продолжение
публикации
М.В.Родзянко
ГОСУДАРСТВЕННАЯ ДУМА
И ФЕВРАЛЬСКАЯ 1917 ГОДА
РЕВОЛЮЦИЯ
Записки Председателя Государственной Думы
Продолжение публикации. Начало в № 34 (1’99).
ОБЪЯВЛЕНИЕ ВОЙНЫ
И ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАСТРОЕНИЯ
Вернувшись в Петроград перед самым объявлением войны, я был поражен переменой настроения жителей столицы. “Кто эти люди, — спрашивал я себя с недоумением, — которые толпами ходят по улице с национальными флагами, распевая народный гимн и делая патриотические демонстрации перед домом Серб-ского посольства?”
Я ходил по улицам, смешивался с толпой, разговаривал с нею и, к удивлению, узнавал, что это рабочие, те самые рабочие, которые несколько дней тому назад ломали телеграфные столбы, переворачивали трамваи и строили баррикады.
На вопрос мой, чем объясняется перемена настроения, я получил ответ: “Вчера было семейное дело: мы горячо ратовали о своих правах, для нас реформы, проектируемые в законодательных учреждениях, проходили слишком медленно, и мы решили сами добиться своего, но теперь — сегодня — дело касается всей России. Мы придем к Царю, как к нашему знамени, и мы пойдем за ним во имя победы над немцами”.
Аграрные и всякие волнения в деревне сразу стихли в эти тревожные дни, и как велик был подъем национального чувства — красноречиво свидетельствуют цифры: к мобилизации явилось 96% всех призываемых, явились без отказа и воевали впоследствии на славу.
Настроение было далеко не революционное, а чисто патриотическое и воодушевленное. А между тем, в течение трех лет войны это настроение так изменилось, что обеспечило громадный успех вспыхнувшей революции.
Каким же образом произошла эта перемена, и что было причиной коренного изменения настроения масс, и где надо искать корень зла?
Готовность жертвовать всеми средствами и силами на благо Родины, ввиду начавшейся войны, превышала даже потребность в этих жертвах, но общий лозунг безусловно объединял всех: “Мы должны победить”.
Всеми, хотя и смутно, понималось, что возникшая война является войной решающей в давнем споре между германцами и славянами, но настоящая цель войны и перспективы будущего в случае победы, а также сущность происходящих событий, к сожалению, народным массам были неясны, как неясно было и то, что произойдет в случае поражения России и какие гибельные последствия ожидают нашу Родину в этом случае.
Война и Правительство
Вместе с этим, в самом начале войны, Правительство стало на совершенно ложную точку зрения. В целях укрепления монархического начала и престижа Царской власти, Правительство полагало, что войну должно и может выиграть одно оно — Царское Правительство, без немедленной организации народных сил в целях объединения всех в великом деле войны.
Правительство считало, что можно выиграть эту кампанию путем приказа и повеления, и тем самым доказать, что Царское Правительство стоит на надлежащей высоте понимания народной воли. Таково было, по крайней мере, мое впечатление из бесед с лицами, занимавшими крупные правительственные места, стоявшими тогда во главе управления страной. Я смело утверждаю, что в течение трехлетней войны это убеждение Правительства не изменилось ни на йоту.
Путем здоровой пропаганды не внедрялись в массы народа здоровые понятия о том, что несет за собою настоящая война, какие последствия могут быть от поражения России и насколько необходимо дружное содействие всех граждан, не жалея ни сил, ни средств, ни жизней, ни крови для достижения победы. Ошибочная точка зрения неправильно понятых своих государственных задач, постоянное опасение, как бы путем организации народа не создать почву для революционных очагов, и было роковой и коренной ошибкой всей внутренней политики нашего Правительства — не было в Правительстве необходимого доверия к народу. В этой позиции, занятой Правительством, кроются все причины, с моей точки зрения, дальнейших ошибок, допущенных в ведении войны и приведших нас к катастрофе. Правительство на первых же порах не отдало себе ясного отчета в том объеме, который может принять мировая война.
Правительство не хотело понять, что во всех главных отраслях и вопросах народного хозяйства, без коренной перемены направления внутренней политики в смысле доверия к здравому смыслу русских граждан оно не в состоянии будет одолеть тех небывалых еще запросов и той грандиозной работы, которая требует от него создания колоссальнейшей армии, необходимой, однако, для спасения Государства.
Влияние Распутина
К этому надо прибавить, что влияние Распутина, этого оракула Императорской четы, стало все более и более возрастать за это время, и с ним, или, вернее, с его кружком, считались все министры, и, как мы увидим ниже, Распутин и его кружок впоследствии приобрели такое значение, что только по его совету и указанию назначались министры и должностные лица. Влияние его можно объяснить чрезмерно мистическим настроением Императрицы, имевшей неограниченное влияние на своего супруга. Не-известность исхода войны, опасность для династии в случае поражения заставляли царицу прибегать к воображаемому дару пророчества Распутина, чтобы попытаться поднять завесу над загадочным будущим1. Лично Распутин в вопросах войны держался чрезвычайно двусмысленно. Его речи по поводу войны, которые передавались из уст в уста, носили неопределенный, неясный характер, но, скорее, с оттенком пораженчества и, несомненно, ясно выраженной симпатией к Германии.
Война и Государственная Дума
Но для нас, членов Государственной Думы, вопрос был ясен. Нам, близко и подробно ознакомленным со всем ходом дипломатических переговоров, предшествовавших войне, со всеми обстоятельствами, приведшими к ней, было совершенно ясно, что дело идет о продолжительной и упорной борьбе, что вопрос идет о принципиальной борьбе германцев со славянами, что скоро и быстро война эта кончиться не может, так как Германия, несомненно, еще издавна лелеяла безумную надежду стать владычицей мира в полном объеме и смысле этого слова.
Неправильная позиция, занятая Правительством, внушала уже тогда опасение, что оно не справится с поставленной ему гигант-ской задачей, а руководствуясь лишь слепой целью поддержания престижа своей власти во что бы то ни стало и видя везде несуществующую еще и в зародыше революцию, оно, несомненно, наделает массу ошибок.
К борьбе с возникшей немедленно после объявления войны немецкой пропагандой Правительством не было ничего ни организовано, ни подготовлено. Старая привычка только повелевать и думать, что в том напряженном состоянии, в котором находилась страна, можно ограничиться приказом и требованием бессознательного исполнения, сыграла свою гибельную роль. Этой неправильной постановкой внутренней политики Правительство посеяло само первые семена возникшей потом революции. Несмотря на неоднократные указания Государственной Думы, Правительство оставалось к ним глухим и продолжало проводить в жизнь указанную точку зрения. А между тем, факты указывали совершенно иной путь для внутренней политики. Государственная Дума была созвана 26 июля 1914 года по настоянию ее Председателя и только после личного доклада о сем Императору Николаю II. В этом историческом заседании не было партий. Это тем более знаменательно, что на партийной почве раньше этого бывали споры, доходящие до эксцессов, до скандалов, и Председателю Государственной Думы нужно было пускать в ход всю полноту своей власти, чтобы добиться хоть внешнего спокойствия и внешнего порядка.
В заседании 26 июля все партийные перегородки пали, все без исключения. Члены Думы признали необходимость войны до победного конца, во имя чести и достоинства дорогого Отечества, и дружно объединились между собой в этом сознании и решили всемерно поддерживать Правительство.
Без различия национальностей все поняли, что война эта народная, что она должна быть таковой до конца и что поражение невыносимого германского милитаризма является безусловно необходимым. Только один депутат (Чхеидзе) позволил себе выступить апологетом пораженчества, хотя и в туманных и неясных намеках. Он встретил, однако, суровый отпор своей непатриотической речи в Государственной Думе, и последствия доказали в дальнейшем близость Чхеидзе к германским кругам. Достаточно прочесть стенографический отчет этого заседания, чтобы убедиться, насколько велик был национальный подъем и насколько все народности, входящие в состав Российского Государства, представляли в этот момент одну семью, одушевленную одной целью и одним стремлением.
Правительство и Государственная Дума
Правительство осталось, однако, глухо к этому внушительному уроку. Свою точку зрения — подозрение в революционности страны, — ни на чем не основанную, оно проводило даже в мелочах.
Я не буду утруждать внимание читателей перечислением многочисленных фактов, доказывающих такое мое утверждение, но один из них настолько характерен, что я не могу не поделиться с вами.
В начале войны, приблизительно в ноябре месяце 1914 года, я был вызван в Ставку Великим Князем Верховным Главнокомандующим Николаем Николаевичем, который заявил мне буквально следующее: “Я в безвыходном положении, Армия без сапог, помогите!” Я ответил Великому Князю, что это дело, несомненно, можно быстро наладить, что этому можно быстро помочь, но что для этого нужно обратиться к общественным организациям, которые близко знают производительные силы своего района и, несомненно, успешно наладят это дело. Великий Князь назвал цифру требуемого количества сапог, цифру сравнительно небольшую: четыре миллиона пар. Легко себе представить, что значит для двухсотмиллионного населения России доставить Армии четыре миллиона пар сапог — эта цифра казалась мне совершенно ничтожной. Но желая оставаться вполне корректным, я испросил у Великого Князя письменное удостоверение, что указанное количество сапог необходимо, и с этим документом в руках явился в Петроград с заранее обдуманным планом действий. Несомненно, что Председатель Государственной Думы никогда не мог явиться нарушителем тех установленных законом норм и форм, которые действовали за силой закона. Поэтому для того, чтобы собрать съезд представителей общественных организаций, надо было обратиться за разрешением его к тогдашнему Министру Внутренних Дел — Маклакову. И вот какой разговор произошел между мною и Министром Внутренних Дел. Когда я ему изложил обстоятельства дела и предъявил письменное заявление Великого Князя Верховного Главнокомандующего, Министр Внутренних Дел буквально ответил мне нижеследующее: “Я не могу дать вам разрешение на созыв такого съезда; это будет нежелательной и всенародной демонстрацией в том направлении, что в снабжении Армии существуют непорядки. Кроме того, я не хочу дать этого разрешения, так как, под видом поставки сапог, вы начнете делать революцию”. И сколько я ни убеждал Министра Внутренних Дел, что Русская Государственная Дума, действующая с согласия, ведома и пожелания Великого Князя Главнокомандующего, не может быть заподозрена, в особенности во время народной войны, в желании сделать революцию, Министр Внутренних Дел Маклаков упорно стоял на своем — и мы расстались в озлоблении друг на друга.
Итак, из одиночного, но далеко не мелкого факта, а их можно привести многое множество, видно, как относилось Правительство к общественным начинаниям в самом начале войны, как оно относилось там, где дело шло о неисчислимых жертвах со стороны населения, к этому населению, желающему прийти на помощь нашим доблестным воинам. Тяжел был трагизм создавшегося положения. Горишь желанием помочь, и бескорыстная помощь ваша отвергается без существенных оснований. В этом духе Правительство продолжало свою политику, и мало-помалу одушевление, охватившее все слои русского народа, стало сменяться сначала равнодушием к делу войны, а затем подозрительностью к власти. Возник жгучий вопрос: может ли быть война выиграна усилием одного Правительства, способно ли оно на это?
Членам Государственной Думы, на первых же порах, стало ясным, что не хватит ни снарядов, ни патронов ввиду громадной их потребности. Мы с тревогой спрашивали себя, как же дело пойдет дальше. И, чтобы снять с себя всякие упреки в несвоевременном ознакомлении начальствующих лиц с истинным положением дела, Председатель Государственной Думы вновь выехал в Ставку и доложил Великому Князю Верховному Главнокомандую-щему на основании точных, имеющихся у него данных и цифр, что размеры, которые принимает война, и колоссальные потребности в боевых припасах должны опрокинуть все нормы, установленные в этом отношении в расчетах снабжения орудий и винтовок достаточным количеством снарядов, патронов. Наш враг превышал нас не менее, чем в десять раз техническим оборудованием, и для того, чтобы упрочить наше положение и чтобы не оставить Армию совершенно безоружной, без пороха, патронов, шрапнели и орудий — необходимо было немедленно, с нашей точки зрения по крайней мере, призвать к энергичной деятельности всю промышленность страны и все общество. Только в этих мерах можно было видеть спасение России от грозящего ей разгрома.
Продолжение публикации в следующем номере журнала.