Рассказ
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 2, 2013
Владимир Лорченков
Рассказ
Взгляд у
Иры был тягучий, с поволокой. Каждый раз, когда Ион чувствовал на себе блеск ее влажных
глаз, в уголках которых появлялась большая слеза, сердце его осыпалось. Прямо так и осыпалось, тонко звеня разбитым об асфальт хрусталем. Еще у Иры была челка, которая тоже разбила Иону сердце. Челка была всегда растрепанная, и ему хотелось подойти к ней и поцеловать. Вообще, Ира обладала очень многим, что разбивало сердце Иона. Парень даже всерьез подумывал над тем, чтобы пойти к врачу. К кардиологу.
— Проверьте, доктор,
есть ли у меня еще сердце, — скажет усталый Ион, — или оно разбивалось так часто, что его уже не собрать?
А врач
улыбнется и понимающе попросит рассказать, что же это за причина такая, по которой сердце Иона разбито. Хотя, конечно, все будет прекрасно понимать сам. Ведь врачи — опытные и пожилые — всегда знают, что лечат не причину болезни. Причина недугов, знал Ион, всегда одна — любовь. Но в больницу он идти боялся. Во-первых, Ион был в городе человеком новым и людей стеснялся. Да и времени на больницы у него не было: парень работал в зоопарке, и только и успевал, что чистить вольеры животных, косить траву, убирать территорию. Во-вторых, Ион боялся, что, рассказав врачу-кардиологу, которого он выдумал, всю правду о том, что сердце ему разбила Ира, он, Ион, попадет уже к другому врачу.
Ира была
зеброй кишиневского зоопарка. Глядя на ее челку и глаза — человечьи, внимательные, любящие, — и в особенности разглядывая круп на тонких задних ногах, Ион сметал и сметал с асфальта осколки своего сердца.
— Это сказывается ваше
детство в деревне, — сказал ему однажды профессор Дабижа, — ведь многие дети, выросшие на природе, совершенно положительно относятся к скотине. Более того, это является важной частью их...
— Сами вы, профессор, скотина! — обиделся Ион.
Профессор познакомился с Ионом, когда парень проработал в зоопарке уже год. Член Союза писателей, известный филолог и антрополог, профессор привел в зоопарк внучку. И, глядя, как молодой рабочий в синем комбинезоне любовно глядит на зебру, продекламировал:
— Старой Эллады
прекрасная страсть…
Когда Ион,
робея, признался, что ничего из этих слов не понял, профессор Дабижа охотно отпустил внучку к пруду с персидскими утками, а сам прочитал Иону целую лекцию.
— Друг мой,
признайтесь, вы влюблены в эту зебру? — осторожно начал он. — Да право, не стесняйтесь! В Древней Греции, упомянутой мной как Эллада, вашу страсть бы не только не осудили, но более того, ей бы восхищались! Поэты слагали бы о ней песни! О ней говорили бы ораторы на площадях!
Ион, ожидавший вызова полиции в худшем случае, а в лучшем — просто насмешек, оттаял. А профессор Дабижа объяснял — как он сам выразился — сложившуюся ситуацию. В Греции, говорил он, эпохи Гомера люди понимали, что любовь — это взаимное притяжение двух душ.
— И все! — поднимал палец профессор.
Только две души. А уж в какой оболочке они существуют в этом бренном мире, неважно. Потому союз мужчины с мужчиной, женщины с женщиной в Древней Греции предосудительным не являлся. Более того. Мужчина с мальчиком, женщина — с маленькой девочкой, мальчик с козочкой…
— Ну, и, конечно, — закончил список Дабижа, скептически пожав плечами, — мужчина с женщиной.
Ион слушал
внимательно, и лицо его пылало.
А
Ира, скромно склонив голову, пощипывала траву под оградой.
— Греки понимали, — благовествовал профессор-антрополог, — что любовь есть высшее притяжение. Да, плотским совокуплением единение душ постигается, но оно не суть важно. Поэтому возлюбите того, кого вы любите, отбросив ложный стыд, мой мальчик.
С тех пор профессор Дабижа и работник зоопарка Ион Галустяну не то, чтобы сдружились, но довольно часто общались. И как-то даже парень привел своего мудрого друга в восторг, дав новое определение любви. Любовно поглаживая челку Иры, Ион, мечтательно глядя в небо, сказал:
— Любовь — это как жизнь. Любовь — это зебра. Чередование черных и белых полос. После чего, подумав, уточнил: — Чередование черных и белых полос на самой восхитительной в мире зебре.
Профессор про
себя подумал, что Ион духовно очень вырос. Он порадовался за парня, хотя и перестал приводить в зоопарк внучку. А страсть Иона стала так велика, что ломала купол неба, который трещал и осыпался голубым стеклом на асфальт рядом с багряными остатками сердца Иона. У вольера с зеброй Ирой он проводил почти все свободное время, да и рабочее тоже.
— Я хочу тебя, — сказал он как-то Ире, — хочу так, что изнемогаю, и от томления моего ноги слабеют. Только твое тело меня вылечит, любовь моя.
Оглянувшись, он взял
морду зебры в руки и поцеловал ее в губы. Губы у Иры были мягкие, как ладонь матери, и окончательно свели парня с ума. Ион после работы не положил ключи, как обычно, в будку сторожа, а спрятал в карман. Он вернулся в зоопарк вечером. У охранников это подозрений не вызвало: о том, что работники зоопарка народ ретивый и служат не за деньги, а из любви к животным, знали все. Потому Ион, улыбнувшись знакомому сторожу, кивнул и стал спускаться к вольеру Иры. Он с удивлением
обнаружил, что сердце его не разбито, а,
наоборот, колотится,
как сорока, залетевшая в вольер к орлам. Но у вольера, где жила Ира, сердце его и вправду остановилось. Навсегда.
На вытоптанной земле
вольера резвились две
зебры.
— Откуда…— прохрипел, а может, прошипел, Ион, — это…
— Это радость, старик.
Молодого самца купили, — радостно хлопнул его по спине молодой ученый из секции млекопитающих, — жеребят, может, выведем! Два часа назад из аэропорта привезли!
Оба они знали, что зебры в зоопарках потомство дают крайне редко. Но ученый, довольно улыбаясь, сказал, что зебры уже три часа над этим вопросом трудятся. Сейчас вот передышку небольшую взяли…
Ученый, напевая
под нос, пошел к озеру — ловить рыбу для пеликанов. Ион стоял у вольера еще два часа. Он поплакал, последний раз взглянул в глаза Иры, встряхнувшей головой, и кивнул сам себе. А потом повернулся и пошел вверх, часто оглядываясь.
Один раз, когда Ира всхрапнула, он едва было не побежал обратно, но увидел, что она ластится к самцу, и тяжело вздохнул. Ясно было, что Ира о нем уже и не вспоминает.
На следующий день Ион Галустяну перешел в секцию пресмыкающихся.