Стихотворения
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 6, 2013
ПЕРЕЕЗД
Казалось бы — только обжился, привык,
нагрел, полюбил это место,
а нужно съезжать, нанимать забулдыг,
вытаскивать стулья и кресла.
Компьютер, ковер, шкаф-купе и диван.
Коробку с электрокамином.
Бумаги сгрести, затолкать в чемодан.
Снять полки со стен и картины.
И пепел сбивать на затоптанный пол,
в сердцах объясняя рабочим,
что самое главное — бабушкин стол,
что — ножка замотана скотчем.
* * *
Хутор. Брошенная хата.
Дверь, подпертая лопатой.
Сверху ржавая подкова.
На стене плохое слово.
Опустевшая изба,
словно брошенная баба.
Ей какого мужика бы,
но, как видно, не судьба.
Рядом — спуск, ступеньки сгнили.
Колокольня у реки.
Говорят, что здесь убили
барина большевики.
А теперь тут мотыльки.
Ива дремлет, как сиделка.
Мальчик, севший на мостки,
с удочкою-самоделкой.
Рыбка плещется в садке.
Стрекоза на поплавке.
* * *
Время вывернет все наизнанку
и загадочный сделает вид.
То шумит, то играет в молчанку,
указательной стрелкой грозит.
То, оставив обратно лазейку,
дразнит нас, обнаглело совсем.
Поменяешь в часах батарейку
и поставишь будильник на семь.
Поменяются за ночь порядки.
Встанешь утром и ахнешь — дела:
постирала зима отпечатки,
все вокруг за собой прибрала.
На работу плетешься по грязи.
А потом, про себя матерясь,
в нерезиновый втиснешься «пазик»
и с народом почувствуешь связь.
Сам такой же при солнечном свете.
Тянешь лямку, пытаешься жить.
Выпьешь чаю, оставишь пакетик,
чтоб еще раз его заварить.
* * *
Да что об этом говорить
вот так, открыто, принародно.
Живу давно, люблю курить,
но говорят — теперь не модно.
Люблю курить, смотреть в окно
на то, как сушится картошка
и ходит по двору смешно
всегдабеременная кошка;
как люди, прячась от дождя,
пережидают под навесом;
как без единого гвоздя,
но из единого замеса.
А мне твердят — бросай курить,
весь похудел, цвет нехороший.
Да что об этом говорить —
пообещаю, но не брошу.
* * *
Как пригрел на груди эту музу-змеюку,
да прельстился ее золотыми речами.
Как, рифмуя на кухне глухими ночами,
засыпает поэт за своим ноутбуком.
Покупает ей разные шмотки и цацки,
чтоб была у него и сыта, и одета.
Щелкнет пальцами — в небе разгладятся складки,
и зима на глазах превращается в лето.
В первых строчках — июнь, аромат травостоя.
Хозпостройки, лесок, деревенская речка.
Рядом красный «жигуль», там целуются двое.
Томик Тютчева сзади лежит, как аптечка.
Дальше — город: стоит, упакованный пленкой.
Проводки в голове, оголенные нервы.
В супермаркете мать потеряла ребенка —
снимут, выложат в сеть и покажут на «первом».
А в конце — как полжизни впустую проходит
меж Харибдой хорея и Сциллою ямба;
как слова разбрелись, затерялись в народе,
и паяльною стала волшебная лампа.
* * *
Осталось только верить в чудо
да уповать на небеса,
когда доносятся оттуда
родные с детства голоса.
На складе песен и созвучий
бочком протиснешься меж строк.
Мороз и солнце. Снег скрипучий,
как развеселый матерок.
А может — осень. Дни облезли.
Ужасен быт, одутловат.
Сидишь себе в плетеном кресле,
гипнотизируешь закат.
Знакомый запах — листья жгут.
Качнулась ветка под вороной.
И журавли по небосклону,
как титры, медленно плывут.
* * *
Затемно вернешься с похорон,
куришь, наливаешь самогон,
засыпаешь прямо там, на стуле.
И сквозь тридевятый слышишь сон,
как под утро дворники проснулись.
Так задумал, видимо, творец —
с черно-белым вывертом-сюжетом.
Новоиспеченный вот отец
у роддома — выглядит поэтом.
Там жена, там целых две души!
Он стоит под окнами с букетом
и кричит ей — сына покажи!
Так на землю падают слова,
и слова подхватывает ветер.
Так от нас останутся на свете
пепел да примятая трава.
На земле — примятая трава,
дома — фотокарточка на полке.
Облако, похожее на волка:
это — хвост, а это — голова.
Это показалось, что болит, —
не спеши хвататься за пожитки.
Отпусти, пускай оно летит —
надувное облако на нитке.
* * *
Я думал так — закончится парад,
все разберут, уляжется охрана.
Сдашь богу ключ, оставишь дубликат,
разрядишь в небо фотоаппарат,
придешь домой, поешь, запрешься в ванной.
А выйдешь и зажмуришься на свет,
как будто все другое — люди, краски.
А ты все тот же — кеды, фурапет.
И бережно под низ берешь пакет —
ну, тот, что с Пугачевой и Боярским.
Нетрезвый. Нет! Не в фокусе. Стоишь.
Затормозить мгновенье норовишь.
А сунешься — и будет столько крови.
Ну что, скажи, в натуре, ты творишь?!
Оно само любого остановит.
Ну что с тобой такая за беда?!
Вон, у других давно большие дети.
Ты все химичишь, лезешь не туда,
хватаешься за воздух, провода,
а на носу уже сорокалетье.
Давай по сто и все — для куражу.
Припишем неудачи монтажу,
не тем друзьям, родным, нечистой силе;
чему угодно — пленке, фиксажу
и крышечке: мы снять ее забыли.