Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 1, 2002
О первой русской женщине-кавалеристе Надежде Дуровой чаще всего судят по героине известной кинокомедии Эльдара Рязанова «Гусарская баллада». Однако очаровательная Шурочка Азарова напоминает реальную кавалерист-девицу разве что склонностью к переодеваниям в мужские туалеты, да отчаянной храбростью. Что, согласитесь, уже немало…
Ореол некой таинственности не только окутывал отечественную амазонку при жизни, но преследовал ее образ и после кончины. Немало героических, но малодостоверных легенд, рассказов и водевилей написано о Надежде Дуровой. Впрочем, будем откровенны: в известной степени тон фантазиям задала сама героиня, сочинившая весьма романтические воспоминания «Кавалерист-Девица. Происшествие в России», увидевшие свет в 1837 году.
«Происшествие» наделало немало шума. Сам Пушкин, познакомившись с воспоминаниями Дуровой, пришел в восторг, опубликовал их в своем «Современнике», и просил ее ни в коем случае не бросать перо. «Будьте смелы, вступайте на поприще литературное столь же отважно, как и на то, которое вас прославило», — писал поэт юному дарованию незадолго до роковой дуэли.
Совет пришелся Дуровой по душе. С нынешними мариниными она, конечно, равняться не может, но тем не менее года за четыре бывшая
<стр. 149>
кавалеристка насочиняла немало. Увы, время оказалось более строгим критиком, чем Александр Сергеевич, и большинство шедевров, среди которых значились такие бестселлеры, как «Елена, Т-ская красавица», «Граф Маврицкий» и «Собака-духовидец», оказались навсегда забытыми читателем. Нет, не литературными талантами обязана Дурова своей славе, иной подвиг определил ее место в анналах отечественной истории.
Дата рождения Надежды Дуровой долгое время вызывала споры историков, пока архивные изыскания не позволили уточнить этот вопрос. Если Шурочке Азаровой к началу Отечественной войны 1812 года стукнул «осемьнадцатый годок», то ее реальному прототипу к этой поре было ни много ни мало, а уж 29 лет.
Итак, родилась Надежда Андреевна Дурова в 1783 году в семье гусарского ротмистра. Ее мать, дочь полтавского помещика Александровича, выйдя вопреки воле родителей замуж за бравого гусара, стала настоящей «полковой дамой», терпеливо деля с супругом тяготы бивуачной жизни. Родители не стремились излишне утруждать себя хлопотами по воспитанию дочери, перепоручив это дело денщику Астахову. «Седло было моей первой колыбелью, лошадь, оружие и полковая музыка — первыми детскими игрушками и забавами», — писала потом Дурова. Подобные воинственные привычки доводили мать до бешенства, девочку строго наказывали и в безуспешно пытались заставить заняться рукоделием или куклами. В своих записках Дурова вспоминала домашнюю обстановку, в которой прошло ее детство: «Мать моя, от всей души меня не любившая, кажется, как нарочно делала все, что могло усилить и утвердить и без того необоримую страсть мою к свободе и военной жизни: она не позволяла мне гулять в саду, не позволяла отлучаться от нее ни на полчаса; я должна была сидеть в ее горнице и плесть кружева; она сама учила меня шить, вязать и, видя, что я не имею ни охоту, ни способности к этим упражнениям, что все в руках моих и рвется и ломается, она сердилась, выходила из себя и била меня очень больно по рукам».
Когда девочке исполнилось семь лет, отец получил должность городничего в Сарапуле. Здесь прошли детские годы и юность будущей российской героини. В 1801 году случилось событие, которое у обычных девушек знаменует начало их взрослой, самостоятельной
<стр. 150>
жизни — Надежда вышла замуж. В одном из немногих подлинных документов, касающихся ее биографии, говорится, что ее избранником стал «Сарапульскаго нижняго земскаго суда дворянской заседатель 14-го класса Василий Стефанов Чернов 25 лет».
Через год у молодых супругов родился сын Иван. Заметим, что об этом событии Дурова отчего-то забывает упомянуть на страницах своих воспоминаний. Увы, приходится признать, что Надежда Андреевна была напрочь лишена качества, именуемого в мелодрамах «материнским чувством». К тому же, семейная идиллия Черновых длилась недолго.
В те времена окрестности Сарапула пользовались недоброй славой. Хотя о пугачевском бунте вспоминали лишь старики, а кочующие племена киргизов опасались уже совершать набеги на русские поселения, всевозможные разбойнические шайки продолжали терроризировать дороги Прикамья, нападая не только на одиноких путников, но и на большие купеческие караваны, подчас предпринимая дерзкие вылазки на села и уездные городки. Для борьбы с этими ворами в Сарапул был направлен отряд казаков, под командой некоего есаула.
Есаул оказался парень-хват: влюбил в себя Надежду Андреевну до беспамятства. Иначе и быть не могло! Разве могла бывшая «дочь гусарского полка» сравнить невзрачного заседателя 14-го класса с отчаянным есаулом? Любовь вскружила голову, семейная жизнь стала несносным бременем, и на свои именины, в день Веры, Надежды, Любви и Софьи, отмечавшийся по старому календарю 17 сентября 1806 года, когда казаки, выполнив задание, навсегда покидали Сарапул, мадам Чернова, оставив дамское платье на берегу реки, переоделась в казачий наряд и под видом денщика отправилась за своим есаулом в дальние края — на западную границу Российской империи, в город Гродно. Здесь под именем дворянина Соколова она поступает юнкером-волонтером в Конно-польский уланский полк. «Я решила, — рассказывает Дурова, — хотя бы это стоило мне жизни -отделиться от пола, находящегося, как я думала, под проклятием божиим».
Нельзя сказать, что поступок Надежды Андреевны был воспринят окружающими с восторгом. Может быть, муж и вздохнул спокойнее, избавившись от столь мужественной подруги жизни, но отец, вспомнив о родительских обязанностях, в сентябре 1807 года подал всеподданнейший доклад, из которого следует: «Коллежский советник Дуров,
<стр. 151>
в Вятской губернии жительствующий, ищет повсюду дочь Надежду, по мужу Чернову, которая по семейным несогласиям принуждена была скрыться из дому и от родных своих, и от которой было письмо из Гродно, что она, записавшись под именем Александра Васильева сына Соколова в конный польский полк, служит товарищем и была во многих с неприятелем сражениях…» В заключение безутешный папаша умолял о «возвращении сей несчастной».
Но дочь себя несчастной отнюдь не считала. В пылу сражений, тревогах военной службы Надежда Дурова — будем называть ее тем именем, под которым героиня вошла в историю, — наконец нашла свое место в жизни, то, что так безуспешно пыталась обрести в постылом семейном быту, ненужном ей материнстве. «Теперь каждый день, каждый час я живу и чувствую, что живу. О, в тысячу, в тысячу раз превосходнее теперешний образ жизни», — признавалась она.
Кому-то поступок Надежды Дуровой может показаться ненужной блажью, иные осудят ее как мать, бросившую сына. Кстати, напомним: так же поступили и многие жены декабристов, навсегда оставившие своих детей, чтобы последовать за мужьями на каторгу в Сибирь. Но самый лучший способ изучения истории — воспринимать ее таковой, какова она есть, не пытаясь судить предков по правилам сегодняшнего дня. Люди всегда находили и находят тысячи причин, чтобы не быть благоразумными, и было бы слишком жестоко лишать их этого права. Любовь увела Надежду Дурову из дома, призвание заставило надеть уланский мундир…
Три года наравне с однополчанами молодой юнкер мерз, ходил в дозор, чистил скребком своего любимого коня Алкида, учился сложному искуству вольтижировки — то бишь, делал все, что полагалось лихому кавалеристу той воинственной эпохи. В сражениях при Гутштаге, Гейльсберге, Фридланде Дурова проявляет редкую храбрость, а за спасение раненого офицера была представлена к награждению Георгиевским крестом. В одном из боев Дурова была ранена в правую руку; в лазарете с юнкера сняли мундир. И можно представить себе изумление полковых эскулапов…
Происшествие было настолько удивительным, что о нем доложили самому императору Александру I. Государь не даром слыл дамским поклонником, — подивившись подвигам отечественной Жанны
<стр. 152>
д’Арк, он произвел Дурову в первый офицерский чин — в корнеты, собственоручно приколол Георгиевский крест к мундиру, разрешил обращаться непосредственно к нему с просьбами и повелел впредь именовать кавалерист-девицу Александровым (милость особая — такую фамилию, как правило, давали лишь внебрачным детям августейших особ). Новоявленного корнета переводят в привилегированный Мариупольский гусарский полк.
После окончания кампании, Дурова едет к отцу в Сарапул. Встреча оказалась очень трогательной: «Отец плакал, прижимал меня к груди своей и говорил, улыбаясь сквозь слезы, что в лице моем не осталось ни одной черты прежней, что я стала похожа на калмычку». Отдохнув и подлечившись, она вновь возвращается в армию, но служба в гусарском полку требовала больших расходов, и Дурова переводится в более скромный уланский литовский полк. Правда, существует версия, что причина крылась в пылкой влюбленности, которую почувствовала к молодому офицеру дочь командира полка.
Она замечала, что в среде офицеров бродят какие-то смутные слухи о женщине-кавалеристе. Многие рассказывали ее историю в самых причудливых вариантах: один описывал ее красавицей, другой — сущим уродом, третий — старухой, иной наделял гигантским ростом и зверским видом. С охотой говорили о том, что она служит в строю, только из желания не расставаться с любовником. Нередко однополчане с пристрастием допытывались у корнета, почему у него не растет усов. Но иногда приметная вежливость в обращении и скромность в речах показывали Дуровой, что они подозревают, каков ее настоящий пол.
В Отечественной войне 1812 года Дурова участвовала с самого начала. В ее послужном списке сражения под Смоленском, Бородино, где она была тяжело контужена ядром в ногу. После сражения под Москвой Дурова получает чин поручика и назначается ординарцем к Кутузову, но последствия контузии заставляют ее взять отпуск и уехать на лечение в тыл. В мае 1813 года она вновь в рядах русской армии, освобождающей Европу от французов. И вновь кавалерист-девица отличается при осаде крепости Модлин и взятии Гамбурга.
Только в 1816 году Дурова выходит в отставку в чине штабс-ротмистра и оседает все в том же провинциальном Сарапуле, где отца на посту городничего к тому времени сменил ее брат — Василий Андреевич
<стр. 153>
Дуров. Первое время местные обыватели с некоторым удивлением наблюдали за знаменитостью, неизменно гулявшей в синем чекмене на крючках, шароварах и военной фуражке. Манеры у нее были самые мужские — сидя на диване, она закидывала ногу на ногу, упиралась рукой в бок, а в другой постоянно держала длинный чубок и выпускала клубы табачного дыма. Только малый рост, отсутствие усов и множество мелких морщин на смуглом и рябоватом лице позволяли предположить, что это не мужчина.
К тому же, Дурова страшно не любила, когда к ней обращались как к женщине. Характерен один случай. Ее выросший сын, Иван Васильевич Чернов, задумав жениться, решил получить матушкино благословение на столь ответственное предприятие, о чем и сообщил в письме. Дурова, вскрыв конверт и обнаружив, что сын именует ее «маменькой», немедленно бросила послание в печь. Ее брат порекомендовал Василию сочинить письмо в чисто деловом стиле. Дозволение на брак было немедленно дано…
Помните, как в фильме «Гусарская баллада» Кутузов (Ильинский) говорил Шурочке Азаровой: «А девкой был бы краше»? Вряд ли он бы сказал эти слова Надежде Дуровой…
Узнав Дурову поближе, жители Сарапула искренне полюбили
ее, — не только как всероссийскую знаменитость, а как простого, отзывчивого человека. Пользуясь своим родством с городничим, она без конца помогала даже малознакомым людям, обращавшимся к ней со своими бедами. Особую страсть Дурова испытывала к животным. В ее квартире была особая комната для бездомных и больных собак и кошек, которых она лечила и выхаживала.
Но, как писал один из многочисленных биографов, «пошловатая уездная будничная обстановка не соответствовала романтической натуре Дуровой, и она довольно часто отлучалась в Петербург».
Скука и серость штатской жизни постепенно приохотили отставного штабс-ротмистра к чтению, потом появилось желание и самой попробовать себя в сочинительстве. Так в русской литературе появилась писательница Надежда Дурова.
В 1840 году Дурова переезжает в Елабугу, где она и прожила до конца дней своих. Как часто бывает в России, национальная героиня последние годы провела в нужде и одиночестве. После смерти Дуровой 23 марта 1866 года в ее доме обнаружили всего один рубль.
<стр. 154>
Зато похоронили Надежду Дурову со всеми воинскими почестями, перед гробом офицер нес на подушке Георгиевский крест, над могилой прозвучал ружейный залп. Что-что, а хоронить у нас умеют…
Всю жизнь слухи и сплетни сопровождали знаменитую кавалерист-девицу, не прекратились они и после ее смерти. В ее поведении, нестандартной манере общения, привычках усматривали нечто, противоречащее нормальной природе, указывающее на какие-то противоестественные наклонности.
Досужие языки то объявляли ее гермафродитом, то вдруг находили свидетелей, готовых присягнуть, что Дурова — мужчина, увлекающийся прелестями однополой любви. Другие, напротив, пытались отыскать в ее облике черты лесбийской матроны Сафо.
Занятно, что изыскивая пикантные подробности биографии Дуровой, подобные «историки» как-то умудрялись упустить из вида, что у нее были не только бурные романы с представителями сильного пола, но и ребенок, нажитый в законном браке — неоспоримое свидетельство женской натуры. Да и упреки в лесбийских наклонностях легко опровергнуть, вспомнив всегдашнюю антипатию Дуровой ко всему дамскому, начиная от подруг и кончая женскими туалетами и занятием рукоделием или вышиванием.
И все-таки есть в облике Надежды Дуровой черты, позволяющие предположить определенные изменения в ее психоэмоциональном портрете.
В литературе ХVIII века был достаточно распространен женский персонаж, который обожал переодеваться в мужское платье, заниматься мужскими делами, драться на дуэли, мстить за оскорбленных или убитых родственников и возлюбленных. Если подобная страсть касалась только тяги к переодеванию, не затрагивая нормальной сексуальной направленности, то такая женщина могла даже стать живой легендой, что и случилось, например, с Жанной д ‘Арк и Надеждой Дуровой.
Современная сексология четко различает биологический (или репродуктивный) пол с четко определенными признаками, и социальный пол, называемый учеными гендером (от английского «gender», происходящее от латинского gen). Социальный пол включает комплекс культурных и поведенческих характеристик, определяющий
<стр. 155>
личный, социальный и правовой статус мужчины или женщины. В каждом человеке имеются черты и мужского, и женского начала, но степень их выраженности всегда очень индивидуальна.
В детстве происходит процесс, называемый «половой индентификацией», в результате которого каждый человек начинает ощущать себя принадлежащим к тому или иному полу. Зигмунд Фрейд считал, что этот процесс «является результатом целого ряда не поддающихся учету факторов, частью конституционных, частью привходящих по своей природе». Кроме наследственности, состояния физического и психического здоровья, огромное значение для своевременной и правильной половой индентификации имеют отношения в семье, круг общения ребенка, его друзья, игры.
По рассказам самой Надежды Андреевны Дуровой, она с детства воспитывалась, как мальчик, никаких женских интересов у нее не было, а главным чувством всю жизнь была «любовь к отцу и отвращение к своему полу», желание «выйти из сферы, предназначенной природою и обычаями женскому полу».
Зная непростую биографию первой русской кавалерист-девицы, современный специалист-сексолог может предположить, что именно в тот ответственный момент, когда маленькая девочка вступила в фазу первичной половой индентификации, под воздействием условий жизни, воспитания у нее произошло смещение ценностных ориентиров. Надежда стала ощущать себя в большей степени мальчиком, презирая в себе женское начало. Без сомнений, это явилось причиной огромной психологической драмы, всю жизнь сопровождавшей Надежду Дурову. Драмы, в результате которой Россия приобрела национальную героиню, а маленький сын Надежды Дуровой навсегда потерял любящую мать…