(пер. с англ. Татьяны Пирусской)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2016
Перевод Татьяна Пирусская
Дуглас Роджерс (Йельский университет; доцент кафедры антропологии; PhD) douglas.rogers@yale.edu.
УДК: 303.01+304.2+304.5+930.2
Аннотация:
В дискуссии собраны десять откликов на статью Майкла Дэвид-Фокса «Модерность в России и СССР: отсутствующая, общая, альтернативная или переплетенная?», представляющих достаточно широкую палитру мнений. В центре дискуссии — вопрос о советской и постсоветской модерности как таковой: была ли она в России в принципе, и если да, то в каком виде и качестве? Фактически каждый из участников дискуссии предлагает свой вариант концепции модерности и свое ви´дение того, что представляет собой российская модерность (либо аргументирует позицию, согласно которой о «модерности» применительно к России и СССР говорить некорректно). При этом не меньше внимания авторы откликов уделяют и историографии (пост)советской модерности, которая была основным объектом исследования в статье Дэвид-Фокса.
Ключевые слова: модерность, современность, историография, Россия, Российская империя, СССР, Майкл Дэвид-Фокс
Douglas Rogers (Yale University; associate professor, Department of Anthropology; PhD) douglas.rogers@yale.edu
UDC: 303.01+304.2+304.5+930.2
Abstract:
The ten responses gathered here in response to Michael David-Fox’s article Russian—Soviet Modernity: None, Shared, Alternative, or Entangled? represent a broad diversity of opinions. The discussion centers around the question of Soviet and post-Soviet modernity as such: did Russia have a modernity at all, and if yes, then in what form and of what quality? Each participant in the discussion suggests his or her own conception of modernity and vision of what Russian modernity looks like (or argues that there can be no discussion of “modernity” in connection with Russia or the USSR). Meanwhile, the respondents also comment at length on the historiography of (post-)Soviet modernity, the starting point for David-Fox’s article in the first place.
Key words: modernity, historiography, Russia, the Russian Empire, the USSR, Michael David-Fox
В статье Майкла Дэвид-Фокса с образцовой ясностью указаны пути осмысления представлений о модерности и подходов к ее изучению, по-прежнему актуальные для историографии российского и советского периода. Сфера моих научных интересов — смежная и лишь отчасти пересекающаяся с ней область культурной антропологии, поэтому я не чувствую себя достаточно компетентным, чтобы обсуждать эти историографические споры в тех же категориях. Однако, прочитав убедительное изложение проблемы Дэвид-Фоксом, я обнаружил, что задаюсь вопросом: если концепция модерности продолжает оказывать столь значимое влияние на диалог, предметом которого является постсоветский подход к российской / советской истории, почему ей не удалось завоевать существенной поддержки среди западных антропологов, изучающих Советский Союз и последствия его существования в этот период? По понятным причинам модерность остается популярной темой аналитической дискуссии в рамках антропологических исследований других стран — чаще всего как смешение «общей» и «переплетенной» модерностей, которые Дэвид-Фокс также упоминает и выдвигает на первый план, — однако с ней удивительно редко удается сталкиваться в работах по антропологии, посвященных разновидностям социализма и постсоциализма в России и СССР, а если такое и происходит, то речь, как правило, идет об исследованиях широкого исторического охвата[1].
Думаю, что ключ к этой загадке во многом следует искать в различных внутридисциплинарных и междисциплинарных дискуссиях, сопровождавших развитие западных истории и антропологии в постсоветский период. Историки, пользуясь открывшимся доступом к архивам, наконец смогли разговаривать на одном языке с историками Западной Европы и других стран, и «модерность» стала главным теоретическим фундаментом этого разговора. Ясно, что и сейчас она остается таковым. Для западных антропологов (т.е. для тех, кто учился и преподавал в английских или американских университетах) ситуация в первые постсоветские годы была совершенно иной. Новые возможности полевых этнографических исследований и сотрудничества с российскими учеными открывали ряд новых интеллектуальных перспектив. Но антропологи в то время были немногочисленны и не обладали достаточной весомостью, учитывая, что эта область десятилетиями была сосредоточена на так называемых «трех мирах» эпохи холодной войны. К тому же в сфере социальных наук они значительно уступали по численности политологам и экономистам, которые и сами находились в поиске новых исследовательских парадигм после холодной войны. Среди этих новых парадигм основной была обновленная версия теории модернизации: транзитология, изучение предполагаемого пути России к модерности через «магию рынка» и либеральную демократию (см. в особенности: [Burawoy 1992]). Западные антропологи, писавшие о постсоветской России на основании полевых этнографических исследований, в своих работах часто восставали против однозначной уверенности, свойственной теории «транзитологии-как-модернизации» и исходившей от политологов и экономистов, и вместо этого рассматривали все другие возможные модусы аналитического осмысления постсоветских трансформаций. В этом отношении, как мне кажется, «модерность» — последнее, к чему антропологи обратились бы в поисках аналитического обоснования в рамках истории России и бывшего Советского Союза. Что касается социальных наук, концепция «перехода» России к окончательной модернизации, образно выражаясь, попросту овладела всем рынком модерности.
В российских социальных науках парадигма перехода-как-модернизации, однако, не выдержала испытания временем. После отказа от нее западные антропологи — специалисты по России и их соседи начали проявлять интерес к теориям модерности. Любопытно, что среди новых ответвлений этой дискуссии — парадоксальный гибрид того, что Дэвид-Фокс определяет как «отсутствующую» и «общую модерность»: исследования, где в диалоге с работой Бруно Латура «Нового времени не было» [Latour 1993] и множеством порожденной ею вторичной литературы высказывается мысль, что Россия и Советский Союз никогда не принадлежали модерности — как и никто другой где и когда бы то ни было. Латуровское понимание модерности как неудавшегося проекта «очищения» природы от культуры и субъекта от объекта характерно, к примеру, для творческого исследования, проведенного Анной Бернштейн в области религии, секуляризма и способов ви´дения в постсоветских «войнах» в искусстве, которые разгорелись вокруг печально известной выставки «Осторожно, религия!», проводившейся в Сахаровском центре в Москве [Bernstein 2014]. Представления Латура о том, что является и что не является модерностью, по-своему вдохновили и книгу Мортена Акселя Педерсена «Не совсем шаманы», где в центре внимания — переплетение человеческого мира и мира духов как в социалистические, так и в постсоциалистические времена [Pedersen 2011]. По мере того как в последующие годы «посттранзитологическая» антропология будет все чаще обращаться к теориям модерности, надстраивая один подход над другим, мы можем ожидать, что к исследованиям по российской и советской модерности, которые с такой отчетливостью очерчивает Дэвид-Фокс, прибавятся и другие новые измерения.
22 мая 2016 года
Пер. с англ. Татьяны Пирусской
Библиография / References
[Bernstein 2014] – Bernstein A. Caution, Religion! Iconoclasm, Secularism, and Ways of Seeing in the Post-Soviet Art Wars // Public Culture. 2014. Vol. 26. № 3 (74). P. 419–448.
[Burawoy 1992] – Burawoy M. The End of Sovietology and the Renaissance of Modernization Theory: [Review] // Contemporary Sociology. 1992. Vol. 21. № 6. P. 774–785.
[Latour 1993] – Latour B. We Have Never Been Modern. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1993.
[Luehrmann 2013] – Luehrmann S. The Modernity of Manual Reproduction: Soviet Propaganda and the Creative Life of Ideology // Cultural Anthropology. 2013. Vol. 26. № 3. P. 363–388.
[Merrifield etc. 2013] – Merrifield C., Harms E., Jobson R.C., Randle S. Modernity of the Century: Four Ethnographic Perspectives // Anthropology of This Century. 2013. Vol. 8 (aotcpress.com/articles/modernity-century-ethnographic-perspectives (дата обращения / accessed: 06.07.2016)).
[Pedersen 2011] – Pedersen M.A. Not Quite Shamans: Spirit Worlds and Political Lives in Northern Mongolia. Ithaca: Cornell University Press, 2011.
[Yurchak 2006] – Yurchak A. Everything Was Forever, until It Was No More: The Last Soviet Generation. Princeton: Princeton University Press, 2006.
[1] См., например: [Merrifield etc. 2013]. Два примера из множества работ по исторической антропологии, затрагивающих тему модерности, в которых см. отсылки к Клоду Лефору и диалог с Вальтером Беньямином: [Yurchak 2006; Luehrmann 2013].