РАРИТЕТ
ВИКТОР МАМЧЕНКО
МЯГЧЕ ВОСКА, ПРОЩЕ ПЫЛИ
Стихотворения. Предисловие и публикация
Виктора Леонидова
Когда думаешь о нем, прежде всего вспоминается знаменитое
гумилев-ское определение поэзии — “высокое косноязычие”.
Собратья по русскому парижскому цеху часто посмеивались над казавшейся
тяжелой и высокопарной поэзией Виктора Мамченко. Зинаида Гиппиус, милостиво
принимавшая его на своих знаменитых литературных средах, обожала Мамченко,
но только не как поэта, а как светлого и порядочного человека. Любил
Виктора Андреевича и Дмитрий Мережковский, мало кого жаловавший своим
расположением.
Насмешки обитателей русского Монпарнаса не мешали Мамченко печататься
в лучших российских изданиях и стать одним из организаторов Союза молодых
поэтов и писателей. В жизни он перепробовал множество профессий — был
моряком, маляром, строителем. Судьба все время наносила ему удары: последний
стал особенно беспощадным. С Мамченко случился инсульт, и последние
пятнадцать лет жизни он прожил, почти не имея сил на общение с окружающими.
Но сегодня историки литературы, филологи, те, кто изучает не- повторимый
и такой манящий мир поэзии русского зарубежья, все чаще и чаще вспоминают
его имя.
Виктор Андреевич Мамченко (1901–1982) родился в Николаеве, служил на
флоте. В 1920-м вместе с другими моряками русской эскадры совершил смертельно
опасный переход из Севастополя в Бизерту и несколько лет прожил в Тунисе.
Там, под африканским небом, он днем работал грузчиком, а ночами писал…
Стихи его мало напоминали классическую пронзительную поэтиче-скую ностальгию
изгнания. Он был скорее близок к футуристам, но мог и перейти в лагерь
символистов, если бы таковой существовал то-гда. В Париже любознательный,
жадный до впечатлений и новых встреч, Виктор Андреевич поступил на филологический
факультет Сорбонны, но бедность довольно быстро заставила его бросить
учебу.
Невзирая на свою достаточную популярность в литературных кругах, Мамченко
за двадцать довоенных лет пребывания в Париже, куда он переехал из Туниса,
сумел издать лишь один сборник “Тяжелые птицы” (1936). Все остальные
увидели свет уже после второй мировой войны: “Звезды в аду” (1946),
“В потоке света” (1949), “Земля и лира” (1951), “Певчий час” (1957).
Надеемся, что читатели “Новой Юности” откроют для себя нового и, безусловно,
значительного поэта. Стихи публикуются по сборнику “Сон в холодном доме”
(Париж, 1967).
Виктор ЛЕОНИДОВ,
зав.архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.
СНЕЖНАЯ ОТОРОПЬ
Снежная оторопь степью курганною
Крылья раскинула в дальний полет;
Солнце февральское розою алою
Вспыхнуло в окнах и будто поет.
Дева высокая, убранно белая,
Снежною пылью стоит у окна;
Мать все поет, у стола что-то делая,
Плачет о деве — как дева бледна…
Что же в окно, среди снежного шепота,
Снежного чуда и детского сна,
К мальчику тихо из вьюжного пропада
Солнечным тополем бьется весна!
Дивная песня метелится ветрами,
Жарко взлетает, как искры в огне,
Смотрит в глаза его буднями светлыми,
Инеем звездным мерцает в окне.
И не уйти от тревоги и радости, —
О, как родная рука горяча!
Мальчику страшно от песни и жалости —
У материнского плачет плеча.
ИТАЛЬЯНСКИЙ МАЛЬЧИК
Под небом Парижа —
случайные встречи
играл на гармошке
тот юнга в порту.
И темные очи,
и детские плечи
казались под солнцем
в любовном поту.
Вокруг нас теснились
и шхуны, и лайбы,
и полдень Туниса
дремотно дышал,
и якорь огромный
тяжелые лапы
раскинул на пирсе
и шхуну держал.
Пустынно и море,
и порт был безлюдный,
мальчишка играл
и смотрел на меня,
и час был высокий,
безоблачно трудный,
и солнце мерцало,
всем миром звеня.
Там Индия где-то,
а там — Заполярье…
Куда же идти нам
в тугих парусах?
Но юнга вдруг вспомнил
о плачущей Марье,
припал вновь к гармошке,
под солнцем в слезах.
СМЕРТЬ ТОПОЛЕЙ
Больные тополи Парижа
На тротуаре — как в бреду,
В угаре, листьями колыша,
Они на родину бредут.
И потрясает дымный грохот
Их тополиную тоску,
В которой слышен речки рокот,
Несущей солнце по песку.
Квартальный ветер неумелый,
Пройдя предутренней волной,
Тревожно пух роняет белый
Над звонко-каменной землей.
Над крышами поток весенний
Прохладой розовой летит,
Как чудный сон стихотворений,
Еще не павший на гранит.
ПТИЧИЙ БАЗАР
Что так слабо бьется сердце
С мертвой силой на земле —
Вот на проволочной дверце
Та же кровь, что на крыле;
Или воля птичья ниже
Всех прославленных свобод,
Или песнями обижен
Весь березовый народ;
Или птице быть пристало
В темноте да на шестке,
Чтоб торжественнее стало
Пенье в клеточной тоске;
Ходят люди среди клеток,
Тычут пальцем всем в глаза;
Водят люди своих деток,
Чтоб глазеть на голоса.
Полностью читайте в журнале.