АНДРЕЙ ТОЛСТОЙ ПРЕДСТАВЛЯЕТ:
РУБЕЖ ВЕКОВ
ПОД СЕНЬЮ РЕДИСОЧНОГО ДЕРЕВА
Новая Юность” уже как-то обращалась к творчеству Александра
Джикии. Но было это давно, как будто в “другой жизни” — иными был и
журнал, да и сам художник. Поэтому можно считать, что сейчас мы смотрим
на сегодняшнее творчество Джикии свежим взглядом обновленной “НЮ”.
Напомним, что Александр Джикия — график, родился в 1963 году, начал
рисовать в 16 лет, окончил Московский архитектурный институт в 1985-м,
а с 88-го входил в художественную группу КвартАрт; в москов-ских выставках
он участвует с конца 80-х, а за рубежом начал выставляться с 1990 года
(Кельн, Бонн, Киль, Дюссельдорф, Саарбрюкен, Берлин, Чикаго и т.д.).
В 1994 году он получил первую премию на международной графической биеннале
в Калининграде, а в 1995-м переселился в Нью-Йорк. Сейчас он преподает
рисунок и композицию в одном из престижных университетов в Турции, но
по-прежнему много рисует, в чем-то по-новому.
Неизменной характерной особенностью графических работ Джикии остается
органичное сочетание иронии и драматизма, гротеска и одухотворенности,
абсурдизма и искренности, примитивизма и виртуозности графического почерка,
стёба и серьезности в непременных подписях-комментариях. В общем, каждая
вещь этого художника — особый “гибрид”, выращенный путем “скрещивания”
комикса с лубком, да еще с добавлением карикатуры “по вкусу”.
Мир искусства Джикии целостен, но вмещает очень многое. Здесь и реальные
персонажи, среди которых родственники, друзья и даже соседи художника,
да и он сам, а также немало исторических личностей; здесь же разнообразные
“твари водные и земные”. И буквально рядом, соприкасаясь с повседневностью
или внутри нее самой, — Божьи ангелы и фантастиче-ские чудища… Стоит
отметить, что за послед-ние годы, проведенные вне Москвы, вне привычного
круга общения, в несколько другом контексте, сам Джикия остался прежним,
но искусство его заметно изменилось.
Если в работах пяти-семилетней давности он представал по преимуществу
ироничным наблюдателем, ловко примеряющим разные социальные маски, вживающимся
в образы некоторых своих персонажей (тут даже может быть уместной аналогия
с профессией актера или барда наподобие Высоцкого), то теперь перед
нами умудренный сказитель-мифотворец. Действительно, работы Джикии пронизаны
мифологией, он творит миф почти с той же легкостью, как рассказывает
занимательную историю или анекдот. Но при этом здесь нет и намека на
цинизм; наоборот, это — искреннее, в чем-то романтичное, в чем-то горькое,
подчас исповедальное искусство, что отнюдь не исключает лукавства, иронии
и самоиронии автора, даже черного юмора.
Говоря так, я имею в виду прежде всего “литературную” часть джикиевской
графики — “сценарий” каждой картинки и сопровождающую подпись. Конечно,
листы Джикии стали подчас сложнее по композиции, более “населены” персонажами,
плотнее заполнены деталями и предметами, наконец — они стали многокрасочнее
и пространственнее, а изображенные фигуры — “телеснее”, объемнее. Нагруженные
и даже перегруженные подробностями композиции соседствуют с крайне немногословными,
лаконичными, даже — минималистскими. Однако почерк художника повсюду
узнается без труда: быстрая и точная линия, острый ракурс, смелое нарушение
пропорций и масштабов, экспрессивный контраст силуэтов и белого поля
бумажного листа. Многие из этих характерных черт были присущи работам
Джикии и раньше, но теперь они стали как будто более весомыми, значительными,
неслучайными. Художнику ино-гда тесно в границах одного замкнутого и
самодостаточного изображения. Нарушая принцип “одна тема — один лист”,
теперь Джикия время от времени делает композиции, состоящие из двух
и более частей, соединяемых встык непрерывной линией, похожей на бесконечную
нить (триптих “Лабиринт” с Персеем, Андромедой и Минотавром). С одной
стороны, эти работы никогда не перепутаешь с рисунками кого бы то ни
было другого, но с другой — перед нами все же “новый Джикия”. С еще
большим основанием это можно сказать о темах и сюжетах недавних рисунков.
Бесспорно, в новых работах художника возрос уровень интеллектуального
“бэкграунда”. В них, как никогда ранее, обилие исторических и мифологических
персонажей (от Хемингуэя до Ленина, от Геракла до Минотавра), множество
скрытых или полуявных литературных и философ-ских аллюзий. Впрочем,
герои включаются в некую игру, правила которой диктуются художником.
Он то заставляет “пробегать под слоном” Геракла, то усаживает Ленина
рисовать закат в лондонском пабе. Персонажи Джикии участвуют в инсценировке,
возможно, даже не написанных притч (вроде той, где королю отрубают голову
на виду у толпы, но все лица, устремляющие взгляд на место казни, как
две капли воды похожи на лицо казнимого). Наконец, сам художник то и
дело изображает себя в какой-то сказочной стране изобилия, где осуществляются
детские мечты о чудесах и где, например, растут причудливые “редисочные
деревья”. Подписи, ранее бывшие крайне лаконичными, превращаются теперь
чуть ли не в мини-истории, где есть описания, комментарии, афоризмы,
диалоги, отдельные реплики. “Озвучание” каждого кадра строго индивидуально,
но, как правило, точно и исчерпывающе. Разумеется, в каждом тексте ощущается
и реально присутствует авторская интонация.
Взятые в совокупности, рисунки Джикии составляют не только модель целостного
и в то же время разнообразного, парадоксально-оптимистиче-ского мироощущения
автора. В какой-то мере они являются и отголосками отчужденного и одновременно
личностного восприятия людьми искусства 1980–90-х годов интеллектуальной
и социальной реальности конца ушедшего века.
На рубеже эпох Александр Джикия предлагает как бы свой, обновленный
вариант “Ответов экспериментальной группы” Ильи Кабакова и “Фундаментального
лексикона” Гриши Брускина. Социальная детерминированность, а проще сказать
— предопределенность реакций придуманных типов (Кабаков), как и прокрустово
ложе тоталитарных мифологем, разъедаемых иронией внешнего наблюдателя
(Брускин), сменяется в творчестве Александра Джикии уравнением в правах
реальной и фантастической сторон бытия и искренним, неподдельным интересом
ко всякому их проявлению — и драматическому, и абсурдному.
Андрей ТОЛСТОЙ,
кандидат искусствоведения