Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2017
*
I
Материал для выступления на дискуссии 14/4-54, переданный мною стенографисткам[1]
[Первый лист конспекта отсутствует]
…<Более>[2] глубоких и более правдивых, чем те, которые мы им даем.
Л[ев] А[брамович][3] в докладе анализировал многие книги. В большинстве я думаю, что его анализ <хоть и не глубок, а> правилен. Правильно, что
О Дике[4]
Георг[иевской][5]
Вигдоровой[6]
Правильны и очень убедительны те примеры, которые он привел, говоря [о] рогатках педагогической критики.
Недавно я читала статью Брусничкиной[7] и почувствовала себя помолодевшей на 25 лет. В самом деле — я ведь еще помню оплот педаг[огической] критики ГУС[8], помню собрания с педагогами, кот[орые] встречали в штыки книги Житкова и Пантелеева. С тех пор д[етская] лит[ература] взяла такие высоты, появились в ней такие разнообр[азные] писатели, а читаешь статью Бр[усничкиной] о Георг[иевской][9] и диву даешься. Некот[орые] представители [обрыв текста]
Педагогич[еская] критика по-прежнему говорит о дет[ской] лит[ературе] и не подозревает, что говорит о произв[едениях] искусства, по-прежнему судит о литер[атуре] как о показательном уроке или о лекции. Таким образом, я должна сказать, что со многими отд[ельными] положениями доклада я согласна.
[На полях]: Правильны и некот[орые] упреки Лит[ературной] Газете — в той части, где о непоследовательности. Честь товарища[10].
А в целом он меня не удовлетворил.
Постараюсь разобраться в этом чувстве, понять, от чего оно происходит.
Вернусь к одному наивному слову моего корреспондента: надо организ[овать] дв[ижение] по борьбе с ханжеством[11]. Наивно. Но я это вот к чему: а как к этому движению относится докладчик? Где он тут в этом потоке, на чьей стороне? Неужели в самом деле на стороне сб[орника] «Дети н[ашей] р[одины]»[12] <для кот[орого] характерны 2 под> [обрыв текста] [?]
Или скажу по-другому: если бы я писала повесть о борьбе старого с новым на материале, ну, скажем, всего происходящего, о «Детгизе» и секции детских писателей, о судьбах отдельных писателей, их книг — то — вот в этой несуществующей повести о сегодняшнем дне героем чего, борцом чего, защитником чего явился бы наш уважаемый докладчик?
Не знаю, не могу сказать, а это, по-моему, то, что я не могу сказать этого, — это дурно характеризует доклад. Ведь докладчик — общественный деятель, его симпатии и антипатии должны быть ясны. Вот Л[ев] А[брамович] дал высокую оценку книге Георг[иевской][13].
Я очень рада этому — мне пришлось много раз давать этой книге высокую оценку — и с трибуны, и в печати[14] — давать тогда, когда хвалить эту книгу было отнюдь не модно — пользуясь словечком Л[ьва] А[брамовича]. Но я не слышала тогда его горячего голоса — ни в Д[оме] Д[етской] К[ниги], ни в Союзе <в тот момент, когда обсуждалось выдв[ижение] на Ст[алинскую] премию>. Между тем, ведь история этой книги, пятилетний крестный путь этой книги — ведь это тоже пример борьбы <старого и нового> за новое, за новое качество литературы, против <косного > пресного, против <отсталого> элементарного, <против близорукого> против поверхностного на нее взгляда — борьба за искусство против ремесленничества.
Л[ев] А[брамович] вел доклад в благородных, беспристрастных, объективных тонах — настолько объективных, что трудно было понять в нынешний переломный момент литературы — за что он, против чего он. Беспристрастие кончилось, появились гневные нотки только тогда, когда он заговорил о критике. Что ж, я не против утраты беспристрастия — напротив — вот тут-то и становится видно, за что и против чего человек. Об этом чудесно сказал Стасов в письме к Верещагину: «…беспристрастие — качество, по-моему, самое дурацкое, но которого все на словах добиваются, хотя никогда на деле не выполняют. По-моему, человек не только не м[ожет] б[ыть] беспристрастным, но и не должен: это совершенно противно его натуре, п[отому] ч[то] он не машина, не алгебраическая цифра, а существо живое из кожи и костей»[15]. И тут мне стала ясна внутренняя направленность доклада. И я огорчилась, что она такова, что весь пафос Л[ьва] А[брамовича] п р о т и в критики, что для критики он не нашел доброго слова.
Разберемся же в его упреках.
Первый — самый серьезный — почему не о взрослой.
Тот же упрек делают читатели.
Телеграмма[16].
Отвечу на это.
Махровое.
Диккенс. Берг[гольц] Ольга[17].
Чарская. Вербицкая. Нагродская[18].
И хотя есть огромный налет лакировки и ханжества — скажем, в произв[едениях] Кононенко[19] — но до таких махровых цветов, как в детск[ой] лит[ературе], там, во взрослой, х[анже]ство не доходило.
Вот почему, говоря о х[анже]стве вообще, критику удобно брать примеры именно из детск[ой] лит[ературы]. Они нагляднее.
Второй — почему взята Осеева.
Недобросовестно было бы говорить о литер[аторах] менее заметных, скажем, только об А[лексине][20], и не приводить примеров фальши из произв[едений] крупных писателей, заслуженных.
Потому-то я и взяла из О[сеевой][21], что она [обрыв текста]
Многие меня упрекают, что я не <дала общей оценки книге Ос[еевой]> сделала оговорок о достоинствах Ос[еевой], говорила только о фальшивостях, да еще, по мнению моих критиков, м е л к и х. Но я не давала тут оценки книги. Я говорю об обществ[енном] явлении, именуемом в лит[ературе] ханжеством.
О дост[оинствах] и без меня говорили и писали много, так много, что Ос[еева], начавшая с «Бабки» и «Волшебного слова», О[сеева], у кот[орой] в 1[-й] кн[иге] тр[илогии][22] были удачные находки, написала 2[-ю] книг[у] гораздо бледнее, а 3-ю <уж совсем слабую> бледнее второй.
До этого довело говорение. О мелкости — дело не в мелкости замеч[аний] <банальность> (фальшивость интонации, по моему мнению, не мелочь, а ключ к пониманию внутр[енней] ценности вещи), а в том — характерны для книги приводимые мною мелочи или нет. По-моему, да, х[арактер]ны. Я утверждаю, что фальш[и] наст[олько] много в книге, гораздо больше, чем я привела <и на центр[альных] местах>. Совершенно противоречит ж[изненной] правде сцена — детали — расстрела Марины Ив[ановны]. Мало правдоподобны засахаренные фигуры генерала и секр[етаря] райкома в третьей части. Да вот я лучше приведу разбор книги, сделанный не мною, а чит[ателем] из [города] Йошкар-Ола и при этом горячего противника моей статьи, находящей ее неискр[енней], неубедит[ельной] и пр.
Стр. 6[23]
Я вовсе не хочу сказать, что только такие отзывы. Нет, есть 2-3 письма, горячо защищ[ающих] Ос[ееву]. И тут я хочу ответить тов[арищу], упрекающему меня в том, что библиотекари… [обрыв текста]
Это не меня надо упрекать, а их. Неужели дело критики — снимать книги с полки, запрещать и пр.[?] Нет.
О Герасимове — учителях[24].
Думать надо, и притом самим, собственной головой.
Как, например, с Лифш[ицем] и Агаповым[25].
Напоследок одно частное замечание по поводу Жюля Ренара[26].
[пропуск в тексте]…
О вкусе не сужу. Настроение же у меня — об этом я говорю сама, т.к. тут сведения я имею возможность черпать из первоисточника, отличное. Просто давно у меня не было такого прекрасного настроения. И тому есть серьезная причина.
[1) Сборник «Дети нашей родины» — [обложка] с золотом — тот сб[орник], для кот[орого] типичен и хар[акте]рен рассказ А[лексина] «Два подарка» — в кот[орый] помещены тусклые рассказы Инны Гофф, А. Иванова, Сыдыкбекова[27], — еще более богатая, чем оно издано теперь]
1) Я верю, что наша сов[етская] лит[ература], вспомнив традиции Житкова и Гайдара, а также традиции классич[еского] р[усского] лит[ературного] слова, Т[олсто]го, Горького — возмужает, перестанет бояться правды, не испугается сегодняшних запугиваний, издаст новые книги — мужеств[енные], правдивые, трезвые, реалистич[еские] и романтич[еские]. Что касается специфики детского возраста, которой нас постоянно пугают, то она, разумеется, есть, и лучше всего, на мой взгляд, выражена в одной строке Б. Житкова. Он знал, что ребенок и сам стремится туда, к настоящей взрослой жизни, и это-то стремление и есть «специфика детского возраста», одно из его наиболее существенных и плодотворных свойств. «Конечно, это уж не дети, кот[орые] любят быть детьми», — писал Ж[итко]в, — и без оскорбления принимают взрослые восторги своей наивностью. Тому ребенку, кот[орый] не развращен пошлыми восторгами перед искр[енним] детск[им] смехом и загорелыми мордочками, «хочется скорее взяться за настоящее, за взрослое, за большое, и не пробкой, а свинц[овой] пулей выстрелить из боевой винтовки. Он рвется туда, в страну взрослых, где найдется уж что наделать»[28].
2) Настроение у меня отличное также и потому, что я верю: при след[ующем] своем докладе Л[ев] А[брамович] Кассиль, талантливый и серьезный писатель, не будет уже считать главным бедствием критику, а как руководитель секции, забыв беспристрастие, пристрастно — и страстно — кинется в бой за очищение литер[атуры] от разъедающего ее ханжества. Я надеюсь, что на след[ующем] докладе он не станет защищать сб[орник] «Дети нашей родины» за то, что в сб[орнике] этом 72 автора, а разглядит, — что характ[ерными] для этого сб[орника] являются серые, бледные, трафаретные произведения — серые, несмотря на золотую нашлепку на переплете.
II
Материал для дискуссии (?) 14/4-54[29]
Вопрос о том, каково должно быть освещение произведений детск[ой] литер[атуры] в печати, т.е., в сущности, вопрос о критике д[етской] л[итературы], неотделим от вопроса о том, каковы задачи, стоящие сегодня перед детск[ой] литер[атурой]. <Ведь критика и литература делают одно дело, а не 2 разных> Задачи, стоящие перед критикой, тесно связаны с задачами, стоящими перед литературой. Говорить об одних, не говоря о других — бессмысленно.
Я, разумеется не претендую на то, чтобы здесь осветить все задачи дет[ской] л[итературы]. Это будет сделано на съезде писателей[30], и мне это, конечно, не под силу. Я за это не берусь. Я скажу лишь несколько слов.
Но для этого мне надо вернуться к сущности дискуссии, происходившей в Союзе 13—14 апреля.
Дик. Это получило ложное освещение в Комс[омольской] Пр[авде][31]. <Не только потому, что она ло… [далее текст оборван]> Во-первых, выступавших было человек 20, а К[омсомольская] Пр[авда] писала о 4. Мое [выступление] совершенно исказила. Исказила и других товарищей, напр[имер] Кассиля. Не упомянула интересных выступлений Барто, Кон, Карнауховой, Любимовой[32] и т.д. А между тем, чуть ли не в каждом выступлении, даже неверных в целом (так! — М.М.), было ценное зерно, которое надо было не затаптывать, не пропускать мимо ушей, а вытащить наружу. Тогда выяснилось бы, что:
<Кассиль — сюжет, романтика
Барто — учебники, хрестоматии
Карнаухова — в школе и т.д.>
Центральным вопросом, кот[орого] касались все или почти все выступавшие, был вопрос о том, что и как должно изображаться в детск[ой] лит[ературе]. Всех это волновало. Положительное только? Нет. Отрицательное? Нет, не только отрицательное. И что именно и какое отрицательное? И в какой дозе? И что из плохого можно и что нельзя? Можно ли писать о хулиганстве? Или о воровстве? Нужно ли? И если писать об этом, то не загрязнит ли это всю детскую литературу? И не будет ли это излишний крен — от белого-белого к черному- черному? Одни слишком боялись белого-белого, другие черного-черного.
Мне хочется об этом сказать, о самой постановке вопроса.
Дело не в черном, не в белом и не в голубом. Дело в направленности, в цели.
Вот у нас говорят: основная задача — создать образ положительного героя. Это верно. Именно положительного героя и надо создать — такого, в кот[орого] дети влюбятся, кот[оро]му они захотят подражать. Надо создать такого положит[ельного] героя наших дней, которого они любили бы так же, как любили и любят Бориса Голикова[33] и Тимура Гайдара[34], как любили и любят Петьку Трофимова из «Пакета» Пантелеева[35] и из замеч[ательного] его рассказа «На ялике», как любили героев рассказов Житкова, когда эти рассказы еще издавались, как любят героев книг Катаева, маленьких и больших, <как будут любить Колю Дм[итриева] Кассиля>[36]. Но давайте задумаемся — в чем, собств[енно] положительность этих положит[ельных] героев? В чем их обаяние? Да в том, что они — герои борющиеся — иногда во время войны, иногда в дни и годы мира — но непременно борющиеся, сражающиеся, воюющие, и т[ак] к[ак] они герои сов[етского] о[обще]ства — побеждающие… Положит[ельный] герой сов[етской] лит[ературы] — и взр[ослой] и детской — это герой-воин, герой-строитель (под воином я понимаю воина не только буквально), герой-победитель. Если побеждает не он сам, то дело его побежд[ает]. Его положительность в том и заключается, что он борется со злом и его побеждает — как побеждает его Борис Голиков[37] и Тимур, Петя Трофимов и капитан из рассказа Житкова «Механик Салерно», моряки из рассказа «Вата» или «Компас».
А раз это так, значит, даже для создания образа положит[ельного] героя необходимо яркое и конкр[етное] изображение зла и носителей зла. Вопрос не в дозе зла, не в том, как некот[орые] тов[арищи] на деле ставили вопрос: это зло или другое зло? Просто изображать или воевать? И в какой дозе? А в том, с какой целью? Для чего? Как?
1 съезд. Маршак[38]. Вигдорова[39].
Почему надо изобр[ажать] зло? П[отому] ч[то] оно есть в н[ашей] жизни. Для чего? Для того, чтобы учить подраст[ающее] поколение с этим злом бороться — учить, влюбив в образ положит[ельного] героя, не схематичного, а полнокровного, героя, кот[орый] с этим злом борется.
Говорят: война родит героев. В литер[атурном] смысле я бы перефразировала это так: борьба, конфликт, коллизия — увиденная в жизни, подмеч[енная] — родит образ положит[ельного] героя. Без подлинного, невыдуманного, увиденного в жизни конфликта — и правдивого образа положительного героя не создашь.
Макаренко[40]. Эту книгу[41] с жадностью читают дети. Почему? Там есть кого любить, кого ненавидеть. Книга страстная. Там есть главное, что нужно читателю-подростку, юноше, народному читателю, — страстная борьба, неизбежная в нашей стране победа добра над злом. Но победа, доставшаяся ценой жестокой борьбы. Борьбы внутри коллектива детей, борьбы Мак[аренко] с педагогами бюрократами. А бюрократы и тогда и теперь борются страшным оружием — политической компрометацией того, кто им неугоден. Они и тогда это отлично умели, умеют отлично и теперь. Стоит человеку открыть рот против них, как они сейчас же начинают уверять, что он борется не против их безобразий, их косности, их равнодушия, а покушается чуть ли не на сов[етскую] власть. Прием испытанный. М[акаренко] испытал его на себе. М[акаренко] остался в борьбе победителем — и он — он, в созданной им книге — один из любимых образов полож[ительных] героев, образец, кот[оро]му жаждет подражать и подражает наше юношество. Многие, прочитав «Педагогич[ескую] поэму», идут в пед[агогические] вузы.
М[акаренк]о удалось создать образ положит[ельного] героя потому, что ему удалось увидеть и изобразить подлинный жизненный конфликт[42], и изобразить с необыкновенной художественной достоверностью всех деталей: запечатлеть разнообразие говора, естественность положений, подлинность обстоятельств. Ему удалось создать образ положит[ельного] героя потому, что сюжет его книги служит раскрытию характеров.
А между тем, сохранилось очень интересное его признание[43].
Значит, М[акаренко] поначалу хотел заняться конфликтом выдуманным. Он, человек, переполненный жизнью, работавший в самой ее гуще, он сначала хотел писать на основе абстракций… Я думаю, это беда многих наших писателей. Часто говорят: писатели не знают жизни. Это верно. Но дело не только в этом. Не знает человек, — может узнать. Но писатель д[олжен] не только знать жизнь, а и желать быть ей верным, не бояться быть ей верным, не считать, что жизнь, все увиденное, все пережитое им, это одно, а книга — это что-то другое. Книга может и должна учить смотреть на звезды, как призывал на дискуссии Л.А. Кассиль[44], романтизировать, приподымать жизнь, может и должна учить мечтать — но родоначальница книги, ее родная мать <не догматика, не абстрактная схема>, — сама жизнь. «Где жизнь — там и поэзия», — говорил Белинский[45]. Поэзия книги М[акаренк]о в высоте его мечты о человеке будущего ком[мунистического] общества, мечты, за воплощение кот[орой] он боролся, — но поэзия эта исходит из жизненно верных образов детей, взрослых, их говора, ссор, драк, <борьбы> задоров, смеха, труда. Вспомните, как [полюбили друг друга?] Чобот [и] Наташа. М[акаренко] был страстный проповедник, теоретик — но его проповедь, его теория пахли всеми запахами жизни, гудели всеми звуками жизни, вот почему он был художником и созданные им образы имеют власть и силу.
III
Выступления в защиту «Лит[ературной] Москвы». Март 1957. Пленум правления МО СП РСФСР[46]
I. Пропуская звенья в цепи
Докладчик[47] неск[олько] раз ссылался на свои выступления в печати. Это дает мне право смотреть на его сегодн[яшнюю] ст[атью] в «Л[итературной] Г[азете]»[48] как на часть доклада и полемизировать с ней.
В этой статье д[оклад]чик упрекает «Лит[ературную] М[оскву]» в тенденциозном подборе материала. А мне в высшей степени тенденц[иозной] представляется статья.
Чтобы доказать — обращусь к методу критич[еского] разбора. Я бы назвала его методом произвольного толкования и произвольного цитирования.
Юлия Нейман[49].
1941
Москва тех дней… Крутой накат событий….
Не счесть утрат, не описать невзгод.
Но, сверстники, душою не кривите:
Он был, как факел, — чистый этот год!
Как штукатурка, сыпались уловки,
И, в силу обнажившихся причин,
В год затемнения и маскировки
Мы увидали ближних без личин.
И, отшвырнув сомнительные меры:
Анкеты, стажи, должности, лета,
Мы полной мерой храбрости и веры
Измерили, чем жизнь была чиста.
И нам, свидетелям, доныне святы
И дышат в нашей памяти поднесь
Дежурства, крыши и аэростаты —
Московских буден взрывчатая смесь.
Фасадов камуфляжное убранство,
Симфония отбоев и угроз
И это чувство гордого гражданства,
Впервые пережитое всерьез.
«Вот, например, ее стихотворение о 1941 годе, страшном годе начала войны. Характерно: за что он прославляется, за что называется “чистым”? Быть может, за то, что, несмотря на чудовищные испытания, советские люди выдержали и не сдались? За бессмертие их подвигов? Нет, совсем не за это. Первый год войны называется чистым главным образом за то, что якобы именно в тот год, благодаря безмерным страданиям и невзгодам, перенесенным нами, наконец-то…»[50] и т.д.
II. Нейман
Оно маленькое, я прочту.
Поэт говорит о том, что люди измерялись в те годы не анкетами, а храбростью и верой. А что прочитал в нем критик?
См. газету II
Поэт говорит о доблести, о прямоте, о чувстве гордого гр[аждан]ства, а критик, вооруж[енный] желанием [поверх — тенденцией] видеть плохое, вкладывает в стихи иной смысл.
III. Та же тенденц[иозная] операция проделана Д[митрием] И[вановичем] со стихами Акима[51]
Я. Аким
Галич
Я вырос в городке заштатном
Среди упряжек и рогож.
И не был на рулон плакатный,
По счастью, город мой похож.
…
Там кузнецы у наковален
С утра томились от жары,
А на базаре куковали,
Стуча по кринкам, гончары.
Там были красные обозы
И в окнах пыльная герань,
Обманутых торговок слезы
И пьяных матерная брань.
….
Там песен яростно безбожных
Немало в детстве я пропел
И т.д.
«Автор с удовлетворением отмечает, что его родной город Галич “по счастью” до сих пор ничем не похож на “плакатные” наши города, т.е. на города с новостройками» и дальше:
«Автор радуется тому, что Галич — городок… где в окнах пыльная герань.
Обманутых торговок слезы
И пьяных матерная брань»[52].
О Галиче поэт пишет
Кн. III[53].
Читать I, II, IV и нач[ало] V строфы[54].
Поэт говорит о городке 25 лет назад в дни его детства, о борьбе нового со старым, трудной борьбе, о красных обозах, об антирелигиозных песнях, о жарком труде кузнецов и гончаров, о том, что город не был плоским, однолинейным, как на плохом плакате, а был живым, противоречивым, бурным. А что пишет критик?
См. газета III
Первая передержка: где в стихах радость, что до сих пор нет примет нового?
Дальше см. газ[ету].
А где же красные обозы? Где проверка?
Нельзя же критиковать, облегчая свою задачу тем, чтобы выкидывать то, что противоречит вашей концепции.
IV. Далее Д.И. Еремин переходит к стихам Заболоцкого. Мне очень неловко было читать в «Лит[ературной] Газ[ете]» то, что написал Ер[емин] [о] Заб[олоцком]. Напомню:
«Каждое из них само по себе имеет право на существование»[55].
Сказать так о стихах одного из крупнейших советских поэтов, многие лучшие стихи которого давно уже напечатаны не только на бумаге, но и в сердцах читателя, о стихах, кот[орые] войдут в хрестоматии, кот[орые] люди будут знать наизусть. Какое в этом барственное пренебрежение — какая бесхозяйственность — какое печальное непонимание масштабов. Как можно, говоря о З[аболоцком], не сказать о «Старой актрисе», стихах, глубоких, наст[оящей] фил[ософской] лирике, в кот[орой] поэт задумался об искусстве и этике?
Какая печальная глухота!
V. Столь же тенд[енциозно] и без чувства масштаба говорит т. Ер[емин] о предисловии Эр[енбурга] к стихам Цв[етаевой]. Для всех любителей поэзии праздник — возможность читать в печати одного из крупнейших русских лириков XX века. Путь Цв[етаевой] сложен — и о ее сложном, трагическом пути с большим достоинством и проникновением, с истинным чувством масштаба, написал Эр[енбург]. Т[оварищ] Е[ремин] упрекает Эр[ернбурга] в том, что он не говорит об эмигр[ации] Цв[етаевой][56]. Эр[енбург] об этом говорит. Но, по-видимому, Е[ремин] хотел бы, чтобы Эр[енбург] говорил т о л ь к о об этом. А Эр[енбург], сказав об этом, проанализировал стихи Цв[етаевой], приоткрыл нам ее путь и правильно сделал.
VI. Вот выступление Рябова[57] я вспоминаю с горечью, возмущением, болью. Оно непристойно, общественно непристойно, иного слова я и хотела бы, да, к сожалению, подобрать не могу. Какое неуважение к памяти большого поэта, какое неуместное зубоскальство на могиле, какое неприличное похлопывание по плечу: «не лишенная дарования Ц[ветае]ва».
Читаешь такое и удивляешься неосмотрительности некот[орых] критиков. Они забывают слова М[аяковского]:
— А поэзия [обрыв текста][58]
Ведь наступит будущее — и очень скоро — когда выйдут полн[ые] собр[ания] соч[инений] замеч[ательного] сов[етского] поэта Заб[олоцкого] и замеч[ательного] р[усского] поэта Цв[етаевой] — и пусть бы подумали т[оварищ] Рябов и т[оварищ] Ер[ёмин], в каком контексте в примеч[аниях] будут фигурировать их имена.
Шутка: назад от Белинского
VII. Очень тенденц[иозно] расправившись с поэзией в Лит[ературной] Москве, т[оварищ] Ер[ёмин] переходит к прозе. Тут я должна сразу оговориться: стихи в № 2 «Лит[ературной] М[осквы]» я ставлю выше, чем рассказы. В прозе по-наст[оящему] мне понравился лишь один рассказ Н. Жданова — тонкий, глубокий, сильный.
К «Рычагам»[59] у меня есть худож[ественные] претензии. Очень внешне [о]х[арактери]изованы люди, их внутр[енний] мир раскрыт еле-еле… Но той вредной тенденции, кот[орую] приписывают этим рассказам критики и т[оварищ] Ер[ёмин], я в них не нахожу.
Постараюсь объяснить, как я их понимаю, их идейную сторону.
Разбирая подробно детали, заметив и папиросы, и грязь, т[оварищ] Ер[ёмин] как бы не приметил слона: заключит[ельная] реплика.
«Теперь что XX съезд скажет»[60].
Эта реплика делает рассказ оптимистичным. Все персонажи знают, что съезд партии не оставит и их колхоз в том виде, в каком он есть, что партия поведет народ на борьбу с недост[атками]. В этой вере — оптимизм и смысл рассказа. То же и у Жданова. Т[оварищ] Ер[ёмин] смущен тем, что старуха думает: «Верно ли с нами сделали?»[61] По-видимому, в самом деле не совсем верно — иначе не потребовалось бы исторических решений XX съезда партии.
VIII. Хочу сказать о детск[ой] и юнош[еской] прозе. Жаль, что докладчик не проанализировал, не выделил сильнейшее, лучшее.
Три книги
М[ария] П[авловна] Прил[ежаева][62]
О[скар] Хавкин[63]
Бременер [Пусть не сошлось с ответом!][64]
Все три — большой шаг вперед их авторов. Скажу о последней, п[отому] ч[то] вокруг нее идут споры. И то, как они идут, и то, какие из них сделаны админ[истративные] выводы, внушает мне серьезные опасения.
История т[ак] н[азываемого] обсуждения.
Похвалы Детгиза. Договор. Одобрения.
Вдруг — «Учит[ельская] Газ[ета]». Все только против.
Я отвечаю. Заговор молчания — ни один орган.
И вывод: Детгиз выкидывает книгу из плана.
Где же мысль редакции, где ее верность себе, стойкость?
«Поворот — все вдруг».
В чем же тут дело? Какие обвинения против повести?
«Злоупотр[ебления] черн[ой] критикой».
«Жарг[онный] язык».
Начну со второго.
Краскова считает жаргонными [слова][65]
Напоследок
Хватил вина и
Горя лишку
Грибоедов, М[аяковский], Пушкин
Ну ладно.
О злоупотр[еблении] ч[ерной] краской. Речь идет о самой важной проблеме — воспитании молодежи. И если с этой стороны что-то неблагополучно, писатель должен сигнализировать. Ведь сигн[ализировал] же М[акарен]к[о]. Разве в «Пед[агогической] поэме» меньше черной краски?
* © Д.Д. Чуковский, 2017
[1] Текст печатается по рукописи: РГАЛИ. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 66. Л. 94—112. Тексты конспектов выступлений Л.К. Чуковской приведены в соответствие с нормами современной орфографии и пунктуации.
[2] Здесь и далее в угловых скобках приводятся фрагменты текста, зачеркнутые в оригинале или вынесенные на поля, а в квадратных скобках — конъектуры.
[3] Л.А. Кассиль, чей доклад открывал дискуссию 13—14 апреля 1954 года. Далее, говоря о «докладе», Чуковская подразумевает именно доклад Кассиля.
[4] Об И. Дике см. в разделе 4 статьи М. Майофис «Общество по борьбе с ханжеством: Об одной незамеченной тенденции в литературе 1950-х годов» в этом номере «НЛО». Вероятно, Чуковская говорила о выступлении И. Дика на той же дискуссии, но не о его детской прозе.
[5] Сусанна Михайловна Георгиевская (1916—1974) — детская писательница, журналист, близкая приятельница и коллега Л.К. Чуковской. Чуковская много помогала Георгиевской в редактуре и подготовке к публикации ее книг, морально поддерживала ее в борьбе с редакторами и литературными чиновниками. На дискуссии 13—14 апреля 1954 года Чуковская говорила о повести Георгиевской «Отрочество» (1953) и ее недооцененности современной критикой.
[6] Журналист и писательница Фрида Абрамовна Вигдорова (1915—1965) с начала 1950-х годов была близкой подругой Л.К. Чуковской. Незадолго до апрельского диспута в свет вышла первая повесть Вигдоровой из ее трилогии, посвященной ученику А.С. Макаренко С. Калабалину. Дискуссия по повести Вигдоровой «Дорога в жизнь» состоялась 25 мая 1954 года в Доме детской книги. Чуковская выступала там с «защитой» (так она назвала подготовленный для выступления текст). Конспект ее выступления сохранился в архиве (см.: РГАЛИ. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 69. Л. 2—11 об.).
[7] Речь идет о статье: [Брусничкина 1953]. Рецензия Брусничкиной была подробно разобрана и негативно оценена в статье Л.Ф. Кон: [Кон 1954].
[8] Государственный ученый совет — руководящий научно-методический орган Народного комиссариата просвещения РСФСР, занимался политикой государства в области науки, искусства, образования и социалистического воспитания. Организован М.Н. Покровским в 1919 году, после его смерти (1933) ликвидирован. В книге «В лаборатории редактора» Л.К. Чуковская вспоминала: «Комиссия по детской книге при Государственном ученом совете (ГУС), на утверждение которой издательство обязано было посылать редакционные планы, систематически вычеркивала задуманные редакцией веселые книжки для маленьких на том основании, что песенки, дразнилки, считалки, игры лишены познавательного и воспитательного смысла» [Чуковская 2011: 364].
[9] См. примеч. 5.
[10] Ср. с замечанием Л.К. Чуковской в письме А.И. Пантелееву: «Воля волн вообще загадочна. Редакция “Лит. газеты”, принявшая мою статью против ханжества с восторгом, поместившая ее на первой полосе в качестве редакционной, — вчера напечатала хвалебную статью Алексина о “Чести товарища”. Я случайно видела этот фильм, это нечто чудовищное, цветное ханжество, конфетная коробка. В чем же линия, в чем идея?» [Пантелеев—Чуковская 2011: 56]. «Честь товарища» — детский кинофильм о жизни в суворовском училище; его литературной основой была повесть Б. Изюмского «Алые погоны» (1951).
[11] Цитата из письма, которое Л.К. Чуковская получила после публикации ее статьи «О чувстве жизненной правды». Автором письма был офицер-танкист, он предлагал Чуковской организовать «общество по борьбе с ханжеством» [Чуковская 1997, 2: 82].
[12] «Дети нашей Родины» — имеется в виду изд.: [ДНР 1953]. В этом сборнике был опубликован рассказ А. Алексина «Два подарка», удостоившийся острой критики Л.К.Ч. в статье «О чувстве жизненной правды».
[13] Имеется в виду книга Сусанны Георгиевской «Отрочество» (Новый мир. 1953. № 3, 4).
[14] По-видимому, Чуковская имеет в виду свою статью: [Чуковская 1953b]. Упоминаемые ниже обсуждения в Доме детской книге и Союзе писателей (в связи с возможным выдвижением на Сталинскую премию) относятся, скорее всего, к предыдущей повести Георгиевской «Бабушкино море» (М.: Правда, 1951).
[15] Цитата приведена Л.К. Чуковской на последней странице конспекта (Л. 112). Цитируется письмо В.В. Стасова В.В. Верещагину от 25 декабря 1879 года по изд.: [Верещагин — Стасов 1951: 72]. В цитате есть небольшие расхождения с оригиналом: слово «беспристрастие» у Стасова заключено в кавычки, слова «не может» и «не должен» выделены курсивом, вся конструкция от слов «качество» до конца цитаты заключена в скобки.
[16] Возможно, Чуковская разбирала тут рассказ Б. Житкова «Телеграмма». Ср. в ее книге о Житкове: «Его “Телеграмма” рассказывает о создании беспроволочного радиотелеграфа, и здесь, так же как в хорошо построенной сюжетно-приключенческой повести, каждая глава движет вперед развитие основной коллизии, только вместо коллизии между храбрецом и трусом тут коллизия между разными способами решения научной задачи» [Чуковская 1955b].
[17] Вероятно, Чуковская имеет в виду опубликованную 25 марта 1954 года в «Литературной газете» статью О. Берггольц «О наших детях». Статья была посвящена проходившему в этот момент в Москве XII съезду ВЛКСМ. Чуковской могли быть важны в ней тезисы о «формализме» в пионерской работе, о том, что детям необходимо ощущение участия в «общенародном огромном деле», о том, что для детей нельзя жалеть «ни сил, ни энергии, ни сердца, ни выдумки» [Берггольц 1954a].
[18] Имеются в виду детская писательница Л.А. Чарская (1875—1937), автор женских романов А.А. Вербицкая (1861—1928), а также Е.А. Нагродская (1866—1930) — дочь А.Я. Панаевой, автор детективных, приключенческих и любовных романов. Примерное содержание этого фрагмента речи Чуковской можно реконструировать по книге «В лаборатории редактора»: «Пафос редакторской деятельности Маршака был в отрицании предреволюционной литературы для детей, где царили сентиментальность, ханжество, сюсюканье. В отличие от литературы для взрослых детская литература предреволюционных лет пахла казенным монархизмом и либеральной чувствительностью» [Чуковская 2011: 268].
[19] Скорее всего, имеется в виду писательница Елена Викторовна Кононенко (1903—1981), которая до войны работала в детской литературе, а в военные годы перешла в журналистику и взрослую литературу. Автор книг «Маленькие испанцы» (1937), «Мы и дети» (1948).
[20] Имеется в виду Анатолий Алексин, критике рассказов которого посвящена часть статьи «О чувстве жизненной правды».
[21] О В. Осеевой и ее трилогии «Васек Трубачев и его товарищи» Л. Чуковская подробно писала в своей статье «О чувстве жизненной правды».
[22] Имеется в виду трилогия В. Осеевой «Васек Трубачев и его товарищи», выходившая с 1947 по 1953 год.
[23] Текст отзыва не включен в конспект.
[24] Скорее всего, имеется в виду фильм С. Герасимова «Учитель» (1939), главный герой которого, Степан Лаутин, приезжает после окончания педагогического института работать в родное село. Возможно, Чуковская хотела противопоставить изображение деревни и деревенской школы в этом фильме и в трилогии Осеевой.
[25] 6 апреля 1954 года в «Литературной газете» был опубликован отклик писателя Бориса Агапова на статью Михаила Лифшица, посвященную «Дневнику писателя» Мариэтты Шагинян. Статья Лифшица незадолго до этого вышла в № 2 «Нового мира»: ироничная и язвительная, она надолго стала предметом обсуждения в литературных кругах. Агапов обвинил Лифшица в снобизме, выдергивании цитат из контекста, намеренном игнорировании достижений Шагинян. В этой полемике Чуковская, скорее, солидаризировалась с Лифшицем, а не с Агаповым.
[26] Жюль Ренар (1864—1910) — французский писатель, автор романа о детстве крестьянского мальчика «Рыжик» (первое русское издание в переводе Софьи Парнок — М., 1936). Отличительной чертой этого романа было неприукрашенное изображение детства и взросления. В первой половине апреля 1954 года, т.е. в те же дни, когда проходил диспут «О правде и лжи», в Москве гастролировал театр «Комеди Франсез», в программу которого была включена постановка «Рыжика». Л. Чуковская и многие ее друзья (например, А. Пантелеев, Ф. Вигдорова) были заинтересованными читателями дневников Ренара (в 1946 году в «Госиздате» вышел том избранного Ренара, в который вошли фрагменты его дневников)
[27] Инна Гофф (1928—1991) — советская детская писательница, получившая известность в 1950 году повестью «Я — тайга». Впоследствии стала автором текстов известных песен «Ветер северный», «Август», «Когда разлюбишь ты», «Я улыбаюсь тебе», «Поле, русское поле». Тугельбай Сыдыкбеков (1912—1997) — киргизский советский писатель, автор одного из первых произведений киргизской литературы для детей — романа «Дети гор» (1952). Александр Александрович Иванов (1909—1976) — прозаик, драматург и поэт, после войны опубликовавший несколько книг для детей. Жил в Карелии.
[28] Эта же цитата была включена Л.К. Чуковской в ее книгу о Житкове и в тот фрагмент книги, который вошел в сборник: [Житков 1955: 44—45]. В примечании Л.К. Чуковская поясняет, что цитирует фрагмент «неопубликованной статьи». Скорее всего, речь идет о статье «Венский турок».
[29] Текст печатается по рукописи: РГАЛИ. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 69. Л. 12—20 (начало); Д. 66. Л. 113—118 (окончание). Ретроспективная датировка неверна. В выступлении есть ссылка на статью «Комсомольской правды», опубликованную 25 апреля 1954 года; следовательно, это не может быть выступлением на дискуссии 13—14 апреля. Скорее всего, этот текст был написан для выступления на одном из заседаний в Союзе писателей СССР в конце весны или начале лета 1954 года. Дискуссия 13—14 апреля упоминается здесь как недавно прошедшая, еще памятная слушателям, а Второй съезд писателей СССР — как ожидаемое, но еще не совершившееся событие. Это могло быть или заседание Детской секции СП СССР, посвященное обсуждению выступлений «Литературной газеты» (в пользу этой версии свидетельствует зачин текста), или заседание Секретариата СП: о решении Секретариата осудить И. Дика за его речь на дискуссии 13—14 апреля 1954 года Л. Чуковская сообщала Ф. Вигдоровой в письме от 3 мая 1954 года (см.: [Чуковская — Вигдорова]).
[30] Имеется в виду II Съезд писателей СССР, прошедший 15—26 декабря 1954 года.
[31] Речь идет о статье: [Русакова 1954]. Эта статья несколько раз упоминается в переписке Л.К. Чуковской и Ф.А. Вигдоровой: обе корреспондентки отзываются о статье чрезвычайно негативно, обвиняя Е. Русакову в намеренном искажении информации.
[32] Имеются в виду детские писатели А.Л. Барто (1906—1981), Л.Ф. Кон (1896 — после 1978), И.В. Карнаухова (1901—1959), В.А. Любимова (1895—1968).
[33] Правильно — Бориса Горикова (главный герой повести А. Гайдара «Школа») (1930), Голиков — настоящая фамилия Гайдара.
[34] Главный герой повести А. Гайдара «Тимур и его команда» (1940).
[35] «Пакет» — повесть А. Пантелеева (1933), посвященная Гражданской войне.
[36] Коля Дмитриев — главный герой повести Л. Кассиля «Ранний восход» (1953).
[37] См. примеч. 31.
[38] Скорее всего, здесь Л.К. Чуковская вспоминала речь С.Я. Маршака на Первом съезде писателей СССР (1934); в ней Маршак призывал покончить в детской литературе с «сухой дидактикой, нравоучительной литературой», которой довольствовались когда-то «бабушки и дедушки» нынешних молодых читателей. Эти юные читатели, согласно Маршаку, ждут от детской литературы «новых сведений, и новых переживаний, и новых слов», чтобы с ними говорили «без ложной сентиментальности, без фальшивых идиллий… о реальной жизни, суровой и радостной». В книге «В лаборатории редактора» Л. Чуковская цитирует эту речь по изд.: [Маршак 1934: 38].
[39] Здесь, по-видимому, Л. Чуковская вновь говорила о повести Ф. Вигдоровой «Дорога в жизнь» (1954).
[40] Далее Л. Чуковская говорит о «Педагогической поэме» (1931) А.С. Макаренко (1888—1939).
[41] В этом месте текст конспекта, включенный в ед. хр. 69, обрывается. Его продолжение находим в ед. хр. 66 того же архивного фонда.
[42] Поверх текста. — М.М.: «Но этого мало. Во многих он подлинный».
[43] Далее на странице — значок вставки и незаполненная часть листа, явно предназначавшаяся для цитаты. Скорее всего, Л.К. Чуковская собиралась процитировать следующий фрагмент из статьи А.С. Макаренко: «Интересно вот что: я работал в трудовой колонии им. Горького, мимо меня проходила сложная и напряженная жизнь нескольких сот молодых людей, но я считал, что эта жизнь настолько обыкновенна и проста, что она не может быть предметом художественного изображения. В моих записных книжках ничего не было записано именно об этой жизни, которую я лучше всего знал. Мне все казалось, что если я когда-нибудь напишу роман, то он будет на самую важную тему — о человеке, о любви, о великих революционных событиях. А беспризорщина — это обыкновенная жизнь, о которой и писать нечего, которую все знают» [Макаренко 1986: 177—178].
[44] Судя по пересказам очевидцев, на дискуссии «Правда и ложь в книгах для детей» 13—14 апреля 1954 года Л. Кассиль призывал возродить романтику в детской литературе.
[45] Цитата из цикла статей В.Г. Белинского «Сочинения Александра Пушкина».
[46] Текст печатается по рукописи: РГАЛИ. Ф. 3390. Оп. 1. Д. 69. Л. 22—54. Обозначение в тексте выступления статьи Д. Ерёмина как «сегодняшней» позволяет датировать выступление 5 марта 1957 года.
[47] Выступление представляет собой возражения на доклад и статью Д. Ерёмина, резко критиковавшего альманах «Литературная Москва».
[48] Речь идет о статье: [Ерёмин 1957].
[49] Юлия Нейман (1907—1994) — поэт и драматург, принадлежала к кругу друзей Арсения Тарковского и Марии Петровых. Печатала преимущественно переводы с языков народов СССР, собственные стихи публиковала с 1934 года, но довольно редко. Писала в основном «в стол», первую книгу стихов смогла выпустить только в 1974 году. Во втором выпуске «Литературной Москвы» были напечатаны три ее стихотворения; подборку открывало стихотворение «1941», которое цитирует Чуковская.
[50] Цитируется фрагмент из статьи Д. Ерёмина. Окончание цитаты: «…наконец-то / Как штукатурка, сыпались уловки, / И, в силу обнажившихся причин, / В год затемнения и маскировки / Мы увидали ближних без личин…» [Ерёмин 1957].
[51] Яков Аким (1923—2013) — детский поэт. Участник Сталинградской битвы. Первый сборник опубликовал в 1954 году. Во втором выпуске «Литературной Москвы» напечатаны три его стихотворения, цитируемый Чуковской «Галич» открывал подборку.
[52] Дословная цитата из статьи Д. Ерёмина.
[53] Три вертикальных линии в рукописи Чуковской, скорее всего, являются условным обозначением начала цитирования по другому источнику (книге или газете).
[54] Строфы стихотворения Акима, предназначенные для цитирования, Л.К. Чуковская выписала выше.
[55] Буквальная цитата из статьи: «Каждое из них само по себе имеет право на существование. Однако, когда читаешь их подряд, да еще вместе со стихами других поэтов, соседей по сборнику, отчетливо улавливаешь специфическую тональность…» [Ерёмин 1957: 2].
[56] Еремин прямо не упоминает эмиграцию, однако упрекает Эренбурга в том, что он не раскрыл «конкретных условий классовой борьбы в предреволюционной и пооктябрьской России, в которых Цветаева формировалась и творила» [Ерёмин 1957: 2].
[57] Речь идет о статье: [Рябов 1957].
[58] Скорее всего, здесь должна была последовать цитата из стихотворения В.В. Маяковского «Юбилейное»: «Нами / лирика / в штыки / неоднократно атакована, / ищем речи / точной / и нагой. / Но поэзия — / пресволочнейшая штуковина: / существует — / и ни в зуб ногой» — или цитата из его же стихотворения «Разговор с фининспектором о поэзии»: «— Поэзия / — вся! — / езда в незнаемое».
[59] Рассказ Александра Яшина «Рычаги» был опубликован во втором выпуске «Литературной Москвы» [ЛМ 1956: 502—513].
[60] Имеется в виду финал рассказа Яшина: «Когда председатель колхоза Кудрявцев и полевод Иван Коноплев шли из конторы по темной грязной улице, возобновился разговор о жизни, о быте, о работе — тот самый, который шел до собрания.
— Теперь что двадцатый съезд скажет! — то и дело повторяли они.
И снова это были чистые, сердечные, прямые люди, люди, а не рычаги» [ЛМ 1956: 513].
[61] Сюжет рассказа Н. Жданова «Поездка на родину» основан на том, что высокий начальник, некто Варыгин, приезжает в деревню к своей престарелой матери-колхознице. Мать обращается к нему на «вы»:
«Заварив чай, она поставила перед ним чашку и подсела к столу. “Вот что я у вас спросить хотела, — продолжала она. — Верно ли, нет ли ноне сделали с нами? Мы сегодняшний год конопли сеяли, семьдесят четыре гектара. Только посконь зацвела, а тут, глядим, яровые созрели. Мы было жать да скирдовать, а нам молотить велят да вывозить. А посконь, если ее вовремя не убрать, так ведь и матёрки не жди…”
“Она думает, от меня все зависит”, — растерянно думал Варыгин, стараясь припомнить, что такое эти “посконь” и “матёрка” и какая между ними связь. Но припомнить так и не мог.
— Вопрос политический, — проговорил он вслух. — На первом месте у нас всегда должно стоять государство. Все зависит от уровня сознательности масс.
Он замолчал, чувствуя, что говорит не то» [ЛМ 1956: 411].
[62] Здесь речь шла, скорее всего, об одной из двух повестей М.П. Прилежаевой (1903—1989): «С берегов Медведицы» (1955) — о детстве и юности М.И. Калинина, или «Начало» (1957) — о молодых годах В.И. Ленина. Л.К. Чуковскую связывали с М.П. Прилежаевой конфликтные и напряженные отношения, так что упоминание ее здесь можно расценивать как попытку выстроить «объективную», «беспристрастную» картину.
[63] Оскар Адольфович Хавкин (1912—1993) — детский писатель, друг Л.К. Чуковской. Скорее всего, Чуковская рассказывала о его повести 1956 года «Моя Чалдонка» — о жизни тылового сибирского поселка во время войны. В книге «В лаборатории редактора» Чуковская будет подробно разбирать повесть Хавкина «Месяц Диких Коз» (М.: Советский писатель, 1959) [Чуковская 2011: 98—111].
[64] Повесть М. Бременера «Пусть не сошлось с ответом!» была опубликована в 10-м номере журнала «Юность» за 1956 год и поначалу получила много восторженных откликов [Дик 1956, Гальперина 1956]. 16 ноября 1956 года состоялось ее обсуждение в Доме детской книги — повесть высоко оценили большинство участников дискуссии. Однако по итогам дискуссии в отделе школ ЦК была подготовлена докладная записка, где повесть обвиняли в «очернительстве» советской школы, а писателей, ее поддержавших, — в групповщине. В качестве противодействия этой тенденции отдел школ ЦК рекомендовал «Учительской газете» высказаться по этому поводу: негативные рецензии не заставили себя ждать (см.: Учительская газета. 1956. 19 декабря). После этого повесть Бременера удостоилась отдельного негативного упоминания на очередном пленуме ЦК ВЛКСМ в докладе его первого секретаря А. Шелепина, была исключена из издательского плана «Детгиза» и была издана только в 1959 году — в сильно отцензурированном виде и с другим названием. О творческой истории и рецепции повести Бременера см.: [Майофис 2016].
[65] Речь идет о статье: [Краскова 1956]. Разбор этой статьи см. в: [Чуковская 2011].