стихи
ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 3, 1995
ЮРИЙ КУБЛАНОВСКИЙ
*
ЗА ПОРУГАННОЙ ПОЙМОЙ МОЛОГИ
* *
*Месяц ромашек и щавеля
возле озерной сурьмы.
Словно на родине Авеля
снова убитого мы.Нового Авеля, легшего
рядом неведомо где,
кротко улыбку берегшего
в русой с медком бороде.Стадо с приросшею кожею
к ребрам спасается тут.
Лютые над бездорожием
овод, слепень и паут.Светлое небо порожнее.
Слышатся окрик и кнут.
С каждой минутой тревожнее
по воскресениям тут.Все в этой местности пьющие
с каждым стаканом грубей.
Культи ветров загребущие
да колокольни, встающие
тихо из мертвых зыбей…
* *
*Под кровавую воду ушедшие
заливные покосы губернии.В Сорской пустыни ждут сумасшедшие,
что омоют их слезы дочерние.И безумец глядит в зарешеченный
лес в оконце ворот — и надеетсяв заозерном краю заболоченном,
что в застиранной робе согреется.А другого, в траве прикорнувшего,
одолело унынье досужее.Настоящее жутче минувшего —
думать так, земляки, малодушие.Сердце ищет как утешения
бескорыстно, непривередливопусть неправильного решения,
только б верного и последнего!Было ясно, теперь помрачение;
и, блестя раменами, коленами,иван-чая стоит ополчение
в порыжевших доспехах под стенами.
Старик
Собака похожа на злую лисичку,
лениво лежит у крыльца на краю.
Старик достает из кармана отмычку
и нас приглашает в хибару свою.
В окне оглушительно квохчут лягушки,
сквозь тусклое небо видать далеко…
Ты радостно пьешь из купеческой кружки
со сгустками сливок живых молоко.
Ты слишком доверчива!Пахнет угрозой,
и ласковый старец, хитер и небрит,
к туманному зеркалу с выцветшей розой
лицом повернувшись, за нами следит.Трава шевелится на дикой дорожке,
лиловые заросли тянутся к нам…
И дождь размывает коровьи лепешки,
подобные впрямь поминальным блинам.
* *
*Окно — что аквариум с мутной
зеленою толщей воды,
где в залежь хвои беспробудной
впечатаны белок следы.Шиповнику белому надо
держаться притом на плаву.
И катятся гранулы града
по кровельной жести в траву.Надежна его баррикада
по сада периметру — и
шиповнику белому надо
заглядывать в сенцы твои.Сосед, повелитель ищейки,
еще допотопный совок,
в юродской своей тюбетейке,
ответил кивком на кивок,но чудится скрытая фронда
в приподнятом ватном плече;
солдату незримого фронта,
чье званье кончалось на ч,лишенцу партийного сана, —
что нужно теперь старику?
Занюхал свои полстакана
и, словно алмаз без ограна,
ждет смерти на левом боку.
* *
*За поруганной поймой Мологи
надо брать с журавлями — правей.
Но замешкался вдруг по дороге
из варягов домой соловей
и тоскует, забыв о ночлеге
и колдуя, — пока не исчез
над тропинкой из Вологды в греки
полумесяца свежий надрез.Расскажи нам о каменной львице
на доспехе, надетом на храм,
о просфоре, хранимой в божнице,
как проводит борей рукавицей
по покорной копны волосам.Но спеши, ибо скоро над топью
беззащитно разденется лес
и отделятся первые хлопья
от заранье всклубленных небес.
Но еще и до хроник ненастных
по садам не осталось сейчас
георгинов в подпалинах красных,
ослеплявших величием нас.
Нищие в электричке
В новорожденной пижме откосы
и в отбросах, как после крушенья.
Только-только рябины над ними
начинается плодоношенье.У московского хмурого люда
побуревшие за лето лица,
лбы и щеки в досрочных морщинах,
но вздохнешь — начинают коситься.В электричке открытые двери
и в глубоких порезах сиденья.
Входит тетка с двумя пацанами
и заводит свои песнопенья.То ли беженцы, то ли пропойцы,
побираться решилось семейство,
кто бы ни были, но понимаешь:
не подать им две сотни — злодейство.…Это голос сыновний, дочерний
говорит в нас, сказителях баек,
блудных детях срединных губерний,
разом тружениц и попрошаек.
* *
*От посадских высот — до двора,
где к веревкам белье примерзает
и кленового праха гора,
наступает такая пора,
за границей какой не бывает.В эти зябкие утра слышней
с колоколен зазывные звоны
и с железнодорожных путей
лязг, когда расцепляют вагоны.Из источника лаврского тут
богомольцы в кирзе и ватине
с кротким тщанием пьют
и — идут
приложиться к святыне.Над жнивьем радонежских лугов
и оврагов обвал облаков.А еще за четыре версты
скит — ковчег богомольных усилий.
Это там — и над ними кресты
потемнели, крепки и просты, —
спят рабы Константин и Василий.
* *
*Поплавки рубиновой лампады
и зеленой — с корнем из пеньки,
словно это визави посада
бакенов маячат огоньки,
медленно сносимые теченьем…В том же с ними праздничном ряду
ленты заполярного свеченья
и рубцы на соловецком льду.