Григорий Марк, Владимир Гандельсман, стихи. Предисловие И. Муравьевой
«В ПЕТЕРБУРГЕ МЫ СОЙДЕМСЯ СНОВА
Опубликовано в журнале Новый Мир, номер 10, 1994
“В ПЕТЕРБУРГЕ МЫ СОЙДЕМСЯ СНОВА…”
“Скучно жить в трудовой республике, граждане и господа! Пресная жизнь. Никчемная. Какая серость, какое убожество!.. Скучно жить в одной стране, господа, а какая это страна, вы сами догадываетесь…” — писал Мандельштам в двадцать седьмом году. “А сейчас?” — спрашиваю я, сомневаясь наперекор общераспространенному: “Ну уж в России не скучно! В наши дни если где и не скучно, так именно там!” У меня от этой “веселости” — ком в горле. Новизна, развал, нищета, купеческие роскошества… Российская жизнь приобрела отчетливую форму жизни растительной, жизни, пытающейся выжить. Она похожа на тяжело больного, каждый день которого есть борьба за день и каждая ночь — борьба за ночь.
Что-то ушло из жизни, но ушло не сразу, оглядывалось, цеплялось, медлило. Что это было? Была некая рутинная пластичность существования людей, в которой “рутина” не означала ничего дурного, напротив: в ней заключалась беспечность по отношению к завтрашнему дню (сейчас немыслимая!), медлительность (а сейчас все несется, как птица-тройка, некогда глотка воды выпить!), — и были грибы, и ягоды — ради прогулки, ради леса (а сейчас только на зиму, только про запас!), и книжки, которые писались в стол, для друзей, потому что иначе — некуда (а сейчас непременно — издать, продать, в техасском клубе пенсионеров — выступить), и не обменивались деловыми телефонами в лифте, на бегу, и были силы на любовь, и на дружбу, на “разговоры вполголоса”, на усталость, на праздность, на потери…
В наступившей кажущейся разноголосице (ибо на самом деле большая, странная слаженность наступила в российской жизни: всех одинаково сильно согнуло в дугу!) я радостно ловлю то, что не подчинилось, оставило за собой право на неторопливую созерцательность, грустную беспечность, старинную медлительность, иронию, традицию. Вот он опять, Петербург, холодная Нева, ее “державное теченье, береговой ее гранит…”. Никуда не убежал “чудак Евгений”, который “бедности стыдится, бензин глотает и судьбу клянет”, потому что бежать ему — некуда. Здесь, на Неве, дом. Поэты перекликаются, как птицы, и их голоса, хриплые, срывающиеся, торопливые, дробятся на “воздушных путях”, где легче дышится, где, как праздничное вино, “бессмысленною роскошью” растекаются закаты. Ведь закаты не подчиняются социальным переустройствам. Что им сделается, закатам?1
И. МУРАВЬЕВА.
Нью-Йорк.
ГРИГОРИЙ МАРК
ПЕТЕРБУРГСКИЕ СТАНСЫ
Посвящается Владимиру Гандельсману, автору книги “Там на Неве дом”.
1
Дождем отполированный,
Графин пузатый купола
Сквозь синий воздух светится
В футляре золотом.
Струится свет с Исакия,
Полощется и хлюпает
Внутри вино закатное
Под пробкою с крестом.Посапывая, греется
Собора туша сонная,
Вдыхает слизь болотную,
Вся, как орган, гудит,
И хороводом медленным
Колонны многотонные
Плывут вокруг Исакия
В гранитных бигуди.Качаясь в люльке месяца,
Храм Божий отражается
Над Петербургом нищенским
В зеркальных облаках.
Из купола прозрачного
По небу растекается
Бессмысленною роскошью
Сияющий закат.2
В Двенадцати Коллегиях
Чиновники бесполые
На низких подоконниках
Как статуи стоят.
Их круглые, тяжелые,
Прилизанные головы
Блестят очками толстыми,
Уставившись в закат.Широкой ртутной лентою
Лежит Нева Викентьевна.
Скользят по ней торжественно
В мазуте золотом
Корыта баржей черные,
И расцветают медленно
Трезубые светильники
Над Троицким мостом.Густой струей медовою
Над бывшею столицею
Игла Адмиралтейская.
И контур седока,
Летящего по площади
С простертою десницею,
Печатью фальконетовой
Оттиснут в облаках.3
Согнув рога смиренные,
Троллейбусы стеклянные
Петляют неприкаянно
По скользкой мостовой.Как гроздья перезрелые,
Висят из окон пьяные,
На тонких шеях лица их
Горланят вразнобой.Вдоль стен сырых, обшарпанных
Торгуют дрянью разноюШеренги баб раскрашенных,
Настырных мужиков.
И по асфальту медленно
В пасть магазина грязную
Сороконожка очередь
Ползет между домов.В одном из зданий каменных
И Я сидит, набычившись,
И стансы петербургские
Над рюмкою пустой
Бубнит как заклинания
Не очень-то лирический
Стихотворенья этого
Не слишком-то герой.* * *
Засыпанный звездами, город мой дремлет.
Сияют в асфальте алмазные зерна.
Спускаются с неба по лестнице черной
Ослепшие ангелы смерти на землю.ВЛАДИМИР ГАНДЕЛЬСМАН
Ночь над Санкт-Ленинбургом
* * *
Это город слепых,
розоватых, трапецеобразных
стен, от ветров ненастных
оградивших живых,
это город глухих
переулков несчастных
и безмолвных, прекрасных
снегопадов густых.Это город теней
во дворах нездоровых,
это город готовых
к вымиранью людей.Это город детьми
облюбованных горок,
древний образ мне дорог —
если хочешь, возьми —это город зимы,
мандариновых корок,
холодов, полутьмы,
вереницы огней
с желтым прицветом йода,
и железных коней,
и того пешехода…ну, живи, цепеней…
* * *
Если это последний
день, то я бы сошел
в том саду,
где стоит дискобол
и холодный и бледный
свет горит, как в аду.Дочь моя, или сын мой,
или друг мой идет
впереди,
черен твой небосвод,
город снежный и дымный,
нет другого пути.Сохрани тебя, Боже…
путь ли это домой
вдоль реки…
ты и вправду живой?
Дай дотронуться все же
до пальто, до руки…* * *
Коридоров жилищных контор.
Как войдете — направо и прямо,
там упретесь. Я кухонных ссор
челобитчик, обидчик и вор.
Встаньте в очередь, дама!Между двух посидим батарей.
О разводе мне дай, о прописке.
Я входных завсегдатай дверей.
Отойди от меня. Не зверей.
Где вы брали сосиски?Безопасности техники чтец.
“Светоч”-фабрики в полуподвале
на плакате ударный боец.
Да заткнитесь уже наконец,
все мы жертвою пали.Кран течет, намокает стена.
Слух идет о тебе, ныне дикой.
Я гуляю сегодня, страна.
Вот мой рваный. Пошел бы ты на.
Ты не мать мне, не тыкай.Гробовую мою утоли.
Что ты лыбишься, зенки таращишь?
На мели я, сосед. Не мели.
Дай до завтра трояк. Отвали.
Отвалю — не оттащишь.Вот ведь скоро ноябские. Ляг.
Махабхарата, бхагавадгита.
Я хочу не духовных, но благ.
Рыбка! Что тебе надобно? Так.
Впрочем, дай мне корыто.Я на разных лежу этажах.
Человеком со справкой, придурком.
Воет ветер в своих мятежах.
Иль со светом ты не на ножах,
ночь над Санкт-Ленинбургом?1 Не оспаривая права автора на собственный взгляд и оценку происходящего сегодня в России, мы тем не менее не убеждены, что большое всегда видится на расстоянье — даже через океан. — Ред.