Перевод с персидского и вступительное слово Дж. Дорри
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 4, 2010
Рубрика: “Журнал “Четки” представляет”
Наш журнал предлагает вниманию читателей новую рубрику – в качестве гостя мы пригласили на страницы “НЮ” казанский журнал “Четки”. Это издание давно и широко публикует древнюю и современную литературу Востока — поэзию, прозу, памятники духовной и философской мысли.
К сожалению, удаленность и самобытность журнала мешают тому, чтобы лучшие образцы восточной литературы попали на глаза столичным читателям. Мы надеемся, что благодаря нашей акции пополнится круг любителей этого рода изящной словесности.
ОТ ПЕРЕВОДЧИКА
В конце 1960-х годов мне попался в руки небольшой сборник рассказов с немудреным названием “Проклятый слепой” неизвестного тогда для меня автора — Хосроу Шахани. Прочитав книжечку, вышедшую из печати еще в 1961 году, я поразился, как писатель мастерски, острыми сатирическими мазками изображал сцены современной жизни. Одновременно меня пленил его юмор, мягкий и добродушный.
Биография писателя, как и сами его рассказы, очень проста и особыми событиями не отмечена. Вот как рассказал о себе сам писатель, отвечая на вопросы издательства “Амир Кябир” в 1968 году: “Думают, что у меня очень богатый и сложный жизненный путь… Если он останется неизвестным, будущие биографы, исследователи и составители антологий окажутся в тяжелом положении. И вот, чтобы облегчить будущим достопочтенным исследователям муки творчества, я позволю себе почтительно донести до их сведения:
Имя — Хосроу.
Фамилия — Шахани Шарк.
Имя отца — Али Асгар (покойный). Уважаемых исследователей прошу не пытаться искать его могилу — пустая трата времени.
Имя матери — Алавийе Бейгям (покойная).
Время и место рождения — 2 января 1930 года, город Мешхед. Таким образом, мне сейчас 38 лет.
Рост — 161 см, вес — 61 кг. Особые приметы — густые черные усы (конечно, в настоящее время).
Место жительства — пока Тегеран, а в дальнейшем — один Аллах знает…
Важные события жизни — рождение и смерть.
Выдающиеся эпизоды жизни — в детстве мечтал стать командиром подводной лодки или авианосца. А что из меня вышло, судите сами”.
В 1972 году Шахани писал: “Опять ко мне обратились с просьбой написать, так сказать, автобиографию. Подумав, я решил, что самая лучшая автобиография — та, которую написал пять лет назад к выходу сборника “Комедия представления”. Считаю необходимым добавить лишь то, что за эти годы никаких важных событий в моей жизни не произошло и сам я не изменился, не считая того, что волосы немного поседели и возраст мой на несколько лет приблизился к нулю”.
Я выбрал для перевода один рассказ Шахани — “Жертвы наводнения” — и напечатал его в журнале “Новый мир”, № 8 за 1973 год. Я написал письмо автору и послал ему этот перевод через писателя Мохаммада Али Джамаль-заде, жившего тогда в Женеве, с которым я регулярно переписывался. Ответ Шахани не заставил себя ждать. Он прислал мне благодарственное письмо и два своих новых сборника рассказов — “Богатырь нашего квартала” (1966) и “Комедия представления” (1967). Поскольку переписка с людьми из Советского Союза в те годы ему грозила неприятностями (об этом у него есть юмористический рассказ), мы переписывались через Женеву, а иногда через моего приятеля Вахида Ализада, жившего в Финляндии (его семья была в дружеских отношениях с моей тетей).
Я увлекся рассказами Х. Шахани, стал выбирать из каждого сборника по несколько рассказов и регулярно переводить их. Их публиковали в “Новом мире”, “Иностранной литературе”, журнале “Азия и Африка сегодня”, а также в изданиях, выходящих в союзных республиках, — “Звезде Востока” (Ташкент), “Памире” (Душанбе), “Просторе” (Алма-Ата) и в других журналах.
В 1973 году в Алма-Ате проходил симпозиум писателей Азии и Африки. Редакция журнала “Новый мир” попросила меня перевести по этому случаю один рассказ иранского писателя. Я предложил несколько на выбор, и редколлегия выбрала рассказ Х. Шахани “Ураган”. Вот его содержание. Один простой иранец в письме другу сообщал, что в их городе бушует такой ураган, что из-за песка невозможно раскрыть ни рот, ни глаза, ни даже выйти на улицу. Это письмо попадает в некий “цензурный комитет”, и автора письма вызывают в соответствующий орган для допроса. В результате отправитель сознается в том, что он вредитель, клеветник, предатель и враг. Вся общественность города требует суда над ним…
Через некоторое время после выхода номера журнала с этим рассказом один мой знакомый сообщил, что из-за него у редакции “Нового мира” были неприятности. Якобы звонили из ЦК КПСС и интересовались личностью автора. А поскольку о самом писателе никто ничего не знал, то решили, что публикация подстроена одним из “сионистов”, который под видом рассказа никому не известного иранского писателя написал сатирический памфлет о нашей советской жизни. Причем, многозначительная деталь: если фамилию так называемого переводчика прочитать справа налево получится слово “Иррод”.
Я тогда не поверил в эту забавную историю и решил, что меня разыгрывают. Много лет спустя в Доме творчества “Малеевка” я оказался за столом с одним из редакторов журнала “Нового мира”, который, услышав мою фамилию, спросил, не переводчик ли я того самого злополучного иранского рассказа. И затем подтвердил всю эту историю с “Ирродом”.
Я же продолжал поддерживать связь с Хосроу Шахани и переводить его рассказы из новых сборников. В издательстве “Наука” вышли в свет сборники его сатирических и юмористических рассказов “Неуживчивый” (1974) и “Интервью Меллат-заде” (1979), в издательстве “Радуга” — сборник “Как ухаживать за мужем” (1989), а в большом сборнике “Персидские юмористические и сатирические рассказы”, выпущенном издательством “Правда” огромным тиражом, был напечатан двадцать один рассказ Х. Шахани — один смешнее другого.
Со сборником “Как ухаживать за мужем” тоже произошел курьез. Книга появилась в магазинах 6 марта, перед “всенародным женским днем”. Когда я в этот день пришел в книжный магазин на Арбате, мне сказали, что книга получена, но она на складе, и поэтому предложили приехать на следующий день. Но на следующий день я не смог приехать, затем был праздник 8 Марта. А когда я появился в магазине 9 марта, то мне заявили, что книга моментально разошлась накануне праздника, так как мужчины решили, что она представляет собой пособие по завоеванию мужских сердец и раскупили все экземпляры, сочтя, что это хороший подарок женщинам.
…Хосроу Шахани долго и тяжело болел. Врачи обнаружили у него рак, и последние два месяца перед кончиной он сильно мучился и жил только на уколах. Умер Хосроу Шахани недавно, 20 мая 2002 года. Приехав в июне 2002 года в Иран на Первый национальный конгресс иранистов, я, к сожалению, уже не застал в живых своего друга.
Хосроу Шахани
РАССКАЗЫ
Сапожник из Тарикабада
Однажды по заданию редакции я отправился в город Тарикабад готовить очередной репортаж. На место прибыл с заходом солнца. Городок был небольшим, показался мне тихим и безлюдным. Я снял номер в гостинице и, поскольку был ранний вечер, а я не имел привычки засыпать в такую рань, решил пойти прогуляться.
Навстречу мне попался прохожий с двумя лепешками сангяка и миской маста.
— Извините, ага. Где тут у вас кинотеатр? — спросил я у него.
Прохожий пожал плечами и отвечает:
— А у нас нет кинотеатра.
— То есть как?
— Так. Раньше был, а теперь нет, — пояснил он и поплелся дальше.
Тогда я решил найти один из ближайших клубов отдыха, чтобы сыграть на бильярде, в пинг-понг или настольный футбол. Я спросил об этом у лавочника, запиравшего ворота своей лавки.
— Нет, — говорит, — у нас клубов. Раньше были, а теперь нет.
Схожу, думаю, в ресторан. Поужинаю, выпью. А мне в ответ говорят: “Раньше были у нас и рестораны, и кофе, и пивная, и бар. А теперь нет”.
Вот те на, удивился я. Что же это за город, где до моего приезда было все. А теперь ничего не осталось?! Не дай бог, беда какая приключилась с городом и его жителями! Тут я приметил небольшую сапожную мастерскую. Сапожник, он же владелец мастерской, уже пожилой мужчина, заканчивал возиться с последней парой сапог и собирался уходить домой.
Сделав вид, что хочу почистить ботинки, я зашел в мастерскую. Внутри она освещалась одной электрической лампочкой в двадцать пять свечей. Я присел на скамейку рядом с хозяином и постепенно, слово за слово, мне удалось вовлечь его в беседу. Незаметно я перевел разговор на город и как бы в шутку спросил:
— Отец, город у вас проклятый, что ли? Или, может, какая-нибудь небесная напасть обрушилась на него? Все вдруг пропало куда-то. Кого ни спросишь: где кинотеатр, где увеселительные заведения, спортивные комплексы, кафе, кабаре? — отвечают, мол, раньше все было, а теперь нет.
Видать, я задел его больное место, потому что он в сердцах отложил в сторону еще не готовые сапоги и с досадой сказал:
— Ох, лучше бы он был проклят! Лучше бы на него обрушилась небесная напасть! Тут у нас такое творится, что небесная напасть в сравнении с этим — просто божья благодать.
Ну, думаю, и накипело же у него на душе! И прежде чем я успел спросить, что же может быть похлеще небесной напасти, он сам сказал:
— Беда нашего города – его самозарождающиеся законы, от которых город стал похож на безмолвную пустыню, а жители — на голодранцев. Если бы не эти законы, не стал бы Тарикабад таким, каким ты его сейчас видишь, и я бы не стал теперь простым сапожником… Лет десять-пятнадцать назад приехал к нам в Тарикабад губернатор, а с ним — начальник городской полиции, оба любители повеселиться. Одним словом, гуляки и кутилы. Увидев, что в городе нет никаких увеселительных заведений, они пришли в ярость. Город, лишенный увеселительных заведений, считали они, скорее похож на кладбище. В таком городе не хочется работать, отдыхать, да попросту жить не хочется. Люди должны наслаждаться жизнью, получать от нее удовольствие. Во всем нужен порядок — работа работой, а про отдых и развлечения тоже нельзя забывать. Поэтому они пригласили в городскую управу всех влиятельных лиц города, где господин губернатор долго рассказывал о пользе здорового отдыха, развлечений и спорта для города и для самих горожан и призвал всех городских заправил строить гостиницы, кафе, рестораны, клубы, коктейль-бары и прочие увеселительные заведения. Губернатору докладывали, что у него могут быть противники среди религиозных святош, которые все эти кинотеатры, кафе, рестораны не преминут объявить делом богомерзким. Но губернатор был тверд и заявил, что каждый, кто осмелится бросить вызов достижениям цивилизации в Тарикабаде, будет иметь дело с полицией и судом.
После такого откровенного разговора с господином губернатором нашлось немало желающих, и среди них ваш покорный слуга, посвятить себя благородному делу отдыха горожан. Я открыл кафе-ресторан с национальной музыкой. Из Тегерана выписал музыкантов и танцовщиц. Вскоре мое кафе превратилось в излюбленное место отдыха жителей нашего города, истосковавшихся по такого рода развлечениям. При этом губернаторе и его начальнике полиции у меня отбою не было от посетителей — любителей выпить и всех приверженцев учения Хайяма, провозгласившего: “Будь весел в этот миг, название которому — жизнь”. Дела мои шли как нельзя лучше: я прикупил несколько магазинов, доходных домов, расширил сеть увеселительных заведений. Но тут по несчастью, а может, волею судьбы, нашего губернатора перевели в другой город, а вместе с ним уехал и начальник городской полиции.
Новый губернатор был из тех святош, кто не позволял себе пропустить ни одной молитвы в пятничной мечети. И начальника полиции привез себе под стать. Уже через два дня они позакрывали все кафе. Приказ нового губернатора призывал к религиозной борьбе со злачными местами. Наша вчерашняя опора — полицейские — при содействии невесть откуда взявшихся огромных толп истинных мусульман в одно мгновение ока разграбили все, что можно было разграбить, и разрушили все, что можно было разрушить. Казалось, что лишь с приходом нового губернатора они узнали, что спиртное — самый великий грех на свете.
Те крохи, что у меня оставались после этого набега, пришлось продать или раздать кредиторам, а мои должники мало того, что не вернули мне свои долги, так еще и сами участвовали в грабежах. Я был вынужден отсиживаться дома, пока наконец не сменился и этот губернатор.
Третий по счету губернатор был большим любителем спорта. Под стать ему был и новый начальник полиции.
Начали они с того, что на государственные деньги соорудили в Тарикабаде стадион, создали спортивные команды по футболу, волейболу, баскетболу, борьбе и тяжелой атлетике. На встрече с нами губернатор призвал всех к созданию спортивных клубов. Я еще не пришел в себя после разора, и поэтому предложение губернатора было мне не по душе. Чтобы хоть как-то возместить ущерб, я одолжил денег и на них основал свой спортивный клуб. Получилось вполне приличное место проведения свободного времени для молодежи, которая приходила сюда поиграть в настольный футбол, бильярд, домино, пинг-понг. Одному богу известно, сколько пришлось вложить в это дело. Зато вскоре дела мои пошли в гору. Я вернул все свои лавки, магазины и дома. А молодые парни Тарикабада, пристрастившись к спорту, перестали приставать к девушкам и докучать жителям города непристойными выходками. Так прошло три года. Наш губернатор получил новое назначение, а когда прибыл новый, вдруг выяснилось, что спортивные клубы города — это самые настоящие притоны и рассадники разврата. А посему их существование в мусульманском городе при столь благочестивом губернаторе и начальнике полиции покрывает тяжелым позором всех горожан.
По распоряжению нового губернатора все клубы были разрушены, а кирпичи и другие строительные материалы разворованы. И снова я стал нищим. Спустя два года у нас опять сменился губернатор. Это был душа человек. Ему никакого дела не было до того, кто чем занимается. А его любимым изречением было: “Рай там, где нет притеснения, где никому ни до кого нет дела”. Что бы кто ни вытворял, его чиновники никого не трогали. Поэтому я поднатужился с деньгами, открыл чайную, купил несколько бронзовых мангалов, деревянных вафуров и фарфоровые сосуды для курения опиума времен Насер Эд-дин шаха! И при этом губернаторе у меня дела пошли на лад.
С очередным губернатором нам снова не повезло. Он не только совал нос во все, но к тому же был членом международного движения за нравственное возрождение человека и ярым противником курения наркотиков. Естественно, сразу вспомнили, что опиум по мусульманским законам — одно из самых великих прегрешений в мире. И тут ясно, какая участь постигла меня самого и мою чайную. Но вскоре воцарился новый правитель. Поговаривали, что он получил образование в Европе и хорошо усвоил тамошние правила. Новый губернатор, узнав о том, что в нашем древнем и красивом городе нет ни одного кинотеатра, от досады так ударил в ладоши, что я этот хлопок услышал, находясь за несколько кварталов от губернаторства. Когда мне сообщили, что наш новый, желая приобщить горожан к западной цивилизации, ищет добровольцев для открытия современного кинотеатра, я засучил рукава и, так сказать, ступил на тропу культурной жизни.
Выклянчив средства, я построил на площади Грез фешенебельный кинотеатр “Мечта”, тот самый, который его приемник руками полиции и горожан предал огню и разрушил, так как терпеть не мог кино, считая, что оно развращает народ, особенно молодежь. Короче говоря, появился у нас губернатор-голубятник. Все, у кого водились деньги, завели голубей. Следующий губернатор запретил разведение голубей, так как они, по его мнению, мешали летать самолетам. Один из губернаторов любил лошадей. Он постоянно устраивал скачки, поэтому народ был вынужден сменить своих ослов на коней. Следующий был заядлым любителем корриды. Он заставил людей поменять лошадей на быков. У очередного губернатора маниакальная любовь к фонтанам — на каждой площади, да что там — на каждой улице и в каждом переулке он понастроил множество бассейнов с фонтанами. Тот, кто пришел ему на смену, в целях расширения улиц и решения проблем городского транспорта разрушил фонтаны своего предшественника, а бассейны засыпал. Вновь прибывший губернатор больше всего на свете обожал мороженых циклопов. Ясно, что вскоре в нашем городе их ели все от мала до велика. Следующий губернатор на дух не выносил мороженых циклопов, поэтому он приказал полиции всякого кто их ест, пороть на центральной площади…
— Так что ж ты до сих пор торчишь в этом Тарикабаде? — спросил я сапожника.
Старик вынул из своего мельхиорового портсигара, видимо оставшегося ему в наследство от отца, еще один окурок и горько усмехнулся:
— Да вот, жду прибытия нового губернатора. Хочется спросить у него, курить-то теперь как будем — с мундштуком или без?!
Союзники
23 августа 1941 года спокойствие нашего городка было взорвано ужасным известием: вот-вот в нашу страну должны вступить союзнические войска. Перепуганные жители при встрече друг с другом шепотом, под страшным секретом, лихорадочно обсуждали возможные последствия этого зловещего события, но уже на следующий день, когда кипение страстей достигло наивысшей точки, вопрос дебатировался в открытую.
Люди, понимающие в политике, объясняли, какие государства являются союзниками, какие цели они преследуют, вступая в нашу страну, когда следует ждать их в наш городок. Остальные, кто мало смыслил в мировых проблемах, но не желал отставать от первых, изображали союзников в виде семиголовых драконов или белого дива. Кумушки на всех перекрестках пересказывали друг другу слухи о том, что союзники не верят ни в бога, ни в черта, что они одинаково беспощадны к мужчинам и женщинам — одним словом, сравнивали их приход с нашествием гуннов или монголов.
Короче говоря, все эти слухи и болтовня нагнали на горожан дикий страх. Женщины отправились к гробнице святого имама, расположенной неподалеку от городка, зажгли свечи, по обычаю привязали к окружающим могилу деревьям ленты и клочки одежды, уповая на то, что Аллах услышит их мольбы. Мужчины собрались в соборной мечети города и, возложив Коран на голову, молились о том, чтобы враги были разгромлены и уничтожены. Все с ужасом смотрели на городские ворота, откуда ожидалось вступление союзников.
К вечеру 24 августа город охватила паника. В этот день губернаторство провинции расклеило на всех улицах, во всех переулках напечатанные на машинке призывы, содержание которых, насколько мне помнится, было следующее: “Уважаемые жители города! По сведениям, поступившим из центра, союзники перешли границы нашей родины. В любую минуту город может подвергнуться нападению с земли и воздуха. Бомбардировка и огонь вражеской артиллерии могут превратить наш город в груду пепла. Поэтому просим всех жителей сохранять полнейшее спокойствие. В целях маскировки от вражеской авиации с сегодняшнего вечера запрещается зажигать в домах огни. Заранее благодарим вас за помощь, которую вы окажете губернаторству и всем местным властям. Губернаторство”.
После расклейки листка люди толпами стали покидать город, направляясь в близлежащие деревни и имения. Те же, кому некуда было податься, заперлись в своих домах и носа наружу не высовывали.
Улицы нашего городка, обычно оживленные, до поздней ночи заполненные публикой, сразу опустели и погрузились во мрак. Кроме трескотни ночных цикад, воя шакалов и лая собак, не слышно было ни звука.
С наступлением ночи горожане, дрожа от страха перед предсказанной губернаторством бомбардировкой и артиллерийским обстрелом, притаились у окон и молча следили за темным небом.
Было уже за полночь, когда зловещую тишину внезапно разорвал страшный грохот, напоминающий залп предрассветной пушки во время рамазана. Сонные люди, лязгая от страха зубами, вскочили с постелей; разбуженные дети подняли плач; женщины, сдерживая крик, дабы не услышали их кровожадные летчики, пытались успокоить детей. Старухи поотважнее, не попадавшие с перепуга в обморок, уселись лицом к Кибле и принялись бормотать заученные с детства слова молитвы. Мужчины, дрожа как осиновый лист, старались ободрить и успокоить женщин и детей, но никто из них не решался приоткрыть двери и взглянуть, хотя бы одним глазом, что делается на улице.
Гул самолетов и звуки смертоносных союзнических бомб и снарядов стихли только на рассвете. Когда наконец совсем рассвело и выглянуло солнце, одна за другой начали отпираться двери, и на улицах появились растерянные жители — сначала одинокие фигуры, а потом и группки.
Естественно, что всех волновали события прошедшей ночи. Некоторые отправились искать следы бомбежки. К счастью, наш город был настолько мал, что на эти поиски ушло не много времени. Слава Аллаху, наш город не пострадал от налетов и разрушений. Но неожиданно — неизвестно, через какие каналы, — просочился слух о том, что волей Аллаха летчики сбились с пути и в темноте, не разглядев города, сбросили весь свой смертоносный груз на окрестные поля и горы, откуда и был слышен весь этот грохот и шум. Некоторые, в том числе ага Реза со свояком, клялись и божились, что лично побывали там, где были сброшены бомбы.
Сорокалетний ага Реза, наш ближайший сосед, отец четырех детей, работал кладовщиком на зерновом складе и еле сводил концы с концами. Вместе с ним на том же складе работал казначеем его свояк Голам Али, когда-то в детстве посетивший с отцом святые гробницы в Кербеле поэтому прозванный Кербелаи Голам. Набожный и благочестивый человек, он регулярно посещал мечеть, не пропуская ни одной молитвы и строго соблюдая посты. Вместе с женой и детьми он жил в маленьком трехкомнатном домике недалеко от своего родственника. Денежные дела его были не лучше, чем у аги Резы. С мельчайшими подробностями они описывали размеры образовавшихся воронок, следы разрушений. Слушатели, воздевая руки к небу, благодарили Аллаха за милость к мусульманам нашего городка и за то, что он спутал планы врага. Некоторые верили, что это чудо святого имама, гробница которого расположена неподалеку от нас. Видимо, ангелы по приказу Всевышнего создали в пустыне мираж, и сбитые с толку безбожники разбомбили именно этот привидевшийся им город. Самые ревностные мусульмане направились в мечеть воздать должное Аллаху за его милость и помолиться за свое спасение.
Вскоре был обнародован второй призыв губернатора, который, опять-таки, насколько я помню, сводился к следующему: “Уважаемые сограждане! Вчера, когда союзнические бомбовозы пытались обрушить свой смертоносный груз на наш город, милость Аллаха снизошла до его рабов, и мы были спасены от неминуемой гибели. Как стало известно, волей Аллаха вражеские бомбы были сброшены на окрестные поля, и поэтому город и его население не пострадали. Во многом этот успех достигнут благодаря вашей исполнительности и дисциплинированности. Имеются сведения о том, что сегодняшней ночью союзники возобновят свои налеты. Просьба к вам, дорогие сограждане, в целях безопасности продолжить светомаскировку и не показываться на улице. Нарушители будут строго наказаны. Губернаторство”.
Понятно, что и следующую ночь простой народ нашего городка провел в страхе и волнении. Опять до самого рассвета слышался рев самолетов и грохот сбрасываемых бомб.
Наутро, когда взошло солнце, стало доподлинно известно, что вслед за воздушным налетом в город вошла союзническая пехота, которая сорвала замки с банковских сейфов нефтяной компании и финансового управления и разграбила зернохранилище и сахарный склад.
Больше всех о ночной атаке союзников кричали кладовщик ага Реза и казначей Кербелаи Голам. Когда один из удивленных спросил агу Резу, куда же делись союзники и почему они не задержались в нашем городе до утра, ага Реза, его свояк и еще два-три таких же честных и порядочных человека, поддержавших эту версию, ответили, что, поскольку у союзников кончились припасы, они послали в наш город небольшой авангард, который и прибыл ночью в наш город, ограбил его и ушел.
Когда до жителей дошло, что ограблены зернохранилище, сахарный склад и денежные сейфы, они, забыв о страхе перед союзниками, забеспокоились о том, чем же наполнить свои желудки. Все ринулись к зернохранилищу и воочию убедились, что безжалостные союзники сломали замки и увезли всю пшеницу и рожь до последнего зернышка. Растерянная толпа двинулась за помощью в губернаторство, но там сообщили, что господин губернатор на рассвете срочно покинул город, чтобы представить в центр отчет о вражеской ночной вылазке. Вскоре прошел слух, что союзники в качестве заложников схватили начальника отдела финансов, начальника полиции, председателя продовольственного комитета, председателя банка, а заодно прихватили начальника отдела по сельскому хозяйству.
Город оказался брошенным на произвол судьбы. Бакалейщик Мешеди Рамазан — если он жив, дай бог ему здоровья, а если скончался, да будет земля ему пухом! — воскликнул даже: “Бессовестные! Мало им было нашего зерна и припасов, зачем же надо было выкрадывать наших начальников и благодетелей!”
В городе нарастала паника. Перед хлебными лавками и пекарнями стояли огромные очереди. На одну несчастную лепешку приходилось пятьдесят голодных ртов. Люди, до сих пор жившие в мире и дружбе, хватали друг друга за глотку из-за куска хлеба.
Правда, уже на четвертую ночь не слышно было никаких бомбардировок. Должно быть, вся военная мощь вражеской армии и стратегия ее генералов были направлены лишь на ограбление зернохранилища, сахарного склада и сейфов в банке и в нефтяной компании.
Прошло еще несколько дней, и радио сообщило, что в Тегеране подписан мирный договор между нашей страной и союзниками! Это радостное известие пролилось живительным бальзамом на наши израненные души, хотя нехватка продовольствия не давала по-настоящему почувствовать наступление мира и насладится спокойствием. Когда же наконец страсти приутихли и жизнь нашего городка постепенно вошла в прежнее русло, выяснилось, что наш губернатор, выехавший в центр для доклада, обратно не вернется. Начальника финансового отдела, председателя продовольственного комитета, начальника полиции и председателя банка, которых выкрали союзники, мы также больше не увидели. Из центра было прислано новое начальство, которое и взяло в свои руки бразды правления.
Через месяца два-три новые воротилы городка, связанные узами дружбы со старыми, стали упрекать нас в том, что мы-де, неблагодарные люди, не ценим своих благодетелей, не защищаем их и оставляем их без поддержки. “Вашего начальника продовольственного комитета и директора банка союзники выслали в Париж, а вы и не пикнули, — сокрушались они. — Губернатор, отправившийся в Тегеран на доклад к министру, по дороге был похищен союзниками и еле спасся от них, найдя убежище в США, а вы и бровью не повели, сидели себе сложа руки и беспокоились только о своих ненасытных утробах. Начальников полиции и отдела финансов увезли в наручниках, а вы и в ус себе не дули. Ну и поделом вам! Получайте теперь за все это с лихвой!”.
Мы же, как покорные овцы, молча и согласно кивали головами, не зная, что и ответить.
Немногим более чем через полгода прошел слух о том, что ага Реза и его свояк Кербелаи Голам купили по два земельных участка в окрестностях нашего города. Говорили также, что дядя жен аги Резы и Кербелаи Голама, много лет назад эмигрировавший в Аргентину и владевший там золотыми приисками, около трех месяцев назад (т.е. как раз через полгода после нападения союзников на наш город) скоропостижно скончался. И поскольку у него не было прямых наследников, все свое состояние он завещал двум невесткам, т.е. женам аги Резы и Кербелаи Голама. И как раз на эти деньги свояки купили земельные участки и несколько лавок и домов.
Правда, кроме аги Резы и Кербелаи Голама, у некоторых начальников и знатных людей нашего города, не попавших в плен к союзникам после тех двух ночных налетов вражеских самолетов на зернохранилище, сахарный склад и банковские сейфы, также скончались дяди, завещавшие им все свое наследство. А другие сами обнаружили в своих домах клады и таким образом смогли быстро сколотить себе неплохое состояньице. Но почему-то за все это время у нас, простых людей, не оказалось ни одного дяди или тети, которые бы пожелали оставить нам что-нибудь в наследство. Единственное, что нам перепало от ночной атаки союзников, — это тумаки, тычки и затрещины от своих сограждан во время потасовок перед булочными и пекарнями.
Залечили
Был я вполне здоровым человеком, не знал никаких болестей и хворостей, на отсутствие аппетита не жаловался, и настроение всегда было превосходное. Друзья-приятели завидовали мне. И вот самая что ни на есть пустяковина — зуб заболел — перевернула всю мою жизнь, приковала к постели, сделала из меня инвалида. О, если бы в тот злополучный день я сломал себе шею и не ходил к стоматологу или прибег бы к испытанным дедовским средствам — шалфею, миндальному киселю и вареным бобам!..
Месяц назад заныл у меня коренной зуб. Сперва я особо и не беспокоился – ладно, мол, думаю, пройдет. Однако к вечеру щека распухла. Вижу — дело дрянь. Помазал десну йодом, но стало еще хуже. Наутро после бессонной ночи, взглянув в зеркало, я увидел, что физиономия моя стала похожа на белый кабачок, глаза заплыли, а нос распух, словно пчелы покусали.
Ничего не оставалось, как идти к стоматологу. Он чем-то смазал зуб, боль улеглась, а через пару дней и опухоль спала. Зуб удалили. Все!
— Я не терапевт, — сказал врач, выписывая рецепт на лекарство — прикладывать к ранке в десне, — но позволю себе заметить, что язык у вас очень обложен. Очевидно, желудок не в порядке. Я мог бы вам прописать слабительное, да боюсь, как бы не навредить. Настоятельно вам советую показаться терапевту — ведь большинство болезней проистекают от плохого пищеварения.
Уплатив врачу гонорар и поблагодарив за совет, я вышел из кабинета с мыслью, что, пожалуй, стоит, не теряя времени, сходить к терапевту. Лучше заблаговременно принять меры и не запускать болезнь.
Завернул в первую попавшуюся по пути приемную. К счастью, очереди там не было. Доктор выслушал меня, усадил в кресло и попросил показать язык.
— Вовремя ты ко мне обратился, — глубокомысленно изрек он. — Еще пара дней — и была бы тебе крышка!
И вдруг, словно увидев нечто страшное в моей глотке, завопил:
— А ну-ка, открой рот пошире!
— А… Ааа…
— Еще шире!
— ….
— Да у тебя же гланды воспалены! — с тревогой объявил терапевт. Я так и сидел с раскрытым ртом, как изголодавший воробушек, а он отечески поглаживал меня по головке и ворковал:
— Вы, молодежь, вообще не беспокоитесь о своем здоровье. Немедленно ступай к ларингологу и не откладывай дела в долгий ящик — вырезай гланды, иначе будет поздно. Да пара таких гнойников в глотке и слона бы отправила на тот свет.
Затем доктор выписал мне слабительное и получил за труды.
Выходя от него, я дрожал от ужаса, словно барашек, только что вырвавшийся из-под ножа живодера. Я прямо чувствовал, как во рту у меня с молниеносной быстротой распухают гланды, вот-вот задушат.
Покупая у аптекаря слабительное, я справился об адресе ларинголога и незамедлительно явился к нему. Тот освидетельствовал мое горло, подтвердил диагноз и направил к хирургу.
— Ты когда-нибудь болел желтухой? — оттягивая указательным пальцем по очереди то мое правое, то левое веко, поинтересовался тот.
От этого неожиданного вопроса у меня защемило в позвоночнике. Я позабыл и о вырванном зубе и о распухших гландах и растерянно пролепетал:
— До сих пор не приводилось, господин доктор. А что, ко всему прочему у меня еще и желтуха?
— Если своевременно не примешь меры, то и желтухи не миновать! — охватив рукой подбородок, веско ответил он.
— Что же вы мне посоветуете? Как мне быть?
— Необходимо всерьез взяться за лечение! У тебя переполнен желчный пузырь… Прежде всего срочно сделать снимок… Не исключена и операция. В противном случае дело швах!
Вот это да!.. Ну, я попал!..
— Доктор-джан, как скажете, так и поступлю! — жалобно простонал я.
Хирург сообщил мне адрес рентгенолога и велел передать ему записку, которую быстро нацарапал на клочке бумаги. Я уплатил, что следовало, и поплелся вон.
Приемная рентгенолога была переполнена. Я потерял уйму времени, прежде чем мне удалось пробиться в кабинет. Попав наконец к врачу, я подал ему записку. То ли господин рентгенолог был простужен, то ли он вообще говорил в нос, только я ничего не понял…
— …деньтесь на… туле! …ите …к …рату!
— Я вас не понимаю, ага, — извиняющимся голосом сказал я. — Что вы сказали?
Он пробурчал все то же снова. И опять я ничего не разобрал. Неужто я еще и оглох?
— Будьте добры, повторите, пожалуйста, еще раз! — почти прижав ухо к его рту, попросил я.
Выяснилось, что рентгенолог предлагает мне раздеться, сложить одежду на стуле и подойти к аппарату.
Когда снимок был сделан и я, одевшись, направился к дверям, за моей спиной раздался громкий голос.
— Какое ухо не слышит? — кричал рентгенолог.
— Никакое! Господин! Доктор! — решив, что рентгенолог глухой, крикнул я в ответ.
— Да нет же!.. У тебя определенно ослаблен слух! — закричал он еще громче. — Непременно посоветуйся с ушником, понял?
— Да, гос… по… дин док… тор…
Я уплатил шестьдесят пять туманов за снимок переполненного желчного пузыря, изрядно облегчив при этом свой отнюдь не переполненный бумажник. За снимком мне велено было зайти позднее.
Шагая по улице, я вдруг ощутил, что уши у меня и впрямь заложило. Что за напасть! Что такое? А если доктор прав и я действительно оглох? Я решил проверить слух и, заметив впереди двух молодых женщин, догнал их. Дамы, не обращая на меня внимания, непринужденно болтали о чем-то, но о чем, я, как ни вслушивался, разобрать не мог.
Мне стало не по себе. Так и есть! Оглох! Подойдя еще ближе, я стал вертеть головой, поворачиваясь к дамам то правым, то левым ухом. “Странно, ничего не могу разобрать! Либо дамы говорят не на нашем языке, либо я глухой. Неужто оба уха не слышат?
Я подошел к дамам вплотную. Они свернули в переулок — я вслед за ними. Они ускорили шаг. Чтобы не отставать, я тоже зашагал быстрее. Я почти бежал за ними по пятам. Из переулка дамы повернули в пустынную улицу — я не отставал ни на шаг! Одна из них обернулась и бросила на меня презрительный, уничтожающий взгляд. Наплевать! “Надо срочно установить, оглох я или нет. Может, хоть одно ухо слышит!”
Дамы вдруг остановились.
— Что тебе надо, негодяй? — сердито спросила одна из них, миловидная, с добродушным приятным лицом.
Я обрадовался: правое ухо слышит!
— Что вы сказали, ханум? — повернувшись к ней левым ухом, переспросил я.
Ханум с той же интонацией фыркнула что-то, что — я не разобрал.
— Повторите, пожалуйста, — попросил я, повернувшись к ней правым, здоровым ухом.
— Что тебе повторить, паршивец?
— А то, что вы сейчас сказали!
— Я сказала, — перехватив сумку в другую руку и грозя мне пальцем, раздельно произнесла ханум, — чтобы ты шел приставать к своей матери, а нас оставил в покое!.. Подонок! Дождешься, что я полицейского позову. Он с тобой живо расправится.
Я обомлел от счастья — все слышу!
— А теперь в это ухо! — повернувшись левым боком, попросил я.
— Что говорить с ним, он же придурковатый! — засмеялась вторая ханум, помоложе, тоже очень симпатичная.
— Я только… Ухо…
— Что ухо?
— Хочу выяснить, слышит или нет!
Дамы посмотрели друг на друга и засмеялись:
— Да ну его! Пошли, сестричка… Наверное, бедняга и вправду свихнулся!
Дамы исчезли за поворотом, а я поплелся к отоларингологу. Там мне осмотрели оба уха, накапали в левое лекарство и прописали слуховой аппарат.
Не буду рассказывать о дальнейших моих злоключениях. Коротко говоря, за месяц я из здорового парня превратился в совершенную развалину. Желчный пузырь мне вырезали, гланды удалили, зуб вырвали, в уши вставили слуховой аппарат, на глаза надели очки. Хожу я теперь с палочкой. Пичкают меня всевозможными таблетками, пилюлями, порошками и микстурами и лечат от неврастении, язвы двенадцатиперстной кишки, гепатита, пиелита, пиореи, ишиаса и т.д., и т.п.
О, если бы в тот злополучный день я сломал себе шею и не ходил к стоматологу или прибег бы к испытанным дедовским средствам — шалфею, миндальному киселю и вареным бобам!
Перевод с персидского Дж. ДОРРИ