перевод с польского Татьяны Изотовой
И
Опубликовано в журнале Новая Юность, номер 3, 2001
И. т. д.:
Два рассказа
СЛАВОМИР ПОКРАКА
СТЕНА
Моя рука застряла в стене. Наконец-то по истечении более сорока двух миллионов попыток у меня получилось. Эти шестнадцать лет не прошли даром. По правде говоря, я ожидал чего-то большего. В конце концов, существует разница между одним и сотней выигрышей в спортлото. Я думал, что, когда это случится, не смогу сдержать радостного возбуждения, а это произошло так внезапно, так неожиданно, так тихо. Облегчение. И даже не улыбнулся.
Я никогда не ел щуки. Помню, только однажды видел одну живую, когда ходил с дядей на рыбалку. Он снял ее с крючка и показал мне острые, растущие внутрь, под углом, зубы. Жертва, однажды оказавшись между ними, уже не имеет шанса на спасение. В этот момент щука пару раз махнула хвостом, выскользнула у него из рук и исчезла под водой. Дядя зачертыхался.
Три месяца назад истекло шестнадцать лет с тех пор, как я начал играть с судьбой. Преподаватель физики сказал когда-то, что не может исключить вероятности прохождения человека сквозь стену. Еще он сказал, что способен представить себя умирающим от удушья, когда весь кислород в помещении соберется в одном углу. Это возможно, однако маловероятно. Тогда я решил попытать счастья. Два часа ежедневно проводил я в своих опытах просовывания руки в стену. И ни
разу не задал себе вопроса зачем. Я и сейчас не сделаю этого, обманываясь, будто вот она, первая вещь, которуая была совершена без причины. Я должен чувствовать себя счастливым, ведь этой невозможной вещи посвятил я в сумме лишь немногим более одного года жизни. Я одержал победу, несмотря на безнадежность ситуации. Я добился невозможного. Можно ли сделать что-то большее?Дяде принадлежал значительный кусок земли, лес и этот маленький пруд, окруженный с трех сторон тростником. С ветки березы, растущей на расположенном неподалеку холме, пруд был похож на голубой глаз с тростниковыми ресницами. Я любил бывать там с дядей. Нашими замечательными удочками были свежие ореховые прутья с леской и крючками, купленными на блошином рынке. Поплавки мы сделали из пенопласта и гусиных перьев. Они прекрасно держались на воде и хорошо реагировали на клев. Помню, что несмотря на это, так ничего и не поймал. Я тянул либо слишком рано, либо слишком поздно. Я всегда был недотепой.
Мне знакомы сотни стен. Где бы я ни бывал, два часа оставлял я на свою привычку. Это было азартной игрой, которая втягивала тем сильнее, чем дольше не увенчивалась успехом. Мои безукоризненные движения выглядели, наверное, приступами нервного тика. Привлекала, наконец, не сама попытка, а каждая новая стена. Иначе звучат стены несущие, иначе перегородки. Бетон, дерево, гипс, разнообразие штукатурок, обоев, фактур поверхности. Я чувствовал все это, хотя уже через три месяца после начала проб подушечки моих пальцев стали твердыми, словно шины дядиного трактора.
Удивительно то, что я могу лишь все глубже засовывать руку, но вытащить ее уже не удается. Кажется, она там застряла основательно. И нечего себя жалеть. Я получил то, чего хотел. Теперь остается или бродить по деревенским ярмаркам с куском стены вместо ладони, или проверить, что находится там, по другую сторону.
ВОСКРЕСЕНИЕ
Сегодня я был в филармонии. Слушал ораторию “Mechaye Hametim”
1 Ноама Шериффа. Я сидел во втором ряду в левой стороне зала. Да, знаю, это неважное место, но у меня было приглашение с особой пометкой, что можно занимать только свободные кресла или стоять. Ты ведь знаешь, я сторонюсь всех этих новостей, и вообще-то мне не хотелось идти на концерт, но Радек — мой приятель — вынудил меня. Приехал накануне ночью и категорично объявил, что зайдет ко мне завтра в пять и заберет с собой. Я не смог сопротивляться. Поддался.Не думаю, чтобы Тебя туда привлекла магия музыки, хотя, конечно, не могу быть в этом уверен. Допускаю, что это была Твоя или, так скажем, Божья — если Бог существует — воля.
До того как заметить Тебя, я краем глаза наблюдал за парой средних лет, занимавшей соседние места. Оба смотрели друг на друга так… Я сразу вспомнил нашу фотографию, сделанную в Пеннинах. Помнишь тот осенний выезд в горы за дождем?.. Мы были счастливы, когда, промокшие и озябшие, ели сырые крекеры. Я все смотрел на тех двоих. Возможно, они вполне ориентировались в ситуации и мои взгляды не только не мешали им, но даже… Я, разумеется, знаю, что Ты там была, но в то же время, думаю, Ты не могла всего этого заметить. Я внимательно к ним присматривался и в какой-то момент увидел, как правой рукой мужчина начинает искать разрез в длинном платье женщины. Она чуть отклонилась влево и слегка раздвинула колени. Улыбаясь, она смотрела на дирижера, в то время как мужчина кругообразными движениями ладони массировал внутреннюю сторону ее левого бедра — ничего больше. Он прекратил это так же, как начал, — без какой-либо видимой причины.
…И я увидел Тебя. То есть… Я почти уверен, что это была именно Ты. Мой взгляд остановился на третьем слева хористе в нижнем ряду — на Тебе. В какое-то мгновенье я обратил внимание на его нездорово бледную кожу, на высокий лоб и волосы, такие же короткие, как у Тебя, — когда они еще у Тебя были. В тот самый момент я почувствовал Твой последний запах. Я знаю, что это был он, хотя уже забыл его название. Вот так в какое-то мгновенье Ты явилась там. Специально для меня. Ты улыбалась, как только Ты умеешь. Заколка в Твоих коротких волосах игриво перекосилась. Я дал бы голову на отсечение, что у Тебя были Твои зеленые глаза и пятнышко за левым ухом, хотя с такого расстояния, конечно, не мог в этом удостовериться. Ты выглядела так, какой я Тебя запомнил перед химиотерапией и концом…
Я наблюдал Тебя целый час. Я смотрел только на Тебя. А Ты не взглянула на меня ни разу. Ты пела, улыбалась, зевала, а потом поклонилась и вышла. Страстно желая снова Тебя увидеть, я поджидал у выхода, но мимо прошел лишь мальчик, оживленный и разгоряченный пением.
Перевод с польского Татьяны ИЗОТОВОЙ.