ВЛАДИМИР КОРОБОВ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 1997
ВЛАДИМИР КОРОБОВ
*
КРЫМСКАЯ ПАМЯТКА
Не забыть ялтинского засушливого лета: липкий июль с приторно-сладким запахом цветущей бирючины, увядшая береза, усыпанные палой листвой дорожки чеховского сада, пересохшее горло ручья — засуха, зной. Волны колокольного звона покрывают дом и сад Чехова — это в открывшейся недавно церкви святого Феодора Тирона в Аутке началась панихида по рабу Божьему Антонию.
— Помяни, Господи, усопшего раба Твоего, — гудит голос священника, — и прости ему вольная и невольная прегрешения.
Ослепительная белизна сводов храма, покой, умиротворение. А я еще слышу удары мячей и яростные крики подростков — до недавнего времени в церкви помещался школьный спортзал. Но все течет, все меняется. Бывшие партийные функционеры, представители культурной элиты города стоят, слушают, крестятся. До меня доносится шепоток: «Знаете? Музей Чехова на днях обворовали! Украли семейную реликвию — икону Николая Угодника в серебряном окладе, японскую вазу, раскрашенную фотографию Венеции».
— …идеже несть болезни, печалей и воздыхания… — заглушает шепоток бас священника… — Аминь!
Шепоток за спиной смолкает. В церкви наступает оглушительная тишина.
Толпа уныло бредет под раскаленным солнцем в дом Чехова. Панихиду служат теперь в гостиной, где нет уже ни японской вазы, ни фотографии с видом Венеции, ни иконы — не на что перекреститься.
В саду курится синеватым дымком марево зноя. Прости, Господи, но при виде толпы и священника на пороге чеховского дома на ум приходят грустно-иронические стихи Бунина о Чехове:
…Он, улыбаясь, думает о том,
Как будут выносить его — как сизы
На жарком солнце траурные ризы,
Как желт огонь, как бел на синем дом.
«С крыльца с кадилом сходит толстый поп,
Выводит хор… Журавль, пугаясь хора,
Защелкает, взовьется от забора —
И ну плясать и стукать клювом в гроб!»
В груди першит. С шоссе несется пыль,
Горячая, особенно сухая.
Он снял пенсне и думает, перхая:
«Да-с, водевиль… всё прочее есть гиль».
О том же подумалось и мне, глядя на окружающих и на себя среди них. Было здесь все: и поп, и кадило, и певчие, и напыщенные чиновники — конъюнктурщики со свечками в руках, и заискивающие перед ними журналисты, и трусливо оберегаемая от общественности дирекцией музея информация о краже — и все та же горячая сухая пыль, несущаяся в чеховский сад с ауткинского шоссе.
Ялтинская набережная — пожалуй, столь же знаменитая, как Арбат и Невский. Богатый променад, вызывающий легкое головокружение у приезжих. У крымчан же голова идет кругом от недоедания, а у некоторых — и от того, что зарплату они получают не в жалких карбованцах даже, а в виде ликеро-водочных изделий местного производства (благо не все виноградники пустили под нож за время перестройки). Ничего, купите себе солнцезащитные очки стоимостью, скажем, в одну месячную пенсию ветерана труда, живущего в Крыму, и шагайте дальше, смакуя курортную жизнь: «Ластится к нёбу ЯЛТА: нежным йотом соскальзывает в ленивое протяжное А, приподнимает язык в полугласном эЛ и мягко, вкрадчиво, как дверца БМВ, прикрывается Т с кратким А. Й-а-л-та»1. Да, солнце и кипарисы — на месте; и синее море, и белый пароход, и пальмы, и крымские сосны, и портвейн «Массандра», и ресторан «Эспаньола», и чайки, и золотистые купальщицы на пляже, и относительно дешевые (для отдыхающих с рублями и долларами) фрукты и овощи на базаре. Приметы времени: собачий вой на набережной — это новоявленная Каштанка зарабатывает на жизнь себе и своей хозяйке, изображая пение на потеху толпе под взвывы старенького аккордеона; да еще — мальчишки, выпрашивающие пустые бутылки у отдыхающих; да безногий нищий побирается под роскошной пальмой. Кобзарь с запорожскими усами, в шароварах и вышитой сорочке «спивае» что-то народное, подыгрывая себе на бандуре. И это не экзотика: не забывайте, что вы находитесь в другом государстве, господа!
Так потихонечку, любуясь крымско-украинскими реалиями, добредете вы от памятника Владимиру Ильичу до памятника Алексею Максимовичу. Задержитесь и… поперхнувшись, прочтите высеченные на граните сверкающие на солнце слова: «Моя радость и гордость — новый русский…» Уж не это ли изречение вдохновило «новых» на бешеное строительство в Ялте и ее окрестностях вилл, кафе, ресторанов, банков, магазинов и гаражей? До недавнего времени на Южнобережье было около двадцати ландшафтных парков с редчайшими экзотами — можжевельником, земляничником, фисташкой. Сейчас парки изуродованы до неузнаваемости, некоторые погублены вовсе. Роскошными особняками обрастают Массандра, Дарсан, Васильевка, Сосняк, Джемиет. «Прощай, старая жизнь! Здравствуй, новая жизнь!» — право, есть в этих восклицаниях Ани и Пети Трофимова из «Вишневого сада» что-то разом и горьковское, и актуальное.
Антон Павлович встречает приезжих сидя. Присядем и мы рядом с памятником на скамеечку под старой павлонией, достанем свежие номера «Крымской газеты» и, чтобы не быть голословными, изучим факты.
«За десять последних лет рождаемость в Крыму снизилась на 45 процентов, а смертность возросла на 38».
«В прошлом, 1995 году сброс промышленных неочищенных стоков в крымские реки достиг 134 миллионов кубометров. Из них добрая половина приходится на Салгир».
«В 1994 году в Крыму было зарегистрировано 2468 случаев сифилиса, в 1995-м — 3678. Судя по первым месяцам года, рост числа заболеваний продолжается».
«За первый квартал 1996 года в республике зарегистрировано 9332 преступления, из них 100 убийств, 91 тяжкое телесное повреждение, 480 грабежей и разбоев».
«Ракетный катер, недавно переданный ВМС Украины и дислоцирующийся в Евпатории, получил название «Прилуки» — в честь райцентра Черниговской области. В гостях у моряков побывала делегация из Прилук, которая привезла в подарок муку, сахар, телевизоры, утюги и другое».
«В прошлом году на полуострове зарегистрировано 2180 экономических преступлений, потери денежных средств и имущества составили 300 миллиардов карбованцев».
«Состояние здоровья детей и подростков Крыма угрожающее, констатировали на конференции специалистов, которая прошла в Симферополе. За 10 лет произошло качественное ухудшение: дистония, уменьшение объема легких, пониженная сила, слабое физическое развитие».
«В Крыму прошел Пятый республиканский фестиваль кобзарского искусства └Дзвени, бандуро!”».
«В 1995 году в Крыму произошло 490 пожаров, в первом квартале 1996 года — 87. Особенно сильно бушевал огонь в лесах под Ялтой, Белогорском, Бахчисараем».
«└Да, есть коррупция, есть организованная преступность в Крыму. Но ее представители есть и в Верховном Совете Крыма, и в органах прокуратуры, и в наших рядах”, — заявил начальник Главного управления МВД Украины в Крыму Михаил Корниенко».
«Объем незавершенного строительства в непроизводственной сфере Крыма достиг 16 триллионов карбованцев. Некоторые объекты начали сооружаться еще в 1980 году».
«В 1995 году по сравнению с 1994 годом заболеваемость наркоманией на полуострове возросла более чем в два раза».
«Убийствами и крупными разборками севастопольцев не удивишь. И все же эта новость всполошила весь город. Была совершена серия убийств с признаками каннибализма. Жертвами маньяка стали пять человек. Первой — женщина, у которой была отрезана грудь и употреблена в пищу».
«Если в 1983 году виноградники занимали в Крыму 88,5 тыс. га, то в нынешнем под виноградниками только 52,8 тыс. га. К тому же резко упала урожайность лозы: пять лет назад собирали с гектара 57,7 центнера, а в прошлом году только 22,6 центнера. В 1960 году крымчане вырастили и собрали 660 тыс. тонн винограда, а в минувшем почти в шесть раз меньше — 112,4 тыс. тонн».
«В сложном положении продолжает оставаться гидрографическая служба Черного моря. После развала Союза она оказалась в подвешенном состоянии между Москвой и Киевом. Итог закономерен: из 1118 знаков и маяков на черноморском побережье действует чуть больше половины».
«Среднегодовой выброс в атмосферу вредных веществ в Крыму составляет 200 тыс. тонн, в основном это окись углерода и серный ангидрид».
«8 работников милиции убиты, 25 ранены за прошлый год в Крыму».
«С осени прошлого года посетители читального зала Ялтинской городской библиотеки им. А. П. Чехова почувствовали неудобства: прохудилась крыша, с потолка во время дождя капает на голову сидящим за столами».
Приведенные выше факты взяты из одного периодического издания («Крымская газета»). В Крыму же сегодня — 194 газеты, 27 журналов и 1 альманах. «Что получится по сложении сих чисел?» — спросил бы недоуменно чеховский герой из юморески «Задачи сумасшедшего математика». Убежден, что вразумительный ответ на этот вопрос не смогут дать и многочисленные общественные движения и политические партии Крыма. А их на полуострове хватает: Демократическая партия Крыма, КПК, Крымская партия социальных гарантий, Народная партия Крыма, Национальное движение крымских татар, Организация крымско-татарского национального движения, Партия экономического возрождения Крыма, Русская партия Крыма, Рух, Союз в поддержку Республики Крым, Украинский гражданский конгресс Крыма, Союз самаритян Крыма, Федерация греков Крыма, Крымское отделение Союза дизайнеров Украины, Крымско-татарский молодежный центр… Призывы, программы, декларации сыплются как из рога изобилия. Но обещаниями, как известно, сыт не будешь. Народ предпочитает думать о жизни не в будущем, а в настоящем времени. На фоне политической, социальной, экономической вакханалии сами собой рождаются на свет предложения одно рискованнее другого: кто рекомендует вспахать плато Яйлы под картошку, чтобы накормить всех страждущих одним махом; кто призывает использовать Ай-Петри для горных видов спорта и зимнего отдыха.
Видимость деловитости и порядка сохраняют лишь в правительстве Крыма. Сводки пресс-центра пестрят словами, хорошо знакомыми по застойным временам: «упразднить», «постановить», «учредить», «заключить», «объявить» и т. д. Одно распоряжение сменяет другое. Вся мудрость депутатов Верховного Совета республики сводится к простейшим арифметическим действиям — к кадровым перестановкам, новым назначениям, взаимным упрекам.
Вот красноречивое и одновременно обескураживающее обывателя «Обращение к крымчанам участников конференции Демократической партии Крыма, Ассоциации фермеров Крыма, Крымского института бизнеса», название говорит само за себя — «Угроза голода и как ей противостоять» («Крымская газета», 1996, № 77):
«Анализируя сложившуюся ситуацию в Крыму, мы отмечаем, что основным источником социально-политической напряженности и экономического кризиса является отсутствие четкого механизма функционирования государственной власти.
Решить проблему баланса ветвей власти может только Конституция, принятая Учредительным собранием или всенародным референдумом. Только такая конституция может добиться соответствия действий судебной, законодательной и исполнительной ветвей власти Основному Закону.
Но уже сегодня большая часть пенсионеров, рабочих, тружеников села, медицинских работников и работников образования, других слоев населения нашего общества подошла к опасной черте физиологического выживания (курсив мой. — В. К.)».
Далее следуют призывы к созданию неправительственного гуманитарного фонда помощи нуждающимся крымчанам с указанием координат «для тех, кто не останется безучастным».
Нагнетание страстей? Приобретение политического капитала? Только веет от этого обращения смутным временем Гражданской войны в Крыму. То же и в жизни Крыма — смятение, растерянность, разброд, непримиримость, избыточность политических группировок, разруха, безработица и тотальная незащищенность человека перед грядущими бедами.
Все это уже было:
Холодная весна. Голодный Старый Крым,
Как был при Врангеле — такой же виноватый.(О. Мандельштам)
…В засуху 1994 года горела ялтинская гостиница «Таврида» (в прошлом — прославленная «Россия»). Горела как-то буднично средь бела дня, обычного, ялтинского, «сезонного». Огонь уничтожил бы здание в одночасье, если бы не близость моря. Тушили пламя морской водой — пресную в городе давали редко. Удавы пожарных шлангов извивались и шипели на раскаленном асфальте. Море и расторопность пожарников спасли гостиницу от полной гибели. Нагрел ли кто-то на этом пожаре руки, или была то случайность — остается только гадать. По сей день, два года спустя, стоит обгоревшая «Россия», невольно превращаясь в символ нашего времени.
Когда-то это была самая респектабельная гостиница в городе. Построенная в 1875 году, она пользовалась успехом у приезжих деятелей культуры. Управляла ею Софья Владимировна Фортунато — дочь В. В. Стасова. Один перечень имен гостевавших тут знаменитостей приводит в трепет: Некрасов, Мусоргский, Ермолова, Римский-Корсаков, Бунин, Рахманинов, Станиславский, Качалов… Здесь весной 1894 года (за сто лет до пожара) в номере 39 Чехов работал над рассказом «Студент». В этом маленьком шедевре автор подводит своего героя Ивана Великопольского, студента Духовной академии, к важной мысли: «И радость вдруг заволновалась в его душе, и он даже остановился на минуту, чтобы перевести дух. Прошлое, — думал он, — связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Из какого грозного прошлого вытекает наше жалкое настоящее? Из революционного беснования и зверств Гражданской войны. Дотронулся до одного конца, где кровь, голод, человеческие страдания, — дрогнул другой, где человеческие страдания, голод, кровь. И не радость заволнуется в груди, а закипят слезы.
И сегодня в Крыму аукается с настоящим его «славное» прошлое: бессудные расстрелы и пытки священнослужителей, владельцев имений, героев добровольческого движения, когда разворовывались дворцы и поместья, осквернялись храмы, каленым железом выжигалась культура; вырубались сады; осмеивались основы христианской морали.
По Маяковскому:
Слава тебе, краснозвездный герой!
Землю кровью вымыв,
во славу Коммуны,
к горе за горой
шедший твердынями Крыма.
Но вместо трескотни футуриста-революционера вспомним лучше вот это:
Над Черным морем, над белым Крымом
Летела слава России дымом.
Над голубыми полями клевера
Летели горе и гибель с севера.
Летели русские пули градом,
Убили друга со мною рядом,
И Ангел плакал над мертвым ангелом…
— Мы уходили за море с Врангелем2.
Историческое возмездие настигает нас и сегодня; отнятый у России налакавшимся, как утверждает молва, горилки на приеме самодуром Хрущевым, Крым платит по своим и чужим долгам, превратившись во взрывоопасную социальную и национальную смесь. Общество становится здесь заложником закулисных (да и почти открытых) интриг и разборок. Многострадальная, кровью пропитанная земля Крыма — добычей уголовников и ворья, ворья «в особо крупных размерах».
И вот почти расхищен скульптурно-декоративный ансамбль и памятник садово-паркового искусства в Кучук-Кое (Парковое), ветшают виллы и особняки Феодосии, Симеиза, носившие некогда дивные названия: «Нюкта», «Камея», «Дельфин», «Миро-Маре», «Ай-Панда», а потом переименованные в дома отдыха имени Семашко, Розы Люксембург, Фрунзе; гибнут редчайшие фрески храма Покрова Пресвятой Богородицы в поселке Нижняя Ореанда, построенного великим князем К. Н. Романовым в 1885 году (мозаичные иконы выполнены итальянским мастером Сальвиатти).
Старинных кладбищ на южном берегу Крыма — раз-два и обчелся. На месте одного — парк, на месте другого — танцплощадка. В буквальном смысле на костях выдающегося мыслителя и ученого Николая Яковлевича Данилевского бесновалась молодежная дискотека в Мшатке (оздоровительный лагерь имени Кирова). И лишь недавно, благодаря энергичным усилиям общественности, на месте захоронения установлен памятный знак, перенесена дискотека.
Разве говорят обывателям хоть что-то фамилии благородных крымчан: Краснов, Ганский, Бертье-Делагард, Мальцов, Эшлиман? Они выросли на приморских улицах, названных в честь террористов и палачей — Войкова, Желябова, Свердлова, Дзержинского, в лучшем случае — на безымянных: Коммунаров, Пионерская… Если и оставляли их отцы и деды от той жизни хоть что-то, так это Дворянский тупик. В насмешку и назидание.
Зато как по-барски ведут себя эти «калифы на час» на бесконечных презентациях, акциях, конференциях! Как по-хозяйски ощупывают ручищами музейные ценности и экспонаты! Как бесцеремонно примеряются к царственной жизни! Как вольготно чувствуют себя в старинных мемориальных креслах! Одинаково стриженные, крепкие, как молодые дубки, с непременной «златой цепью» на шее — на «дубе том».
А приживальщики при дворцах-музеях — нищие научные сотрудники, экскурсоводы, смотрители, искусствоведы — вынуждены лебезить перед «благодетелями» и сдавать в аренду служебные помещения, чтобы хоть как-то выжить и самим, и архитектурным памятникам.
Пышно отмечалось семидесятипятилетие чеховского музея в Ялте в апреле прошлого года. Всуе все позабыли, что «краткость — сестра таланта», и говорили долго, скучно, длинно: хвалили друг друга, вручали грамоты, зачитывали приветственные адреса, давали интервью, читали стихи собственного сочинения, аплодировали и снова — говорили, говорили, говорили… Празднование было поставлено на широкую ногу — нужно отдать должное директору музея, в этом он преуспел. И деньги на это грандиозное мероприятие нашлись у Министерства культуры Крыма — это вам не дырявая крыша ялтинской библиотеки имени А. П. Чехова.
Затем был Гурзуф — пикник под открытым небом.
Толпа чеховедов, честно отработав свое на семинарах научной конференции, с восторгом ринулась погудеть на воздухе у синего моря. И здесь много говорили, приветствовали друг друга, купались в море, философствовали. Недоставало малости — правды отношений. И вдруг — маленькая накладка (в чеховском, впрочем, стиле): один из ящиков с вином оказался случайно запертым в комнате, а ключ потерян. Дружно навалились — не поддается. И тогда среди тишины раздался «глухой стук топора по дереву, звучащий одиноко и грустно» (четвертый акт «Вишневого сада»). Злополучная дверь не поддавалась. Топор застучал сильнее. Раззадоренные чеховеды наперебой демонстрировали знание творчества любимого писателя:
— «Мама вас просит: пока она не уехала, чтоб не рубили сада».
— «В самом деле, неужели не хватает такта…»
— «Сейчас, сейчас… Экие, право».
Наконец-то дверь распахнулась, ящик портвейна извлекли на свет Божий. Пикник на гурзуфской даче Чехова продолжался.
И я там был, мед-пиво пил… Стыдно стало потом, когда, решив поклониться могилам Чеховых на ялтинском кладбище, наткнулся на запыленные, запущенные надгробия матери писателя, сестры и младшего брата. Никому не пришло в голову возложить венок на могилу Марии Павловны Чеховой, основательницы того самого музея, юбилей которого столь бурно мы отмечали. Да и о памятнике Чехову в Приморском парке не мешало бы позаботиться, а то вон он какой — засиженный птицами, с подтеками на лице, неухоженный. Да и сотрудники чеховского музея, сидящие на нищенском жалованье, может, не бумажные грамоты заслужили, а денежные премии — из пропитых нами, нахлебниками Чехова, карбованцев?
Непосильная ноша он для нас всех, а не радость и гордость — Антон Павлович Чехов.
Прошлая весна выдалась в Крыму поздней, с внезапными заморозками, робким цветением, густыми туманами. Жители полуострова ожидали лето с боязливой надеждой, чистили, убирали, красили, белили — готовились к курортному сезону. Хозяйки поджидали на вокзалах первых курортников, как близких родственников. И в мае — как прорвало: заворчал добродушно гром, грянули живительные ливни, запенилась акация и садовая спирея, облака изумрудной пыли вставали в горах до неба при малейшем порыве ветра — цвела вовсю крымская сосна. А на оживившихся приморских бульварах только и разговоров что о России. Хотя, казалось бы, что Крыму Россия? Что Крым России? Есть теперь на Украине своя Конституция, свой президент, своя валюта, больше похожая, правда, на конфетные фантики. Но все смотрят крымчане — поверх Киева — в сторону Москвы, смотрят с безответной надеждой.
Сегодня недалекие и корыстные политики разыгрывают Крым словно козырную карту, подтасовывая исторические факты, разрывая кровные узы людей, ссоря народы. Но Крым — не арена для политических интриг и амбиций, а колыбель культуры, где поэты, живописцы, музыканты, архитекторы разных национальностей, вероисповеданий, цивилизаций творили, пораженные природною красотою…
Я открыл калитку и вошел в цветущий чеховский сад. Чудны дела твои, Господи! На одной куртине — такие всё разные деревья: крымская акация, пальма, мушмула, шелковица, кизил, березка… Переплелись корнями и стоят так из года в год вместе, перемогая непогоду, жару и холод, и ничего, как-то сосуществуют, не оспаривают друг у дружки «незалежность».
— «В Крыму уютнее и ближе к России», — раздается в тени деревьев бодрый голос экскурсовода, цитирующего одно из ялтинских писем Чехова.
Часть экскурсантов воспринимает эти слова с одобрением, другие — хмурятся, ищут в них какой-то подвох. А экскурсовод все не унимается, вновь и вновь прибегая к помощи хозяина дома и сада:
— «…как, в сущности, если вдуматься, все прекрасно на этом свете, все, кроме того, что мы сами мыслим и делаем, когда забываем о высших целях бытия, о своем человеческом достоинстве».
На минуту группа экскурсантов разбредается по дорожкам. Случайно узнаю в одном из них московского знакомого. Обмениваемся приветствиями.
— А у вас тут рай, — воодушевленно говорит он. — Тишина, спокойствие, благодать! Фруктов и овощей на базаре — навалом. Море теплое, чистое. Чебуреки — сто пятьдесят тысяч карбованцев за порцию. Это же копейки в пересчете на рубли! И этот… как его… знаменитый портвейн?
— «Массандра», — подсказываю.
— Он самый! А мы поначалу и ехать-то с женой не хотели — газет московских поначитались: и разбой тут, и холера, и татары с портретами Дудаева… В Крыму получше будет, чем на Средиземноморье! Как там поется: «Не нужен мне берег турецкий, и Африка мне не нужна…» Ну ладно, мне пора…
Мой собеседник спешит присоединиться к экскурсии.
Переполненный курортниками автобус медленно поднимался в гору, направляясь из Симеиза в Форос. Вот промелькнула за окном знаменитая гора Кошка, скалы — Крыло Лебедя, Панеа, Дива. Где-то на вершине горы, в густых зарослях фисташковых деревьев, затерялись захоронения древних тавров, обитавших в этих местах свыше двух тысяч лет назад. Внизу равнодушно и глухо шумело море. Штормило. И этот «глухой шум моря, доносившийся снизу, говорил о покое, о вечном сне, какой ожидает нас», — душа настраивалась на высокий лад. Действительно, сколько воды утекло с тех пор! Чьим только Крым не был за это время! И таврским, и скифским, и греческим, и татарским, и русским, теперь — украинским стал… Но пассажиры автобуса, завороженные словом Форос, жадно искали глазами не древние захоронения, не развалины крепостных стен, а злополучную горбачевскую дачу. «Где она?» — нетерпеливо спрашивали одни. «Да вот же она, у моря!» — тыкали пальцами в окно другие. «Нет, это не она. Ее отсюда не видно», — авторитетно утверждали третьи, по виду местные жители. В понимании большинства Форос стал точкой опоры для неких сил, которые в буквальном, а не в переносном смысле перевернули «союз нерушимый», поломав жизненный уклад миллионов. Именно здесь, в Форосе, на древней земле Крыма, развернулось невиданное доселе трагикомическое действо, по сравнению с которым античные драмы — детская забава. Крым помог сплочению славян, утверждению христианства в Киевской Руси, и он же положил начало распаду империи.
Политическая пристрастность пассажиров возрастала по мере того, как автобус поднимался над уровнем моря. Досталось всем под завязку: и Горбачеву, и Кравчуку, и Ельцину, и Кучме. В ход пошли затертые анекдоты про «хохлов» и «москалей». Дело дошло бы до скандала, когда б не повергшая спорщиков в шок картина, развернувшаяся внезапно за окнами автобуса. Из лучезарного летнего полдня «Икарус» въехал на пепелище: с обеих сторон южнобережного шоссе траурно чернели выгоревшие участки леса. Пожар, бушевавший здесь пару дней назад, уничтожил все живое. Обугленные сосны воздевали к небу ветки, словно молили кого-то о пощаде. Вокруг царила мертвая тишина. Ошеломленные пассажиры притихли. Никто не проронил больше ни слова…
Утром я прочел любопытную заметку в местной газете. Оказывалось: для тушения пожара была поднята по тревоге команда матросов и офицеров Российского флота из Севастополя. Факт этот настолько, видимо, возмутил «национальную гордость» одного из офицеров украинской армии, что он попытался воспрепятствовать тушению пожара русскими моряками, утверждая, что горит территория Украины, а не России. «Патриот» оказался к тому же пьян, порывался применить табельное оружие, но был вовремя остановлен сослуживцами. В итоге пожар был потушен совместными усилиями. Но чести России это едва ли прибавило. «Пощечины» русским в Крыму — дело теперь будничное, повседневное. Как тут не вспомнить пророческие слова генерала Деникина, сказанные им еще в 1921 году: «Мы проглядели внутренний органический недостаток русского народа: недостаток патриотизма». Да и где ему, патриотизму, взяться сегодня в Крыму? Русский язык — в загоне, русская литература в школах — скудный довесок к мировой, катастрофически не хватает учебников, книг, пособий. Русофобы из Львова и Киева, должно быть, забыли, что «Кобзарь» и «Гайдамаки» Тараса Шевченко впервые увидели свет на украинском языке в Петербурге! Что книги Котляревского и Гребенки печатали на «рiдной мове» в Москве! Да что тут говорить, какое русское застолье обходилось раньше без украинской песни? А украинское без русской? «Повiй, вiтре, на Вкрапну…» Увы, направление ветра резко изменилось под натиском политических бурь и непогод. Теперь пан Черновил, посетив в Крыму Массандровский дворец, изъявляет недовольство тем, что экскурсовод говорит на русском, а не на государственном языке — украинском…
Лет пять тому назад довелось мне наблюдать в Ялте митинг крымских татар на центральной площади города. Для ялтинцев это событие было в диковинку: палаточный городок у здания горисполкома, чумазые татарчата, плакаты, фотографии депортированных родственников, загадочные слова «Курултай», «Меджлис». И вокруг этого улья — любопытствующая толпа местных жителей. Среди татар было много молодежи, которая и в глаза-то Крым не видела, не знала его, не чувствовала, не понимала. Слова татарского происхождения — Аю-Даг, Ай-Даниль, Демерджи, Учан-Су, Аутка — для них пустой звук. Старожилы терпеливо объясняли, где находятся эти места, хотя сами по большей части были пришлыми, оказавшимися в Крыму по воле случая. Гвалт стоял неимоверный. А поодаль от бурливой толпы сидел на земле старик татарин, сидел молча в тени чинары, весь белый как лунь и отрешенно смотрел куда-то вдаль — сквозь время. И, очевидно, виделось ему немало такого, что было недоступно зрению озлобившихся людей как с той, так и с другой стороны.
Потом исчез палаточный городок. Ялтинцы попривыкли к татарским лицам, к татарскому говорку на базарах. В память о депортированном народе установили мраморную плиту. Запестрели красными черепичными крышами домики татарских семей по склонам холмов. Наметился перелом и в политике Меджлиса. От безоговорочно украинской линии поведения этот представительный орган крымских татар перешел к отстаиванию идеи восстановления государственности своего народа. Но ситуация качественно изменилась. Оппоненты Меджлиса в лице Национального движения крымских татар (НДКТ) провозгласили себя сторонниками славяно-тюркского единства. Крымская государственность, считают они, должна формироваться исходя из интересов всех граждан, независимо от их национальности. Лидер НДКТ Васви Абдураимов однозначно заявил: «Я считаю, что тот, кто ощущает себя крымским турком, может соединиться со своими братьями по ту сторону Черного моря. В Крыму должны жить крымские татары, русские, украинцы и другие народы».
* * *
В этой связи вспоминается мне и другой мудрый человек, кровно связавший свою судьбу с Крымом, — литературовед Николай Борисович Томашевский. Ему тоже удавалось предвидеть то, чего даже представить себе не могли окружавшие его люди — знакомые, друзья, соседи. Он часто называл себя крымско-московским жителем. В Крыму у него была дача, а в Москве — работа в Литературном институте, сотрудничество в журнале «Новый мир», в «Библиотеке всемирной литературы». Отец Николая Борисовича, знаменитый ученый-филолог Борис Викторович Томашевский, и мать Ирина Николаевна, литературовед, хорошо знали и любили Крым. До войны у них была дача в Кокозах, а после войны — в Гурзуфе, рядом с домиком Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой. К концу 40-х семье пришлось сменить дачу. Ею оказался старый двухэтажный татарский дом по улице Крымской, 19. Даче этой суждено было стать местом замечательных встреч. Ахматова, Заболоцкий, Паустовский, Каверин побывали здесь в разные годы. На даче жили и работали лауреаты Нобелевской премии Александр Солженицын, Иосиф Бродский.
В последние годы своей жизни Николай Борисович часто задумывался о будущем унаследованной им дачи. Он хотел видеть ее в числе музеев Крыма, волновался о судьбе родительских могил на гурзуфском кладбище.
Когда-то вместе с женой Екатериной Брониславовной они поклялись подарить татарской семье часть своего дачного участка. За год до смерти Николаю Борисовичу удалось осуществить задуманное. Семье Меметовых просто не верилось в случившееся: получить в подарок землю, да еще рядом с тем самым местом, откуда были высланы весной 1944 года их близкие родственники в Гурзуфе! Так, благодаря воле одного человека, была восстановлена прервавшаяся связь поколений целого рода крымских татар.
До своего отъезда в Москву зимой 1992 года профессор Николай Томашевский прописал Меметовых у себя, дал им возможность обосноваться на даче и приступить к строительству собственного дома. Когда фундамент был заложен, Николая Борисовича не стало…
Он любил приезжать в Крым ранней весной. Старые улочки Гурзуфа утопали в тумане и горьковатом цветении миндаля. Знакомой тропой спускался к морю, часто останавливаясь из-за боли в ноге. Прежних друзей оставалось все меньше. Но те, кто еще помнили довоенный Гурзуф, любили посидеть с ним в «шалмане» за рюмкой водки, вспоминая иные времена, иные нравы, богатые уловы рыбы, обильные урожаи в садах… Мало кто так чувствовал Крым, как он, подмечая тончайшие цвета и оттенки дивных окрестных пейзажей, ощущая историю этой земли не просто умом, но и сердцем.
«Сколько будем жить — столько будем говорить о Николае Борисовиче своим детям. Сколько будут жить наши дети — столько же они будут говорить о Николае Борисовиче своим детям. И так далее», — говорит хозяйка нового дома. И в этих простых словах добродушной татарки таится высокий смысл, не уступающий в своей величавой красоте прибрежным скалам, морю, небу.
Ялта.
Коробов Владимир Борисович — поэт, член Союза писателей. Детство и юность прошли в Крыму. Публиковался в журналах «Москва», «Юность», «Новый мир», «Континент».
1 См.: Костырко Сергей. Дом сталинского лауреата. — «Новый мир», 1996, № 1, стр. 145.
2 Стихотворение поэта-эмигранта Владимира Смоленского (1901 — 1961).