ПАМЯТИ В
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 12, 1994
ПАМЯТИ В. И. СЕЛЮНИНА
Василий Илларионович появился в “Новом мире” со своей статьей “Эксперимент” (1985, № 8), а чуть позже выступил со статьей “Лукавая цифра” (1987, № 2), написанной в соавторстве с ученым-экономистом Григорием Ханиным. Выступление оказалось в самую пору. Перестройка только начиналась, а в журналистике еще продолжала царствовать прежняя подцензурная робость и серость. Авторы же этой статьи повели нелицеприятный, прямой и резкий разговор о том, почему столь плохи дела в нашей экономике. Говорилось в статье вроде бы только об официальной статистике, манипулирующей с цифрами, и показателях, убаюкивающих и власть и общество. Отсюда и название статьи.
“Лукавая цифра” была в числе первых тех остропублицистических выступлений “Нового мира”, которые всколыхнули общественность, снискали журналу широкий читательский интерес.
Вторая статья Селюнина, “Истоки”, появилась у нас год спустя (1988, № 5). В ней автор обратился не столько к экономике, сколько к отечественной истории, к послеоктябрьскому ее периоду. На примере последовательно сменявших друг друга “военного коммунизма”, нэпа, коллективизации, индустриализации, периода “развитого коммунизма” автор наглядно продемонстрировал, как внеэкономическое принуждение и террор большевиков пагубно сказались на развитии страны, на ее экономике, на судьбах русского крестьянства, окончательно сломленного после короткой передышки нэпа. Выходец из деревни, Селюнин запомнил ужас тех голодных лет, горе пришибленной вечной нуждой матери, ее натруженные, огрубевшие руки… В полном бесправии крестьянина, кормильца страны, Селюнин и усматривал истоки многих последующих наших бед. Статья сочетала исповедально-лирическое, личностное и публицистическое начала, придававшие ей волнующе-возвышенный настрой. Недаром позже Владимир Буковский отмечал, что статьи Селюнина читаются, как тургеневская проза.
“Истоки” заметили буквально все и повсюду. При тогдашнем 500-тысячном тираже журнала эта вещь с помощью ксероксов, по свидетельству одного из социологов, вместе со статьей Н. Шмелева “Авансы и долги” (1987, № 6) разошлась по всему Союзу в количестве, как считают, 15 — 17 миллионов экземпляров. “Истоки” перевели на многие языки, цитировали политики и ученые. Редакцию и автора читатели завалили письмами. Можно сказать, что по выходе этого номера журнала Селюнин стал знаменитостью. Его наперебой приглашали в разные страны на симпозиумы и “круглые столы”, в университетские аудитории.
Его широчайшая известность порой обретала парадоксальные формы. Помню, появившись в редакции после возвращения из очередной зарубежной поездки, Василий Илларионович рассказывал, как на Шереметьеве-2 его задержали пограничники. Селюнин был увлеченным книжником, а писатели-эмигранты надарили ему уйму своих сочинений, в том числе более чем крамольных (по нашим тогдашним меркам). Василий Илларионович вез их открыто — полный чемодан. На контроле возмутились подобной наглостью. Вызвали начальство. Явилась некая строгая дама в форме с майорскими погонами, глянула в селюнинский паспорт и вдруг сказала: “Проверять багаж у Василия Илларионовича я, конечно, не буду”. И уже другим, начальственным, тоном оторопевшему стражу: “Пропустить”. “И тут, братцы, — закончил с улыбкой свой рассказ Василий Илларионович, — я загордился”.
К чести Селюнина следует сказать, что, не в пример некоторым другим авторам, он — уже будучи членом нашей редколлегии — от этой внезапно обрушившейся на него славы не зазнался, продолжал оставаться самим собой — таким же контактным, доступным, доброжелательным. Кое-кто явно злоупотреблял этой его доступностью, ему без конца звонили, не зная к тому же, что здоровье Василия Илларионовича подтачивается грозным и неумолимым раком.
Помню, я навестил его в Радиологическом центре на Каширке после первой, и (увы!) неудачной, операции, принесшей больному только временное облегчение. Мне предстояло выяснить, как продвигается его работа над очередной статьей для “Нового мира”, уже объявленной в журнале, — “Заметки из зала Конституционного суда”. Наш разговор происходил вскоре после того, как завершился публичный суд над компартией, завершился, по существу, ничем, очередным постыдным компромиссом, а не запретом как организации преступной, виновной в массовых репрессиях соотечественников. Василий Илларионович выглядел истощенным, осунувшимся, хотя и не утратил обычной своей живости, подвижности, юмора. А у меня язык не поворачивался спросить его о деле. Наконец все-таки спросил. “Как же, работаю, — слабо встрепенулся он, кивнув на какие-то разбросанные на тумбочке у кровати страницы. — Бурбулис даже распорядился выдать мне экземпляр стенограммы, узнав, что я пишу для “Нового мира”. — Он помолчал и повторил: — Передайте, что продолжаю работать на родимый журнал… — И после паузы уже тише добавил: — Вернее, пытаюсь работать. Но после химии так муторно бывает, что все валится из рук”.
…Больше мы с ним не виделись. Написать обещанную большую статью для журнала Василий Илларионович так и не смог. Но по выходе из больницы он время от времени еще выступал в газетах. На короткий срок (пока позволяло здоровье) занялся и политической деятельностью, был избран в Госдуму. И хотя болезнь не отпускала его ни на день, мы видели его в тревожные ночные часы во время октябрьского 1993 года неудавшегося мятежа красно-коричневых, видели на телеэкране среди тех, кто не утратил тогда политического рассудка, не впал ни в беспечность, ни в панику, кто обратился к москвичам со спокойным, взвешенным словом, призывая к единству, мужеству, стойкости в защите демократии.
Демократия для него не являлась отвлеченным понятием. Он оставался демократом всегда, по убеждениям, по самому стилю своей жизни. Ведь как раз демократия, демократические порядки, восторжествовавшие в нашей стране после падения коммунистической диктатуры, и открыли Селюнину путь в большую журналистику. Без этого непременного условия он не смог бы состояться как публицист.
Да, начал Василий Илларионович поздно, но в те короткие сроки, что были отпущены ему судьбой, он успел сделать необычайно много. Достаточно для того, чтобы навсегда остаться в памяти своих друзей, коллег и миллионов читателей…
С. ЛАРИН.