировали “юрчиков”. Уже летом 1993 года в Худжанде начали поговаривать о создании автономии или свободной экономической зоны, раздавались и призывы о присоединении к Узбекистану. В декабре, всего через год после победы над “исламо-демократами”, душанбинские власти высадили десант в Худжанде, чтобы воспрепятствовать набирающему силы местному сепаратизму. После этого премьер А. Абдулладжанов ушел в отставку. Впоследствии в Худжандской области неоднократно происходили выступления против кулябского засилья.
Гиссарско-регарская узбекская группировка, созданная под патронажем Ташкента, также пыталась потеснить кулябцев, опираясь на 11-ю бригаду таджикской армии, составленную из местных узбеков — бывших боевиков Народного фронта. Благодаря помощи земляков из-за границы эта бригада стала самой боеспособной в республике. В феврале 1996-го, весной и осенью 1997 года 11-я бригада и местные власти оказывали давление на Э. Рахмонова, причем их политические требования были сумбурны и противоречивы: полковник М. Худойбердыев требовал то смещения неугодных ему членов правительства, то немедленного мира с партизанами, то, наоборот, прекращения всяких контактов с оппозицией. Цель этих, на первый взгляд, нелепых маневров была одна: сохранить узбекский анклав вокруг алюминиевого завода самостоятельным, закрепить и усилить свое влияние в столице. В сентябре 1997 года войска Э. Рахмонова смогли привлечь к операции против 11-й бригады российских “миротворцев”, и властолюбивый полковник был разгромлен. Вряд ли эта победа принесла спокойствие лидерам кулябцев: половина страны контролировалась оппозицией, а бывших союзников, худжандцев и гиссарцев, приходилось приводить к повиновению железом и кровью. Сами бывшие кулябские народофронтовцы понесли к этому времени большие потери в боях и междоусобицах и лишились наиболее авторитетных вождей. Оппозиция в таких условиях стала для кулябцев более желанным партнером, чем богатый Худжанд или гиссарская вооруженная креатура Ташкента. Недаром еще в 1995 — 1996 годах Душанбе, ведя переговоры с лидерами оппозиции, наотрез отказывался от любых контактов с А. Абдулладжановым и худжандской группировкой.
Оппозиции также было необходимо сохранить свое воздействие в традиционных зонах влияния и избежать раскола. Многие полевые командиры все меньше слушались вождей движения, другие перешли к уголовщине и превратились из партизан в бандитов. В 1996 году главнокомандующий партизанскими силами Р. Содиров был смещен со своего поста. Впоследствии он попытался сыграть в свою игру, выступая как против Душанбе, так и против своих вчерашних подчиненных. Памир, отразив с помощью партизан-оппозиционеров войска душанбинского режима, дистанцировался от оппозиции. Худжандские группы, выражая время от времени солидарность с оппозиционерами, от прямого сотрудничества воздерживались, так же как и гиссарцы.
Наконец, со стороны Афганистана в действие вступил совершенно новый грозный фактор — талибы. С конца 1996 года это движение, поддерживаемое Пакистаном, Саудовской Аравией и Туркменистаном, овладело тремя четвертями территории страны. Президент Раббани, лидер таджиков Ахмад-Шах Масуд, узбекский вождь Р. Дустум, шииты-хазарейцы и исмаилиты-бадахшанцы объединились перед лицом опасного врага. О феномене талибов будет сказано ниже; главное, что талибы так напугали и традиционных лидеров Афганистана, и таджикскую оппозицию, и официальный Душанбе, что немедленный мир стал единственным выходом для всех. В сентябре 1997 года было создано коалиционное правительство. Беженцы стали возвращаться к родным очагам из-за Пянджа, а отряды партизан — вливаться в вооруженные силы республики. Этот процесс нелегок — слишком много крови и зверств было с обеих сторон. Но сегодня против мира выступают лишь неконтролируемые группировки “непримиримых” — как “юрчиков”, так и “вовчиков” — да остатки узбекской бригады М. Худойбердыева, действующей в приграничных с Узбекистаном районах.
Каким будет Таджикистан после окончания гражданской войны? Сегодня ответа на этот вопрос нет — слишком многое зависит от способностей к сотрудничеству, толерантности и выдержки прежних врагов (справедливости ради стоит отметить, что этих качеств до сих пор очень не хватало и тем и другим, в особенности кулябским народофронтовцам). Главный вопрос тем не менее в том, как будет развиваться ситуация вокруг республики. Маленький и бедный Таджикистан практически полностью зависит от Ташкента, Кабула (или Мазари-Шарифа — столицы антиталибских сил), Москвы, Исламабада, Алма-Аты, Вашингтона, Пекина, Тегерана… Проще перечислить тех, от кого Таджикистан не зависит! И в первую очередь будущее республики и региона зависит от исламского фактора.
Исламский экстремизм
Что такое исламский фундаментализм и откуда он взялся? Неспециалисты иногда считают, что это какая-то специфическая особенность, имманентно присущая мусульманам и время от времени выливающаяся в кровавую дикость. Это не так. Фундаментализм — порождение второй половины ХХ века.
Исламское общество очень традиционно и имеет жесткую внутреннюю структуру. Пророк Мухаммед в отличие от Иисуса Христа или Будды Шакьямуни оставил своим последователям четкие распоряжения, как им жить. Поэтому ислам — не только духовное учение, но и некий кодифицированный свод правил поведения, пронизывающий все — от сексуальных отношений до формы государственной власти. Конечно, каждый народ пытался “приспособить” эти жесткие правила к национальному характеру и традициям. В результате степень исламизации оказалась различной, и каждый мусульманский народ открыто привержен наряду с Кораном и шариатом своим традициям и обычаям, называемым арабским словом “адат”, что значит “обычное право”. В нормальных условиях ислам терпим к адату и прочим большим или мелким отклонениям от суровой традиции.
И все же повторюсь: при всех “но” исламское общество чрезвычайно консервативно. Оно строится по принципу “большой семьи” и включает обычно три поколения родных. Территориальная же структура основана на общем происхождении или принадлежности к определенному толку ислама. Так организованы почти все исламские общества — от Западной Сахары до филиппинского острова Минданао. Веками эта структура была достаточно статичной; междоусобные войны и вторжения иноверцев не влияли на нее почти никак. Будучи подорванной, например, англичанами в Судане, французами в Алжире или Россией на Кавказе, она мгновенно регенерировалась и даже укреплялась, несмотря на убыль населения. Более того, при массовых переселениях в другие страны (черкесы и чеченцы — в Турцию, арабы — в Занзибар, на Яву, в тот же Таджикистан, индонезийцы — в Голландскую Гвиану, алжирцы — во Францию) исламское общество как бы клонировалось, создавая абсолютно идентичные структуры порой на другом континенте.
Ситуация резко меняется, когда мощные внешние влияния совпадают со столь же масштабными сдвигами внутри общества. Для исламских стран таким “двойным” толчком явилось бурное проникновение европейской культуры вкупе с глубокими социальными, экономическими и политическими реформами — также по европейскому образцу. Традиционная структура общества начинает деформироваться, размываться, в обществе идут процессы атомизации, возникают новые, нетрадиционные структуры, а чаще — гибридные, совмещающие традиционные ценности и формы общежития с новыми.
Быстрый слом или резкая модернизация традиционного общества неизбежно вызывает социальные и политические конфликты. Если же консервативное общество обладает еще чувством великодержавности, повышенными самоуважением и самооценкой, сознанием принадлежности к древней культуре и т. д., острейшие конфликты неизбежны. Отвлекаясь от темы, вспомним, что именно таким обществом была дореволюционная Россия, которую Великие реформы 1861 — 1911 годов буквально вырвали из общинной дремоты. Быстрый рост уровня жизни, расцвет культуры, экономический рывок, формирование правового государства и демократии не спасли общество от чувства глубочайшей фрустрации, тотального недовольства всем происходящим, мистического ожидания Апокалипсиса. Кончилось это грандиозной катастрофой, причем большевики победили тогда, когда реорганизовали покоренную ими страну на дореформенных принципах, точнее, на понятных для традиционного сознания основах, к тому же в крайне извращенных формах. В этом смысле колхозы — не что иное, как наследие старой крепостной общины, секретарь обкома — не губернатор даже, а воевода, из тех, кого Петр I не успевал отправлять на дыбу за произвол, воровство и беззакония, и т. д. Наш отечественный большевизм (точнее, национал-большевизм) был основан как на извращенных почвенных традициях, так и на западном марксизме. Очень похоже события развивались в Иране. Радикальные реформы 1963 — 1977 годов (“белая революция шаха и народа”) буквально на глазах изумленного мира превращали древнюю полузависимую страну в богатую, развитую, с населением, чье благосостояние и уровень образования росли невиданными темпами. Трагедия 1979 года — это результат бессмысленного и беспощадного бунта. А кто взбунтовался? Восстала рвущаяся ткань традиционного общества — та самая община, люди-атомы, выброшенные из той жизни, которой их предки жили тысячу лет. И “красные кхмеры”, ужаснувшие мир, и перуанские коммунисты из движений “Сендеро луминосо”, и РДТА также возникли в результате быстрых реформ хотя и не в исламских, но традиционных обществах, среди народов с повышенным чувством собственного величия. В странах исламской культуры фундаментализм принимает все более жестокие формы. Боевики исламского подполья из Алжира и Египта, Ливана, Ливии и Турции, индийского Кашмира и южнофилиппинских островов — экстремисты крайней степени. Для них даже иранские муллы — жалкие либералы, достойные презрения. Стоит подумать о том, что будет, если подобные движения появятся где-нибудь на наших границах…
Современный фундаментализм — это попытка вернуться в прошлое, но вовсе не реальное, а выдуманное идеологами, не имеющее ничего общего с действительной традицией народа. Поэтому социологи и вынуждены были придумать новый термин в противовес консерватизму и традиционализму.
Талибы — бич Афганистана и угроза Центральной Азии — движение этой формации. Правда, реформ в Афганистане не успели провести ни Захир-Шах, ни президент М. Дауд. Провалились и попытки строительства социализма под прикрытием советской армии. Но главное было сделано: традиционное общество было подорвано. 7 миллионов беженцев, перемещения масс народа внутри страны, мобилизации правительственной армией и моджахедами, вторжение чуждой культуры и господство совершенно непонятной идеологии — и все это в стране, которая и в исламском мире была одной из самых консервативных! Беженцы, особенно молодежь, стали теми “атомами”, которые должны были собраться вокруг какого-то понятного “ядра”. Вожди джихада, от светского Гайлани и умеренного Ахмад-Шаха до неистовых исламистов Г. Хекматиара и А. Сайяфа, не могли стать этим ядром. Они враждовали между собой, не в силах принести мир измученной стране, дискредитировали себя дворцами в Пешаваре и Исламабаде, вызывающей роскошью на фоне всеобщего горя и страданий. Последний монарх, престарелый Захир-Шах, был основательно забыт — он уехал в эмиграцию в 1973 году. Роль “ядра” взяли на себя скромные муллы. Они проповедовали “чистоту ислама”, и ничто другое не могло привлечь нищих беженцев, ненавидящих “неверных” оккупантов, разрушивших их кишлаки, не доверяющих вождям, для которых война — источник дохода и власти.
Режим талибов привлек собственно афганцев-пуштунов, неграмотных и бедных крестьян и жителей малых городов. Более образованные, свободные от догм таджики, захватившие Кабул в 1992 году после падения Наджибуллы, оказали талибам яростное сопротивление. Возвращаться в VII век они не желают. Узбекский анклав вокруг Мазари-Шарифа — осколок просоветского режима, сохранившийся благодаря тому, что генерал Дустум вовремя перешел на сторону моджахедов-победителей. В зоне, подконтрольной “афганскому Чапаеву”, режим светский, напоминающий современный Узбекистан и ориентирующийся на опять же светскую турецкую модель общества. Приверженцы “еретических” толков в исламе — бадахшанские исмаилиты (эти, кстати, сражались в годы войны на стороне советских и кабульских правительственных войск, так как им ненавистен религиозный фанатизм) и шииты-хазарейцы, дикие и нищие потомки монгольских завоевателей, — примкнули к Дустуму и Ахмад-Шаху из чувства самосохранения. Их талибы просто истребили бы.
Таджикские беженцы и партизаны, оказавшиеся в Афганистане, с самого начала пользовались негласной поддержкой Масуда. Когда талибы прорвались на север Афганистана, таджикские отряды братьев Содировых и другие активно сражались на стороне своего союзника. В частности, они сыграли огромную роль в разгроме талибских и пакистанских частей, штурмовавших базу Масуда — Панджшерскую долину. Но еще большую угрозу талибы представляют официальному Душанбе, как, впрочем, и Ташкенту, и Ашхабаду. Дело в том, что для фундаменталистов государственные границы не имеют никакого значения, а помощь США, Саудовской Аравии и военное участие Пакистана делают талибов очень грозным противником.
После падения Кабула остатки правительственной авиации перебазировались в Куляб, а когда летом 1997 года талибы временно заняли Мазари-Шариф, Раббани и Масуд короткое время “гостили” в Душанбе. Стоит упомянуть, что их союзник Дустум получает помощь от Ташкента, а скорее всего, и от Москвы. Талибы объединили врагов — Масуда с Дустумом, таджикских оппозиционеров с правительством кулябских народофронтовцев, во всяком случае в отношении афганского конфликта. Это стало решающим фактором заключения мира в Таджикистане.
Чего следует действительно бояться, так это создания таджикского “ответвления” талибов или чего-то в этом роде. Ведь Таджикистан после семидесяти лет советской власти, подавления басмачества, кровавой коллективизации, массовых переселений на курган-тюбинскую “целину” в 50 — 70-х годах, гражданской войны 1992 — 1997 годов представляет собой идеальную базу для фундаментализма. Социальная структура там разрушена не меньше, чем в Афганистане, а нищета и страдания — в той же мере удел простых людей. Да и американские и саудовские деньги могут поспособствовать рождению “таджикских” талибов.
При всем этом победа фундаменталистов в исламских странах вовсе не фатальна. Тунис и Марокко с этим справились. Грамотная экономическая политика, умелое использование лучших, гуманистических традиций ислама, необходимая жесткость по отношению к обскурантистским силам, осторожное проведение реформ свое дело сделали. Малайзия и Индонезия также практически свободны от радикального ислама.
Охранять границу в Таджикистане для сдерживания исламского экстремизма — нелепость. Как будто это СПИД или чума, не знающая границ. Традиционные в Средней Азии центры воинствующего ислама — Ферганская долина и Хивинский оазис, но они расположены в Узбекистане. Это — проблема Ташкента. Вернее было бы взять под жесткий контроль казахско-узбекскую, киргизско-узбекскую и киргизско-таджикскую границы, благо Казахстан и Киргизия — военные союзники России и там стоят наши части. Казахи и киргизы никогда не были склонны к воинственному исламу, и трудно представить, что они “заразятся” им от таджиков или афганцев.
Что делать?
Прошло шесть лет после крушения СССР, а Россия так и не определила свое место в мире. Никто — от президента страны до рядового обывателя — не знает, кто наши союзники — Белоруссия, США, Китай, Куба? Также не ясно, кто враг. Какова цель государственной политики — то ли омочить сапоги в теплых морях, то ли отпустить на все четыре стороны Чечню? В каких границах существовать нашей стране? Наконец, какая судьба ждет все призрачные квазимежгосударственные союзы типа СНГ, Таможенного союза (или это “союз четырех”?), российско-белорусского то ли союза, то ли чего-то еще?.. Без ответа на эти вопросы представить себе наше будущее невозможно.
Американец Хантингтон несколько лет назад поразил мир простой до банальности идеей: борьбу идеологий сменит борьба цивилизаций. Странно, что идея эта не приходила никому в голову раньше. Например, когда после сокрушительного поражения арабских армий в Шестидневной войне 1967 года мечети во всем арабском мире чуть ли не после векового перерыва вдруг наполнились верующими. Или когда иранские, турецкие и египетские интеллигенты стали отпускать бороды и снимать галстуки, а дамы, окончившие Сорбонну и Кембридж, надели паранджу. Когда стало ясно, что демократическая, процветающая Япония — не совсем демократическая, не очень либеральная, а вполне традиционная и связана с Европой и США лишь неразрывными экономическими узами. Что Черная Африка отчего-то не поддается благотворному влиянию европейской цивилизации. Что Китай и Вьетнам способны развивать рыночную экономику, сохраняя жесткий тоталитаризм. И далее, и далее…
Определять место России в этой новой мировой системе — дело долговременное, историческое и в задачи настоящей работы войти не может. В рамках статьи остается российская политика в Таджикистане и Центральной Азии в целом. Отталкиваясь от всего вышеизложенного, можно сказать следующее: Таджикистан, Узбекистан, Туркмения принадлежат к исламскому миру и с каждым годом все более отдаляются от России. Наша задача — защищать там свои экономические и военно-стратегические интересы, а также организовывать переезд остающихся там соотечественников на историческую родину. Киргизия и Казахстан не входят в мир ислама, хотя и киргизы, и казахи исповедуют ислам. Европеизация там пустила достаточно глубокие корни, а русскоязычное население составляет соответственно 40 и 55 процентов. При умелой объединительной политике Россия может создать с этими государствами устойчивый союз конфедеративного типа. В этом случае возникнет буфер между бурлящим миром ислама и Россией, которая безусловно является страной европейского культурного ареала, хотя и очень самобытной. Мы — не мусульмане, не китайцы и не африканцы. Мы — наследники европейской византийской культуры, что бы ни говорили ретрограды и демагоги. И мы — граница Европы с исламским, китайским и японским мирами. Мы нужны друг другу — Россия Европе и Европа России.
Российская империя завоевала Среднюю Азию в 1864 — 1895 годах как раз из геополитических соображений. Английская экспансия — афганские кампании 1838 — 1842 и 1878 — 1880 годов, персидский поход 1856 — 1857 годов — могла приблизить границы Британской империи к Каспию и приаральским степям. Россия в попытке противостоять этому заняла Хиву, Бухару и Коканд — древние монархии, разделившие Центральную Азию еще в XVII веке. Иран и Афганистан стали буфером между двумя империями, причем, как упоминалось выше, Хива и Бухара сохранили самоуправление. Занятые Россией территории стали генерал-губернаторством, на которое российские законы и принципы управления распространялись лишь частично. Экономической выгоды завоевание Туркестана не принесло. О серьезном культурном влиянии также говорить не приходится: поезжайте в предгорья Копет-Дага, в сурхандарьинские кишлаки, в Тавильдару или Фергану. Вы увидите, что люди живут так же, как тысячу лет назад, — редкие машины и телевизоры не в счет. А “европеизированная” ташкентская или ашхабадская интеллигенция после 1991 года с подозрительной скоростью сменила ориентиры, забывает русский язык и неистово молится в мечетях. Это вовсе не укор: каждый народ имеет право на свою культуру, и нелепо говорить о том, какая лучше. Однако насколько же эфемерным оказалось русское, европейское влияние между Каспийским морем и Памиром!
В одну реку не войдешь дважды. Не стоит надеяться, что все вернется на круги своя. Россия обретает свое место в мире, свою цель и сущность. Не будем обольщаться: новая Россия не будет похожа ни на Россию советскую, ни на Россию дореволюционную, ни на допетровскую Московию или Киевскую Русь. На наших глазах рождается новое государство, населенное народом так же отличающимся от прежнего, как современные итальянцы — от римлян или греки — от древних эллинов. Соответственно, у нового народа, точнее, нации — новая территория, новая ментальность, новые интересы. То же — и в Центральной Азии: советские правители декларировали создание “советских социалистических” республик — Туркмении, Узбекистана, Таджикистана. Это был толчок, приведший к новому витку этногенеза; сейчас мы видим его результаты. Народы, “составленные” советскими моделистами-конструкторами из разных племен, общин и кланов, становятся реальностью. С этим ничего не поделаешь. Нужно принять это как данность. Правильнее — постараться понять, что происходит там, где недавно была наша общая родина, и научиться жить в этой реальности. Налаживать новые связи и отношения, отталкиваясь от того, что тот же Таджикистан — другая страна.
Возможно, это вызовет сожаление у тех, кто жил, отдыхал, путешествовал, работал в советской Средней Азии. К тому же остается нерешенной проблема русского населения в новых суверенных государствах.
Но держать войска и участвовать в войнах там, где это бессмысленно с точки зрения национальных интересов России, нельзя. Это может привести к тому, что мы привыкнем к участию в чужих войнах за чужие интересы.
Ноябрь 1997 г.