Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2012
Санджар Янышев
КИНОТЕАТР НА ДЕБАРКАДЕРЕ
1.
Мужчина в домашних штанах протянул мне крошечный пакетик с двумя желтыми мягкими цилиндриками, похожими на жевательный зефир.
— Что это?
— Беруши. Не стесняйсь, они не надеванные. Стерильность — гарантирую.
— Спасибо… Мне не надо.
— Надо. Я ж храплю, как ерихонская труба. Так что втыкай и спи спокойно.
Актриса Ольга Самошина с нижней полки (или женщина, до ужаса на нее похожая) получила точно такой же пакетик. И попутчица ее, изрядно… хм, укомплектованная, поместившаяся на своей полке только поперек, благо ехать всего часов семь. «Не женщина, а взбитые сливки», — сказал про такую герой Шукшина голосом Игоря Ефимова[1]. Эта взяла свой пакетик без разговоров.
Когда выходили утром в Иваново, три прозрачные упаковки встали на столике застенчивой пирамидкой. Интересно, что подумала про нас проводница. Группа глухих пассажиров забыла комплект слуховых аппаратов…
Кто куда, а я — мимо гордости вокзальной площади, памятника «Молодым революционеркам текстильного края» (в народе — «Головы Невесты») — к первому автобусу на Плёс. С лета 1977 года мечтал побывать в Древнегорске — так в «Почти смешной истории»[2] зовется этот городок на Волге. Зачем мечтал? Да ручку к чемодану приделать!.. Гостиницу разыскать, куда Иллария Павловна, Таисия Павловна и инженер по технике безопасности Мешков В.М. так чудесно въезжают: на арбе, груженной матрасами. А потом без конца бегают друг за дружкой из номера в номер… И коза пасется под окном: «как тыщу лет назад»… Хотелось вслед за героями пройти по залитой солнцем древней площади с квасными бочками.
«За невлюбленными людьми / Любовь идет, как привиденье…» Странная вещь: в детстве влюбленные из этого фильма не казались мне «старыми», несмотря на свои сорок тире шестьдесят. Подлинная и безоглядная страсть всегда свежа, как «Весна» Боттичелли.
Героини приезжают сюда дважды и двумя подсказанными географией путями. Однако «Ракеты» по Волге больше не летают, водное сообщение теперь только круизное; так что обратно, видимо, — снова на колесах, но уже через Кострому (повторяться мы не любим, вот что). От автостанции — десять минут пешком, и мы в пансионате «Плёс», окруженном знатной березовой рощей. Картинка с фантиков от Исаака Левитана.
Разыскивать трехэтажный корпус, в котором героиня Ольги Антоновой преодолела влазь несколько балконов по направлению к герою Михаила Глузского, мы будем после. Сейчас бы чего-нибудь съесть. Трехразовое питание включено — и прелестно окающая хозяйка смены провожает меня в столовую, где за каждым отдыхающим раз и навсегда закреплено его место. Всё как тогда, в 77-м. «Кирпичный» чай, сметана в стаканах, в тарелке с куфической надписью «райобщепитвамсхреном» — горстка лимонных карамелек. Напротив — семья из Москвы, убежденные «плёсовцы» с 30-летним стажем и беспокойством во взгляде: «А вы уже посетили?..» (то есть: «Как, вы еще не видели?..»). Он похож на Штехеля из «Ликвидации»[3] (особенно — голосом), она — вылитая Галина Вишневская (особенно — фронтовой хваткой).
Между борщом и биточками в столовую врывается Вера Надеждовна, местный культмассовый сектор, энтузиастка на доверии. «Так это вы новенький я приветствую вас в нашем райском уголке почему только на два дня после обеда не разбегаться погода как на курорте я покажу вам символ Плёса нашего котика чтоб фотографироваться в 6 часов музей Левитана с утра экскурсия на ювелирный завод потом дача Шаляпина держитесь меня я Вера Надеждовна».
Нет, Вера Надеждовна, спасибо, мы как та кошка, сами по себе, вы нам тропку на Гору Свободы укажите, и с ежиком тамошним по имени Рахмат мы непременно познакомимся; нет, Музей детских страшилок мы навестим завтра, если, конечно, успеем. Штехель что-то говорил про дендрариум, Вишневская вставила про Камень Любви — будет нам и дендрариум с прекрасной старожилкой, полощущей в болоте тапки («Погуляй тут, погуляй, а комары-то тебя и поедят!»), и фаллический каменюка…
Сегодня наш путь — по Карла Маркса, мимо заколоченных и заброшенных домов (вот где привидения!), к потайной площадочке с видом на церковь Воскресения Христова, обретенным — как все чудесное — легко и немного-в-кредит. Вот здесь Таисья Павловна свой мольберт раскладывала, сюда Иллария Павловна ей батон с кефиром носила, отсюда потом брала влюбленный разбег по-над обрывом (снятый, правда, уже на Горе Левитана) — «под музыку Вивальди, Вивальди, Вивальди…».
Найти мастерскую по ремонту зонтов и чемоданов с обосновавшимся в ней веселым одесситом в исполнении Бориса Лёскина («на полный желудок не ходят гулять, чемоданам полезней, когда их возят пустыми») не составит труда, достаточно спуститься к древнегорским Торговым Рядам, что на Главной Площади. Еще бы киоск обнаружить с Иваном Матвеевичем, который «штаны возьмет, трусы сымет, плавки — тоже сымет»: часовых дел мастером, починяющим кастрюли, пылесосы и холодильники. Наверняка ведь сидит на том же месте, считает свои трешки 1961 года выпуска да бубнит, не поднимая глаз: «Ивана Матвеевича нет, будет с минуты на минуту, ждите».
Теперь — на набережную, мимо «Кофейни Софьи Петровны Кувшинниковой» и чайной Плёсского общества трезвости (сливочный сахар! о, сливочный сахар!) — за копченым лещом, главным плёсским деликатесом. Интересно, коптили тут леща в 77-м? Наверняка — так же фирменно, с зеленью и чесноком.
Впрочем, лещ — это «прикрытие». На самом деле мы ищем дебаркадер, возле которого рухнул на сходни чемодан с тюбиками краски — когда оторвалась ручка «и всё заверте…». Дебаркадер — натура уходящая: каждый год где-нибудь сгорает или превращается в труху очередная плавучая пристань — если ее не спасают киношники. Несказанно повезло дебаркадеру, снявшемуся в «Жестоком романсе»[4]. Недавно — в память о «Пароходстве С.С. Паратова» — его отреставрировали, и теперь он встречает на костромском приколе гостей города.
Пройдя всю набережную и отчаявшись, я останавливаюсь на местном пляже; на носу подернутой патиной моторки оставляю одежду и вхожу в воду. Дородная женщина по имени Надюха делает внушение своей исполинской дочери по имени Людка, вытянувшей к солнцу розовые окрестности… Волга тепла и неожиданно быстротечна. Вернувшись на берег, обнаруживаю рядом с моими вещами румяного парня; это хозяин моторки, он предлагает мне прокатиться. Мы плывем вверх по течению, и через два километра я вижу словно волной прибитый к чьим-то владениям красавец-дебаркадер. История — почти смешная.
…Стоп, что там сказала внушительная Надюха своей розовой Людке? «На местный загар мужики не клюют». Но ведь именно так загорающую на камушках Илларию Павловну увещевает сердешная мадамиха из цирюльни (пардон, салона красоты)! Действительность, как всегда, беззастенчиво подражает искусству.
2.
Для чего кинематографу старинные города? В вопросе, как это часто бывает, содержится ответ. Притаившаяся в подобных местах, подчас засахарившаяся красота помогает героям раскрываться навстречу внутренней — красоте, гармонии, любви. Как в «Почти смешной истории». Или же, напротив, служит «равнодушной природой», бесполезным фетишем, оттеняющим уродливость, грязь, душевную мутность. Почему-то зачастую она (красота) рядится при этом в зимние одежды. Как в фильме «Слезы капали»[5]. Или в «Юрьевом дне»[6]. В последнем роль зимы — это еще и традиционные «русские» ассоциации: холод, снежные дали, гиблое место…
Не исключено, впрочем, что всякий архитектурный ландшафт подобен палитре, на которой можно смешивать любые краски. Архитектура ведет себя соответственно переживаниям героя. «Эффект Кулешова»[7] — наоборот.
…А для чего старинным городам кинематограф? Тут поинтересней. Киноглаз не всегда тождествен нашему зрению, возможности объектива несоизмеримо шире. Хотя возможности человеческого глаза неоценимо богаче.
В финале данелиевской притчи об осколке волшебного зеркала, попавшем в глаз Павлу Ивановичу Васину по прозвищу Хомячок (роль Евгения Леонова), герой пытается утопиться в озере. Мы видим днище перевернутой лодки с оставленной горе-утопленником кепкой, за ней — заросли прибрежной сухой травы, за ними (камера едет вверх) — грунтовую дорогу с лошадью, запряженной в телегу (на телеге стоит пианино), за дорогой — ряд деревянных домиков, наконец, за домиками — купола кремля: эпизод снимали в Ростове Великом… Такой взгляд на кремль возможен, только если войти в мелкую воду озера Неро и присесть на корточки, увязнув при этом задницей в жиже сапропеля. Не самая комфортная точка зрения — с учетом промозглой осенней поры, выбранной режиссером для съемок.
Я приехал в Ростов в ноябре, когда уже грянули 20-градусные морозы, озеро сковал лед: природа намекала на новые возможности для обозрения местного ландшафта. Сколь ни хрупко было двухдневное зеркало — искушение взяло верх.
Спустя сотню шагов по озеру перспектива меняется: отплывший кремль вырастает над городом, словно царство славного Гвидона («Остров на море лежит, / Град на острове стоит, / С златоглавыми церквами, / С теремами и садами…»). Уходим дальше: линия монастырей и отдельно стоящих соборов становится непрерывной — будто схваченной широкоугольным объективом. Слегка задержавшись на уровне глаз, камера опускается к ледяному панцирю, по которому ветер вытягивает и треплет зыбучие дорожки снежного порошка. Мгновение — и объектив постигает пятидесятимиллиметровую толщину линзы, как нагретый нож — сливочное масло; прежде чем темные воды смыкаются над головой призрачного наблюдателя, мы успеваем подивиться золотым, серебряным и бирюзовым луковкам, растущим прямо из слоистого пузырящегося внутри себя стекла.
Достаточно взгляда. Всегда и в любом месте. Жизнь скоротечна, один сохранившийся взгляд — это очень много.
Теперь можно не спеша возвращаться в «Дом на погребах» — гостиницу, расположенную прямо внутри кремля. Но прямых путей мы не ищем. Поэтому — заглянем сперва на чай к отцу Александру, в Храм Косьмы и Дамиана. По Пролетарской, переходящей в Советскую, минуя «Детское кафе» с тиром, управляемым бабой Валей, вдоль Торговых Рядов — к запримеченным с утра грузинам, на харчо и хачапури «по-аджарски»…
У входа в кремль меня поджидает Цыганский Барон. «Кожа на барабане должна быть тугой!» — быстро бормочет он. Этот персонаж — из другой оперы. Точнее, другого фильма. Такого, например, как «Юрьев день».
Кожа на барабане должна быть тугой. Ветер, вода и камень… что там еще — огонь?..
3.
«…Ехать двести километров, чтобы понюхать капусту?!..» — «Это не двести километров. Мы приехали лет на двадцать назад».
Накануне отъезда на ПМЖ в Европу (раньше это называлось «эмиграцией») москвичка и заслуженная артистка РФ Люба приезжает с сыном Андреем в захолустный городишко, в котором когда-то родилась. Здесь она теряет все: сперва сына, потом имя и собственную идентичность — в обмен на вновь обретенную родину. Возможно, реплику Любы про «двадцать лет назад» следует понимать буквально. Притча о блудном сыне пожирается мифом о возвращении домой.
Туманом встречает героев картины Юрьев-Польский. Реальность утрачивается, едва сцепив название древнего города с топонимикой фильма. Сценаристу Юрию Арабову понадобилась эта живучая идиома: «Вот те, бабушка, и Юрьев день!» — иначе сей город бы звался… ну, скажем, Арбатов, как в «Золотом теленке», снимавшемся тут за сорок лет до. И река была бы не Колокша, а таки Селекша — без намеченной в фильме вариативности (представляю, как веселился Юрий Николаевич, придумав эту Селекшу).
Мы ждали настоящей русской зимы — все должно быть, как там. Для чего-то это нам нужно — проверить созданную кем-то фантасмагорию на живучесть. Поверить выдумку аршином апостола Фомы. Вот река, вот мост… Тумана нет, зато солнце, осветив на час площадь с Торговыми Рядами, сгинуло и более уж не вылезало никогда.
Входя на главную съемочную площадку «Юрьева дня» — территорию Михайло-Архангельского монастыря (в фильме он зовется кремлем), — я тут же ищу взглядом скамейку рядом с колокольней. Да, именно здесь исчез мальчик, которого, возможно, и не было вовсе.
Продав билет в музей, кассирша, она же смотрительница, звеня ключами, идет вперед. У меня есть время, чтоб ее разглядеть. Возраст средний, рост — приблизительный… У всех без исключения обитательниц города Юрьева в фильме волосы покрашены «интимным суриком» («была еще “деликатная смесь”, с зеленым оттенком, но ее разобрали».) Голова моей проводницы покрыта светлым беретом… Торчащие из-под него кончики волос — цвета соломы с легкой желтизной.
— Вы сами-то откуда будете? — спрашивает не оборачиваясь.
— А я и не знаю, — отвечаю честно.
— У нас тут тоже один ходил, неизвестно откуда, каждую неделю приезжал, вот на эту скамейку садился с блокнотиком. Я, говорит, писатель… Писать не будете?
— Ни в коем случае.
— А потом кино вышло… Сценарист оказался. Все неправильно про наш город показал, такие страсти-мордасти! Мэр это кино запретил, я считаю, правильно. Нельзя так, нельзя! В кино должно быть все по правде.
— А хотите кино про Настоящее Чудо? Пришла женщина в храм… Вас как зовут?
— Софья Павловна.
— Как графиню в «Бронзовой птице»! Итак, приходит Софья Павловна вот в этот монастырь, на работу, открывает двери храма, а оттуда… ангел выходит.
— Настоящий?
— Натуральный. С крыльями и огненным нимбом.
— Ой, как красиво!
— Хотите?
— Вы сценарист! — облегченно констатирует женщина.
— Вроде того.
— Хочу! Такое кино хочу. Только имя измените, пусть будет Любовь Карловна.
— Заметано.
Кто такая Любовь Карловна, спросить не решаюсь. Героиня волнуется. Она смотрит только что снятый эпизод — и, кажется, уже видит следующий…
Сопроводив меня на колокольню, женщина не уходит; она стоит за моей спиной, видимо, ждет продолжения начатого кино. Я смотрю вниз, на то самое место, где сидел Арабов и придумывал свой «Юрьев день». Вот и Любу, героиню Ксении Раппопорт, он на ту же скамейку посадил. Люба уснула (двенадцать секунд темноты, ровно), а когда проснулась, мальчика уже не было…
— Я знаю, куда он исчез.
Резко оборачиваюсь. Мне не послышалось, это сказала моя проводница. Она сняла с головы беретку и держит ее в опущенной руке. Выцветшие на концах волосы ближе к макушке имеют яркий желто-красный цвет. Интимный сурик.
…О том, куда исчез мальчик, я писать не буду: пообещал держать чернила сухими.
[1] Цитата из фильма «Они сражались за Родину» (реж. Сергей Бондарчук, 1975).
[2] Фильм Петра Фоменко по сценарию Эмиля Брагинского (1977).
[3] Многосерийный телефильм (реж. Сергей Урсуляк, 2007).
[4] Фильм Эльдара Рязанова (1984).
[5] Фильм Георгия Данелия (1982).
[6] Фильм Кирилла Серебренникова по сценарию Юрия Арабова (2008).
[7] Открытие 20-х гг. XX века, легшее в основание теории монтажа.