Из поэзии московских хиппи 1970–90-х годов. Стихотворения
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2014
Аркадий Славоросов — (1957—2005) Один из самых ярких
представителей культуры хиппи. Его стихи оказали сильное влияние на круг
«арбатских поэтов» рубежа 80–90-х годов. Единственная книга стихов «Опиум»
(Севастополь, 2005) была опубликована незадолго до смерти.
* * *
Путь заблудшей Божией коровки —
По цветной стезе татуировки,
Мимо локтя, жилистым предплечьем,
Заповедным телом человечьим,
Через всю долину смуглой кожи…
Мы с тобой, сестрица, так похожи.
Я живой — пока. Один из многих
Земноводных и членистоногих.
Дышащее братство. Биомасса.
Все бредем, не зная дня и часа,
Сколько б смерть свою не торопили —
Поперек вселенской энтропии.
Мы с тобой, сестрица, плоть от плоти.
Наш ковчежец — на авиапилоте.
Рассуждаю о свободной воле,
Словно мышь-полевка в сжатом поле,
Над которым бог — голодный сокол.
Я тебя травинкою потрогал.
Что ж, сестрица-лаковая-спинка,
Я ведь тоже вышел из суглинка,
Я ведь тоже только полукровка.
Улетай же, Божия коровка!
Мы живем (одна земля под нами),
Различаясь только именами.
Имя существительное — мнимость.
Имя прилагательное — милость.
В хляби мирового бездорожья
Я — разумный (sapiens). Ты — Божья.
Но и мне, невольнику идеи,
Так хотелось зваться Homo Dei.
Мы б тогда, забыв о бренном теле,
В голубое небо улетели.
Полетели бы на небо,
Принесли бы деткам хлеба,
Черного и белого,
Только не горелого.
ПИСЬМО
Я хочу тебя, раб запятых и точек,
Как часть речи хочет стать частью тела, как
Вдохновенно-слепо хочет войти подстрочник
В лоно слова, в девственность языка.
Эти буквицы суть продолжение пальцев через
Авторучку «Parker». А те — продолженье губ.
Я лишь имя. Подпись. Я — Слово. Но разве череп
Защитит от слов, целующихся в мозгу?
Нагота твоя скрыта тончайшим листком почтовым.
Мне не прятать глаз, злые пуговицы теребя.
Ты не спрячешь губ беззащитно-надменным «Что вы?»
Я — за словом слово — исписываю всю тебя.
Дай мне плечи твои, колени, ключицы! Тайну
Переписки этой гарантирует Лилит.
И язык мой (враг мой?), бесплотный и нежный даймон,
То восплачет (Ангел!), то (Дьявол!) во тьме скулит…
И тебя языком слепым и сухим лаская,
Распускаю строчек затейливую тесьму…
И язык мой — нежный! — в себя, как огонь, впуская
Ты бесстыдно вторишь стонущему письму.
* * *
Алисе Чёрной
— Эй, девочка, как звать тебя? — Алиса.
— Откуда ты? — Я и сама не знаю.
Безрадостна юдоль твоя земная,
Я здесь дрожу как водяная крыса.
А где-то лают мертвые собаки,
А воронье над пустошью летает,
Печально Время черепки считает,
Из Зазеркалья прорастают маки.
Твой кот Чеширский сдох от скарлатины —
Одна улыбка от него осталась,
На дне стакана притаилась старость,
Все вяжет нам наряд из паутины.
Поломаны игрушки, изорвали
Мальчишки злые все твои тетрадки.
Страна твоя в осеннем беспорядке,
Я здесь как вещь, забытая в подвале.
Не слышно слез за
одичалым плачем
Взбесившего в полночь водостока.
В глаза вплывают облака Вудстока,
Но осень здесь, а, значит, все иначе.
И сказочка о девочке ушедшей
Становится ухмылкою безликой,
И в «Вавилоне» со своею кликой
Чаи гоняет Шляпник сумасшедший.
— Эй, девочка, как звать тебя? — Алиса.
— Куда же ты? — Я и сама не знаю.
Мундиры сгнили и истлело знамя,
Но в мире нету верха или низа.
И пьют мужья. А жены их — стирают,
Трамваи бродят по путям петлистым,
Идут часы, летят дожди и листья,
Цветут цветы и люди умирают.
1979
* * *
Достань мыслишку из своей заначки
В три пополуночи, в нетопленной квартире.
Частица истины, как метка Божьей Прачки,
Лежит на всем, что существует в мире.
Мерзейший бред, чистейшая из
этик,
Крест, полумесяц, роза, Тютчев, муха —
Все есть. Лишь нет хулы на Духа.
Я существую и оправдан этим.
Что ход планет! Пытливый ум, исчисли
Бег наркоманий в поисках лекарства.
Ложь изреченная имеет форму мысли
И этим сопричастна жизни Царства.
Эй, выпускник подпольного лицея
Для дефективных, снова нету зелья?
Кумарные плетешь теодицеи,
Да ереси кухонные с похмелья.
Строчи стишком неровным и неравным,
Пока в окно Евроклион не дунул.
Оправдывай Того, Кем ты оправдан,
Придумывай Того, Кем ты придуман.
ДОЖДЛИВАЯ ОСЕННЯЯ НОЧЬ
Дождь стучит по подоконнику,
Плачет дождь, как по покойнику.
Воет волк сторожевой…
Но ведь я еще живой?
Сеет дождь во тьму ворсистую
Чешуею серебристою
В рыбьем свете фонаря
На исходе октября.
Вот и ходим: кто — под вышками,
Кто — под чеховскими вишнями,
Где, как засланный шпион
Притаился Скорпион.
Как черны сады осенние…
Без надежды на спасение
Фирс дудит в сыром аду
В водосточную дуду.
И деревья бродят пешие,
Что солдатики воскресшие,
Лезут в окна (наваждение!),
Чтоб поздравить с днем рождения.
Здесь и неба нету истинного,
Здесь и света нету истинного,
Только истинная тьма
Сводит нас с тобой с ума.
Друг мой милый, друг мой искренний,
Мой единственный, таинственный,
Коротай со мной века
За игрою в дурака.
Дураки — родные
фетиши…
Может быть, хоть ты ответишь мне,
(Жилка бьется у виска)
Жив ли я еще пока?
Друг мой милый, друг мой ласковый,
Знай, туза червей вытаскивай…
Свечи жжем да утра ждем,
Зарешечены дождем.
* * *
Джуди
Ты пахнешь как сад под ночным дождем,
За пазухой спрятавший птичий свист…
А мы все брели за слепым вождем
Умирать под знаменами «Джудас Прист».
Вождь плутал в огородах и матом крыл,
Ни земли, ни неба — кумач да медь.
Лишь дыханье твое, словно шелест крыл,
Тех легчайших крыл, приносящих смерть.
Только губы твои — сладчайший яд,
За глотком глоток до святых границ.
Я, случайный путник, вошел в твой взгляд.
Здравствуйте, Джуди-Дождь, Продавщица Птиц.
Твоя кожа отсвет бросает в ночь.
Тайну глаз не раскроет премудрость книг.
Это взгляд всегда-уходящих-прочь.
Здравствуй, Джуди-Свет, Зазеркальный Блик.
И забыло время, где ты, где я,
Но пространство запомнило форму тел.
И Незримый над нами всю ночь стоял,
И Неслышный всю ночь в изголовье пел.
А к рассвету был арестован вождь,
Был подавлен бунт, каждый стал святым…
Остальное смыл бесконечный дождь,
Остальное унес папиросный дым.
ПОСЛЕДНЕЕ СТИХОТВОРЕНИЕ
Слова — это сущий обман.
Понимай их как хочешь.
Понимай их как можешь
Понять.
Я — дождевой червь.
Слушаю шум падающей воды.
И мне так хочется
Прозреть.