Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2015
В стильном библиофильском журнале «Про книги» (2015. № 2 (34)) появилась публицистическая статья литературоведа и историка В.Н. Сажина «Мнимая и подлинная репутация: об А.М. Луценко и его “Ахматовиане”». О чем она осведомляет? О том, что в состав великолепной коллекции покойного петербургского собирателя входили и полученные им от наследника Н.Л. Дилакторской 60 черновых и беловых ахматовских автографов и еще «69 собственноручных авто-графов стихотворений Ахматовой, под заглавием “Ташкентская тетрадь”». «Не-которые патриархи ахматоведения» с «задетым ревнивым честолюбием» не поспешили признать опубликованные автографы из этих приобретений ахматовскими. Действительно, в цитируемой В.Н. Сажиным моей рецензии на сборник статей литературоведа М.М. Кралина говорилось: «К сожалению, эта склонность к подмене документированной истории литературы какой-то более интересной и лиричной “кабы-историей” позволила автору рецензируемой книги оказать “существенную помощь в работе над комментариями” (Автограф. СПб., 1998. № 3) к унылым самопальным виршам, о которых академическая печать выражается уж чересчур академически: “возникают, в частности, серьезные сомнения в подлинности ахматовских текстов или, точнее, текстов, приписываемых Ахматовой” (Источниковедение и краеведение в культуре России. М., 2000. С. 422) — сомнений, собственно, нет, и повода для псевдолитературоведческих турусов на колесах не осталось: неподлинность так называемых автографов установлена экспертом ГУВД (см. сообщение об этом: Рутман М. Стихи из тайника // Санкт-Петербургские ведомости. 2000. 19 октября; замечу походя, что приводимое в этой статье мнение уважаемого коллеги проф. М.Б. Мейлаха — “Подделать это смог бы только гений” — я бы попытался позволить себе в известной мере даже оспорить: это могла бы и персона весьма средних дарований)» (Новая русская книга. 2000. № 6. С. 67). В небрежном пересказе В.Н. Сажина: «Такое могла написать персона…». Да не «написать», а «подделать».
За прошедшие пятнадцать лет у меня не появилось оснований не верить экспертизе, чтобы вместо этого выслушивать публицистические заклинания о том, что эти образчики лихой самодеятельности — «остро социальные, политичес-кие, невозможные в ее время для печати — относятся к традиции “вольной русской поэзии”».
Проблема «тексты Ахматовой в частных собраниях» в последнее время навязала себя историку культуры в связи с наплывом подделок разной степени рискованности (иные смельчаки даже не утруждаются заглянуть в «Летопись жизни и творчества Ахматовой» В.А. Черных перед тем, как обозначить место дарения в фальшинскрипте) и появлением атрибуций разной степени беззаботности (некоторых приписанных великому все-таки поэту текстов стыдилась бы не только она сама, но и вкладчики любительских интернет-сайтов). Поэтому скажу два слова о проблеме. Ахматовские автографы по происхождению делятся на две час-ти. Одна — это то, что предназначалось для ее личного архива, но по каким-то причинам пошло в мир, другая — то, что было отдано другим («что отдал, то твое», любимый ахматовский эпиграф из Руставели — своего рода инверсия идеи сохранности в эпоху катастроф).
Откуда попадают бумаги из первой части? Архив Ахматовой погибал не раз. Первый — в 1917—1921 гг. в Царском Селе (тогда, по ее словам, красногвардейцы раскурили и наброски Модильяни). Оттуда она взяла в 1921 г. только письма Блока, какие-то рукописи Гумилева (кое-что потом на чердаке опустевшего дома нашел П.Н. Лукницкий). В 1930-е гг., «перед грозой», по ее выражению, кое-что из сохранившегося она продавала В.Д. Бонч-Бруевичу для Литературного музея (в основном, это находится в нынешнем РГАЛИ). Вторая гибель — вероятно, в блокаду в отсутствие эвакуированной Ахматовой. Третья — серия аутодафе 1946 г. и последующих вплоть до тотального выжигания архива после ареста сына в 1949 г. и ожидания (справедливого ожидания, как сейчас выясняется) собственного ареста. Но кое-что могло сохраняться, как отданное на время другим, как, скажем, письма Гумилева к ней (у Рудаковых). Часть личного архива 1910-х гг. (черновики стихотворений) сохранилась в собрании автографов у одной дамы, неизвестно куда сгинувшей. По моему предположению, это восходит к брошенному, бесхозному архиву друга Ахматовой Н.В. Недоброво в его царскосельском доме-даче. Как бы то ни было, теоретически бумаги из личного архива Ахматовой могут оказаться в коллекционерском обороте и уже практически оказывались и после смерти Ахматовой обнародовались.
Во второй части — то, что предназначено другим, — назвать надо прежде всего «Поэму без героя», самиздат в точном смысле слова. Она начала размножаться еще в 1941 г., потом во время войны, в Москве, с экземпляра семьи Томашевских, прибывших туда в эвакуацию, было сделано много копий, часть из них была уничтожена владельцами осенью 1946 г., естественно, но немало и ходило — мы знаем свидетельство В. Шаламова, что даже в лагерь актриса М. Ладынина послала экземпляр одному киносценаристу. В книге, собранной Н.И. Крайневой, «Я не такой тебя когда-то знала»[1] учтено много списков разных редакций и собраны все попавшиеся мельчайшие разночтения, каждое из которых без преувеличения важно для анализа смыслов поэмы, про которую автор даже говорил, что ему самому постепенно открывается замысел вещи во всей полноте и глубине. Но при этом мне встречались списки, восходящие к не обнаруженным — пока! — автографам, содержавшие неведомые фрагменты этого мегатекста.
Из мемуаров об Ахматовой мы знаем несколько случаев, когда знакомые напоминали ей полностью забытые ею тексты стихотворений, уничтоженных своеручно в аутодафе 1949 г. — и Л.К. Чуковская, и Э.Г. Бабаев, и В.В. Виноградов, и харьковская знакомая Э. Бахмутская. Я надеюсь, что где-то лежат списки неизвестных до сегодняшнего дня стихотворений Ахматовой — некоторые известны по первым строфам, некоторые по первым строкам, некоторые по пересказам. В книге «Последний поэт: Анна Ахматова в 1960-е годы» (М., 2014. Т. 2. С. 296) я привожу пример, как Нина Берберова в статье 1946 г. по памяти пересказывала слышанное ею один раз в чтении Н. Давиденкова в Париже в 1943 г. стихотворение Ахматовой, а про некоторые мы вообще ничего не знаем, но верим, да и знаем по опыту контакта с ахматовской биографией, что их не могло не быть. Иные стихо-творения были Ахматовой вспомнены после десятилетия забвения и на самом деле написаны заново, это уже фактически другие стихотворения с совпа-дающей только первой строфой, а то и первой строкой забытого. Так что при встрече с автографом или списком стихотворения с известным зачином не стоит терять к нему интерес, там далее может ждать открытие. Напомню еще эпизоды некоторых мемуаров, показывающие нам Ахматову, с трудом припоминающую или не до конца уверенную в авторстве или неавторстве подписанных ее именем стихотворений.
В аукционных каталогах в описаниях автографа приходится сталкиваться с формулой «отличается от канонического текста». В случае Ахматовой такая формула не работает, потому что никакого канонического текста у нее нет. Научного издания полной Ахматовой пока нет, единственный по статусу опыт такого издания — в «Библиотеке поэта», готовившийся академиком В.М. Жирмунским в 1960—1970-х гг. в условиях цензурных ограничений и фобий и при неполной еще выявленности источников, таимых в личных собраниях, даже не мог замахнуться на решение подобной задачи. Сама Ахматова в советскую эпоху никогда не готовила окончательный вариант текста на века, а только применительно к горизонту возможностей сегодняшнего редактора и издательства. Поэтому и последний по времени ею авторизованный вариант решающей силы не имеет. В своей книге я как раз привожу документы о внезапном росте мнительности цензуры в последнее полугодие ее жизни, когда ей надо было думать о первом своем авторизованном двух- или трехтомном собрании сочинений.
Понятно, что это обстоятельство наличия неведомых и — подчеркну — по определению, полноправных — вариантов использовано фальсификаторами ахматовских автографов, изготовляются якобы варианты известных текстов.
Легенда о наследии «близкой подруги» Ахматовой в публикации журнала «Про книги» излагается цитатой из мемуаров А.М. Луценко: «Почти все рукописные материалы приобретены из архива Н.Л. Дилакторской (1904—1989), близкой подруги А.А.А. в сороковых годах. Понятие “близкая подруга” для А.А.А. очень относительно: она быстро расходилась и очень трудно шла на примирение. Скорее всего, она использовала Н.Л.Д. как хранительницу потаенных рукописей: Н.Л.Д. была замкнутой, скрытной и влюбленной в поэзию А.А.А. Кроме того, у Н.Д.Л. был брат: военный высокого ранга, фронтовик, так что возможность обыска у нее и изъятия рукописей была маловероятной».
Если здесь есть полуупрек Ахматовой в быстрых расхождениях, то я хочу напомнить, что нет такого категорического императива привечать осведомителей. О «близкой подруге» можно прочесть в воспоминаниях Л.В. Шапориной, подготовленных к печати В.Н. Сажиным: «…А.А. предостерегала меня быть с ней очень осторожной. Что у Дилакторской не то эротическое, не то патологическое увлечение известным учреждением. Она воспела чекистов в поэме, в комнате стоит статуэтка Дзержинского… Когда стало известно, что у А.А. был английский профессор, Дилакторская подробно расспрашивала ту даму, которая была тогда же у А.А. и вышла вместе с англичанином, куда он пошел, направо или налево, и уверена ли она, что он не вернулся назад. И наконец, приглашала ее приехать на казнь немцев, говоря: “Вас очень просят…” Кругом сексоты. Кого, кого не называют: <…>. Но как проверишь?»[2] Составлявшийся детгизовским редактором Н. Дилакторской список стихотворений Ахматовой содержал зачины неизвестных в пору подготовки тома «Библиотеки поэта» стихотворений (иные из них обнаружились впоследствии). О том, чтобы сообщать ей тексты «потаенных стихотворений» да еще оставлять их в ее распоряжении при таком отношении, и речи не могло быть.
«Эта штука стара, ее бросить пора!..» — как говорят в пьесе «Бедность не порок». Впервые легенда о Дилакторской зацвела в американской публикации 33 года назад.
В предисловии к подборке «Ахматова А. Неопубликованные стихи и вариан-ты» повествовалось: «Впервые публикуемые стихи и варианты печатаются с машинописных копий из архива близкой приятельницы А.А. Ахматовой — Н.Л. Дилакторской, которой в свое время А.А.А. их надиктовала, выправив, проставив окончательные даты, а на некоторых и место написания. Александр С-в. Моск-ва»[3]. В состав подборки входят стихи 1950—1960-х годов, которые Ахматова никак не могла диктовать Дилакторской, да еще и стихотворение харьковской поэтес-сы О.Т. Бондаренко (1922—1991), присланное Ахматовой в 1964 году, отколовшееся от письма, осевшее в архиве адресата и по ошибке напечатанное Л.А. Мандрыкиной и М.М. Кралиным как ахматовское в журнале «Простор» (1971. № 2. С. 101), а затем проанализированное как ахматовское В.Я. Виленкиным[4].
Но мы, кажется, сползаем в обсуждение этой развесистой липы, к чему, используя то чтение в сердцах, то поверхностное знакомство с литературой об Ахматовой, то взывая к «обыкновенному здравому смыслу» (!), призывает автор «Мнимой и подлинной репутации»: «Дискутировать следовало бы обязательно — но по поводу предлежащих автографов, а их никто никогда не рассматривал, не изучал…» (с. 68).
(Здравый смысл, обыкновенный, понудил бы задаться вопросом: если уж теплится хоть какая-то надежда на подлинность автографов и нет доверия проведенной экспертизе, то почему не обратиться повторно к квалифицированной экс-пертизе. Говорю — квалифицированной, потому что широко простирает халтура крылья свои в дела человеческие и мне, например, приводилось видеть скреп-ленное гербовыми печатями и выписками из пособий по криминалистике удостоверение подлинности ахматовского автографа на листке из альбома, где стихо-творение, тщательно исполненное почерком, диаметрально противоположным ахматовскому, было снабжено четкой подписью «Арс. Альвинг» — см. о нем статью в словаре «Русские писатели. 1800—1917».)
«Дискуссия не ведется», — сокрушенно констатирует В.Н. Сажин. Звучит благолепно. Отчего же не подискутировать литературоведу, если у него нет срочных дел. Да вот беда…
Ох, не надо было В.Н. Сажину щедро иллюстрировать свои прекраснодушные призывы к дискуссиям и «профессиональным» обсуждениям «предлежащими автографами» — снимками с 10 листочков, старательно заполненных буковками: фальшак в больших количествах пристального взгляда не выдерживает. Тут и рассматривать долго не надо, не то что изучать. Это, — говорит предъявитель кучи граффити, — «под силу лишь профессиональному ахматоведу». Позволю себя рекомендовать в качестве такового, закрыть неначатую дискуссию и попросить любителей занять свои места.
Вот именно дискутировать-то с неоахматоведением, как и с неопушкинове-дением, как и с любым другим оголтелым любительским литературоведением (с кон-ститутивными для агрессивного дилетантизма мотивами: «заговор спецов», «здравый смысл» и проч.), не нужно и унизительно для филологической науки. Как сообщает В.Н. Сажин, «один из авторитетных ахматоведов, которому Луценко в 2000 г. показывал некоторые из автографов “Ахматовианы”, признал, что “их необходимо изучать”…». Поистине золотые слова. Необходимо. Только изучать их надо не литературоведам, здесь им ловить нечего, а мастерам ряда других служб.
Каждый занимается своим делом, фальшивомонетчик — своим, коллекционер — своим, филолог — своим. Не знаю, как представители первых двух групп, но люди третьей, так уж сложилось в России в последние десятилетия, озадачены еще престижем своей специальности. Как распоряжаться своими репутациями, мнимой и подлинной, — это дело сугубо личное, хозяин — барин. Но приходится напомнить, что приступы непрофессионализма пятнают и всю научную дисциплину, к которой был приписан работник.
Когда один из образчиков, прости Господи, «ахматовианы» стал исполняться на конференции в Фонтанном Доме, покойный Вадим Баевский, не дослушав и первого куплетца этой стряпни, выкрикнул с места: «Это не Ахматова!» Для того чтобы пресечь увещевания про «вольную русскую поэзию», не надо даже дожидаться результатов экспертизы ГУВД. Для этого надо обладать всего лишь тренированным ухом и критичным глазом — два необходимых условия для занятий той профессией, которую всуе помянул В.Н. Сажин.
[1] См.: «Я не такой тебя когда-то знала…»: Анна Ахматова. Поэма без героя. Проза о Поэме. Наброски балетного либретто: материалы к творческой истории / Издание подготовила Н.И. Крайнева. СПб.: Мiръ, 2009.
[2] Шапорина Л.В. Дневник. М., 2011. Т. 2. С. 80.
[3] Часть речи: альманах литературы и искусства. Нью-Йорк, 1982. № 2/3. С. 15; с альманахом можно ознакомиться на сайте imwerden: http://imwerden.de/cat/modules.php?name=books&pa=showbook&pid=1470.
[4] Виленкин В.Я. Стимул точности в творчестве Анны Ахматовой: (Текстологические этюды) // Вопросы литературы. 1983. № 6. С. 176.