Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 5, 2007
Дидона и Эней
Я покидаю не тебя, а Карфаген.
Не настоящее, а будущее время.
И это не удел и не судьба,
А следствие естественного ветра.
Есть вещи в этой жизни, для которых
Мы созданы без права удивляться.
Возможно, что без права вообще.
Оглядываясь на заснувший город,
Не вижу я ни призраков, ни зла.
Небытие – оно и пережито,
И, между тем, пока не наступило.
Разноголосица преследует зарю.
То море, вдоль которого мы прежде
Гуляли, постепенно исчезает.
Я не вернусь, поскольку в никуда
Возможно возвратиться только вместе.
Столетие закончится. Вода
Остынет. На холмах осядет почва.
Лицо скрывая в локоны, пророк
Вздохнет и пожалеет о реченном.
Но тоже не вернется в Карфаген.
Алексей Макушинский
Ut pictura poesis
Так Сезанн подходил все ближе к своей горе –
до которой дойти невозможно, хотя она и
видна отовсюду, из любого окна, из окна
любого поезда, плывущего по равнине,
над всеми крышами всех городов. Так и эти
немые холмы, эти камни, их тени
на траве – это та же гора. И, конечно, деревья –
горы… Мы кладем слой за слоем –
слов ли, красок. За слоем слой мы, на самом
деле, снимаем, подходя все ближе к тому, до чего мы
не дойдем никогда, что всегда уже с нами.
Борис Суслович
Михоэлс в роли короля Лира
Словно время откололось,
И откуда-то во мне
Пробудился певчий голос:
Я пою, больной и голый,
Пленник в собственной стране –
Феерическое соло
На расстроенной струне.
Задрожат виски от боли –
Упадет венец со лба…
Песня, что ж ты так слаба?
Замолкаю поневоле.
Умирать по ходу роли –
Королевская судьба…
Дмитрий Попов
Тушь
Тушь. Тишь, спишь? Тушь: глушь, наш или чужой?
Скажи на уш… Шепотом пропой.
Услышь, уснешь – узришь.
Ловил образы на кончик пера. Приманка – черная, густая, нависла
каплей над бумагой. Белое, ровное молчание. Тишь да гладь, да Божья
благодать. Дать идею, ангельскую точную линию, златозвонный взмах
крыльев. Февраль, достать тушь и плакать.
Узришь насущ…
Хлеб наш. Каллиграфия – графическая молитва романского письма.
Первопечатника нет еще ни в Европе, ни на Руси. Молитва длиной в
неделю, толщиной в скольжение кисти.
Изыщешь ключ…
Линии скручивают пространство играючи. Дано: табула раса, пузырек
художественной крови. Решение: пять чувств – пять оков.
Откроешь сущ…
Тишь, ты спишь.
Тишь, глушь, шепот стуж.
Тушь.
Сергей Салмин
* * *
Громче – тише, громче – тише,
Дождь всю ночь стучит по крыше,
По железному листу.
Снится мне, что я расту,
Что седеет волос редкий,
Сердце, словно птица в клетке,
Не поет и не кричит –
Только бьется и стучит.
Громче – тише, громче – тише,
Дождь всю ночь стучит по крыше,
Промокает потолок…
Снится мне, что я продрог,
Что вокруг зима и стужа,
Что я никому не нужен –
И я верю в тишине,
Что никто не нужен мне.
Громче – тише, громче – тише,
Дождь всю ночь стучит по крыше,
Не смолкает до утра…
Ночь прошла, вставать пора.
Громче – тише, громче – тише,
Кто захочет – тот услышит.
Владимир Ермаков
Предзимье
И бархат лужи с кружевным ледком,
и облаков разрозненное стадо,
и воробьи, застывшие рядком
на паперти обобранного сада,
и снегом опушенные листы,
опавшие, лежащие навалом,
и смутная, как приступ суеты,
тревога о своем, привычном, малом –
все сковано сознанием зимы;
надолго ли? Почудится: навеки…
И сердце дрогнет на пороге тьмы,
как яблоко, забытое на ветке.