МАСТЕРСКАЯ
НИНА ГЕТАШВИЛИ
ГРАФФИТИ НА ГЛОБУСЕ
…Воланд, внимательно поглядев на Маргариту, заметил
как бы про себя:
— Да, прав Коровьев! Как причудливо тасуется колода! Кровь!
М.Булгаков, “Мастер и Маргарита”.
Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого учиться.
Теперь уже народная мудрость.
В далекие семидесятые “Литературная газета” дискутировала по поводу
возможного введения в советскую действительность брачных контор с компьютерным
подбором (тогда мы говорили не “компьютер”, а “ЭВМ”) наиболее гармоничных
супружеских пар. Испросив мнение по этому поводу старейшего писателя
Виктора Борисовича Шкловского, редакция получила решительный отпор.
Смысл ответа Шкловского был замечателен: никакая ЭВМ не смогла бы просчитать,
что от не очень счастливого бра- ка абиссинского принца-пленника и русской
дворяночки в третьем поколении появится гениальный поэт.
Прав Шкловский, прав.
Ибо неисповедимы пути Господни…
И нет возможности человече-ской логикой объяснить и понять, почему потомок
яванских султанов, отпрыск голубых кровей из Индонезии господин Воджо
Утомо Интойо (более известный по детскому прозвищу, данному еще любящей
бабушкой, — Агон) на Юго-Западе Москвы пестует юных художников от 6
до 16 лет в клубе “Оптимист”.
Есть адреса чрезвычайно значимые в истории культуры. Как, например,
“улица Флерюс, 27” в Париже, где долгие годы жила Гертруда Стайн, в
доме которой в первые десятилетия века происходили судьбоносные встречи
представителей модернизма. Или “улица Де Севр, 35”, где располагалось
ателье Ле Корбюзье, ставшее одним из мировых центров архитектурных экспериментов
современности. Московский адрес “проспект Вернадского, 89, корп.4, клуб
“Оптимист” известен менее. И это несправедливо. Потому что происходящее
здесь заслуживает самого пристального внимания и интереса.
29 лет назад все начиналось с жэковского подвала, где в собственной
студии “на общественных началах” (как объяснить это англоязычному читателю?)
молодые художники Алена Борщаговская и Агон Интойо стали вести “кружок
по рисованию”, предположив для себя преподавание в качестве временного
занятия. Но, как оказалось, нашли дело всей жизни, на протяжении почти
тридцати лет, поколение за поколением, выпуская из своего “кружка” (который
за это время “расцвел” в клуб со многими специализированными группами)
“интеллигентных” детей…
Сказанное требует пояснения. Ибо немало в Москве преданных своему делу
педагогов, достигающих замечательных результатов в эстетическом воспитании
молодого поколения. И, как правило, в отношении к “детскому творчеству”
присутствуют прежде всего дидактические мотивы, естественное стремление
к покровительству. Так было испокон веку. (Споры шли лишь о методах
преподавания.) Лишь ХХ столетие, с его прорывом в, до поры, маргинальные
“культурные слои”, поставил детское творчество вровень с высоким искусством.
(Впервые это произошло на выставках “Синего всадника”, мюнхенского объединения
экспрессионистов, где детские рисунки экспонировались как достойное
внимания “большое искусство”.) Что вовсе не означало, что огромная армия
учителей рисования тотчас же изменит свои взгляды. Это и не случилось.
Однако именно к такому пониманию целей своего занятия пришли руководители
клуба “Оптимист”. Не сотворить команду профессионалов. Нет. А, сохранив
непосредственность и выразительность детского взгляда, помочь ребятам
видеть и понимать сложнейшие материи, из которых “соткан” наш мир. Скромная
эта задача потребовала усилий в целую жизнь, полную самоотдачи, “наступления
на горло собственной песне” и в конце концов даже отказа от быта, ибо
Агон и Алена в итоге просто переселились в “Оптимист” (а когда же домой
ездить, если до позднего вечера занятия, а с утра — тоже?). Впрочем,
никакого сожаления по поводу “непропетой собственной песни” нет. Потому
что “воспитание” “Оптимиста” могло состояться и состоялось лишь благодаря
высокой позиции его авторов в искусстве, их художественным претензиям
и пристрастиям.
Оба они — наши художники- “оптимисты” — благодарны прежде всего своим
семьям.
Два комментария. Алена (Елена Александровна) — дочь замечательного писателя
Александра Михайловича Борщаговского. Однако везение тут в том, что
родители всегда были еще и ближайшими друзьями, а значит, внутрисемейные
проблемы включали и болевые точки жизни общества, страны и мира.
Появление в любой московской компании Агона Интойо всегда придает встрече
терпкую экзотичность, а у не посвященных в семейную историю рождается
рой вопросов. Посвященных же побуждает еще раз задуматься, как прочно
личные истории вплетены в ткань мировых исторических событий. Так, следствием
расширения (о, весьма незначительного в те годы!) международных связей
послесталинского Союза стало прибытие в 1956 году в Москву по линии
культурного обмена доктора Интойо, соратника и помощника доктора Сукарно,
президента Индонезии… Однако, увлекшись преподаванием родной истории
и языка в москов-ских высших учебных заведениях, доктор Интойо дважды
просил продлить срок своего здесь пребывания. А затем после военного
переворота генерала Сухарто и вовсе оказался в положении политэмигранта.
Сын же его, приехавший с родителями в Москву в восьмилетнем возрасте,
ни разу не пожалел о крутых виражах собственной биографии. И до сих
пор не имея российского гражданства, все же может с той же оптимистической
интонацией и без всякого акцента пропеть вслед за Визбором из оскароносного
фильма: “…этот город наш с тобою, стали мы его судьбою…”.
Там, правда, были и такие слова: “…вот и стало обручальным нам Садовое
кольцо”. И действительно, разочаровав близких родственников, рассчитывавших
на династический брак, Агон женился на Алене. А познакомились они в
Полиграфическом институте, куда оба поступили на графический факультет.
Заметим, что тогда, в конце шестидесятых, именно здесь можно было получить
лучшее художественное образование в Союзе из-за либеральных взглядов
преподавателей, замечательных мастеров, благодарность которым и Агон,
и Алена хранят и поныне.
Вот такими странными “неисповедимыми” путями и возник клуб “Оптимист”
— первое и старшее их детище (второе — сын Алексей Воджо Утомович Интойо,
еще один московско-индонезийский принц, названный в честь другого члена
этой большой семьи, режиссера Алексея Германа). Естественно, что даже
поверхностное перечисление рельефа биографий его создателей позволяет
понять уникальность царящей в бывшем жэковском подвале обстановки.
Здесь входящего приветствует праздничная роспись — граффити, окружающая
радужным ореолом подъезд обычного дома массовой застройки. Впрочем,
граффити редчайшим пунктиром все же проявляется в московском пейзаже.
И все чаще участие в создании этого городского изобразительного фольклора
принимают “оптимисты”.
Но интерьерам “Оптимиста” уж точно не найти аналогий. На стенах коридоров
и холлов — изысканные драпировки индонезийских набивных платов, марионетки
— персонажи национального эпоса. Здесь великолепная библиотека по искусству
с сотнями альбомов. Здесь занятия идут под музыку, и фонотека обширна
и разнообразна. Здесь — живописные работы руководителей “Оптимиста”.
В комнатах-классах рядом с детскими рисунками и поделками — предметы
прикладного искусства со всего мира, и на полках керамика гуцульская
соседствует с португальской.
Два года назад в Португалию Агона не выпускали (или не впускали?). В
консульстве было сказано: “Ваша страна в состоянии военной конфронтации
с нашей”. “Ваша страна” — это Индонезия. Вот и пришлось доказывать немилитаристические
цели собственной поездки. Фасад Российского павильона на EXPO-98 в Лиссабоне
должен был быть украшен многометровой росписью, выполненной десятью
юными художниками — лауреатами объявленного по этому поводу открытого
конкурса детского рисунка “Сказки Океана”. Двое лауреатов — из “Оптимиста”.
Агону и Алене надо было за полтора месяца подготовить из десяти разнопристрастных
единиц единую творческую команду, так как именно они были среди руководителей
этого проекта. Но если в Москве Агон и Алена еще выступали в роли “играющих
тренеров”, то в Лиссабоне дети на глазах интернационального сообщества
сотворили свое “обыкновенное чудо” самостоятельно, сделавшись на весь
период португальской феерии любимцами и героями публики.
“Как мудры наши дети! Помочь им выразить себя, показать миру их талант,
сделать жизнь радостней и полнее, подарить праздник — вот те задачи,
ради которых авторы и организаторы проекта включились в работу”. Эти
слова из проспекта лиссабонского проекта могли бы стать девизом творчества
Агона и Алены. Да и наш короткий очерк про них можно было бы кончить
столь высокой кодой.
И все же сменим интонацию. Знаете, как дети называют господина Интойо?
Агоша!!!
Иллюстрации смотрите в журнале