Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2014
Разговор об антропологии повседневности — слишком обширная тема, чтобы его можно было даже пунктирно свести к короткому вступительному слову от редактора. Один только обзор научных концепций и направлений, к которым так или иначе генетически восходят культурно-антропологические исследования повседневных социальных взаимодействий и пространства, окружающего эти взаимодействия, способен стать темой отдельной монографии. Среди этих концепций окажутся и теории школы «Анналов», и феноменологическая социология, и разнообразные семиотические подходы к культуре (от Клода Леви-Стросса до Клиффорда Гирца и Юрия Лотмана), и изыскания в области социологии вещей и социологии пространства как на макро-, так и на микроуровне — список большой и довольно разнородный; при этом в последнее десятилетие интерес к этой проблематике в России неуклонно возрастает[1]. «НЛО» также неоднократно обращалось к антропологическому изучению повседневности — и на страницах журналов «НЛО», «Неприкосновенный запас» и «Теория моды», и в книгах издательства «Новое литературное обозрение» (тут необходимо особо отметить отдельную книжную серию «Культура повседневности»). Поэтому здесь остается лишь кратко показать, в каком аспекте к этой большой традиции подключаются статьи из этой тематической подборки.
Этой общей точкой является рассмотрение того, как пространства, в которые погружены наши повседневные практики, и бытовые вещи, заполняющие эти пространства, формируют наши габитусы, системы ценностей и идеологические ориентиры. Материалом для анализа во всех работах стали пространства закрытых обществ советского типа — СССР и социалистической Венгрии — в том числе из постсоветской перспективы. Как пишут авторы одной из входящих в блок статей:
Нам было важно сосредоточиться не на политической и институциональной истории этого времени — мы надеялись выявить менявшиеся элементы социальных габитусов, культурных предпочтений и способов <…> социализации, а также обыденных дискурсов, формирующих идентичность и общность.
Блок открывается статьей Майи Надкарни, посвященной Парку-музею скульптур под открытым небом в Будапеште (парк «Мементо»), в котором собраны статуи, монументы и мемориальные доски, представляющие собой визуально-пластическое наследие советской эпохи. Однако главный интерес автора привлекают не столько сами скульптуры и даже не обстоятельства, при которых они были созданы, а общественная рефлексия (точнее, слегка завуалированный отказ от нее) в постсоветской Венгрии по поводу собственного советского прошлого и связанной с ним коллективной травмы. Парк-музей представляет собой любопытный образец «забвения через память» — не отказываясь полностью от визуально явленного травматического опыта, но и не делая его предметом коллективного рационального осмысления, а превращая его в китч где-то на окраине города (и культуры), общество пытается преодолеть свою травму, просто делая вид, что ее «как бы и нет». Однако этим жестом оно только загоняет ее вглубь, конструируя вокруг себя внутренне конфликтное пространство.
Следующие три работы были изначально представлены в виде докладов на конференции «Проекты модерности: Конструируя "советское" в европейской перспективе», которая проходила в Перми 24—26 июня 2013 года и была организована Центром сравнительных исторических и политических исследований ПГНИУ при поддержке фонда «Открытое общество». Первая из них, статьяМелинды Ковай и Эстер Нойманн[2], продолжает венгерскую тематику, обращаясь к стратегиям социализации элиты в социалистической Венгрии (с 1940-х по 1970-е годы) на примере места детского летнего отдыха — деревни Банк под Будапештом, — которое фактически являлось пространством конструирования идентичности (советской и еврейской) у отдыхавших там. В основном это были дети культурной и (реже) политической элиты Венгрии, а их способы самоидентификации, сформированные в детстве во время «банкийских каникул» и во многом сохранившиеся до сих пор, отразились в биографических нарративах, записанных авторами статьи и их коллегами.
Две другие работы посвящены пространствам досуга и культурного отдыха граждан СССР — точнее, тому, как эти пространства конструировали советскую идентичность на уровне повседневных практик и как такое конструирование соотносилось с идеологическими стратегиями государственных властей Советского Союза[3]. Людмила Кузнецова обращается к советскому курорту как внутренне конфликтному пространству — с одной стороны, отражавшему дореволюционные представления о большей свободе действий и мысли по сравнению с другими социальными сферами, а с другой стороны, испытывавшему сильное давление государства, которое желало эти пространства свободы взять под свой контроль и сделать очередной «кузницей» для «формовки советского гражданина». Курорт и санаторий, таким образом, оказываются примерами фукольтианского гетеротопа (конкретно гетеротопа девиации, в который помещаются индивиды с девиантным типом поведения). Наконец, Станислав Савицкий проводит кейсовое исследование одного такого места — Петергофа, в 1920—1930-е годы превращающегося из императорской резиденции в парк культуры и отдыха, что радикально меняет не только его быт, но и те системы ценностей, идеологическую и этическую, которые сквозь этот быт прочитываются. Автор обращается к эго-документальному свидетельству современника, отдыхавшего в Петергофе в те годы, — Лидии Гинзбург. Старые дворец и парк, обставленные новыми вещами, принципами планировки пространства и социальными отношениями, становятся для нее
идеальным местом для того, чтобы выйти из привычного течения дел и попытаться увидеть реальность вне логики повседневности, «остраненно», в пограничном пространстве между обыденными представлениями и исторической рефлексией.
Николай Поселягин
[1] Даже если обращаться только к работам, опубликованным по-русски за последние несколько лет, список окажется внушительным. См., в частности: ГумбрехтХ.У. В 1926 году: На острие времени / Пер. с англ. Е. Канищевой. М.: Новое литературное обозрение, 2005; Социология вещей / Под ред. В. Вахштайна. М.: Территория будущего, 2006; Волков В., Хархордин О. Теория практик. СПб.: ЕУСПБ, 2008; Филиппов А.Ф. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008; Вахштайн В.С. Социология повседневности и теория фреймов. СПб.: ЕУСПБ, 2011; Людтке А. История повседневности в Германии: Новые подходы к изучению труда, войны и власти / Пер. с англ. и нем. К.А. Ле- винсона и др. под общей ред. и с предисл. С.В. Журавлева. М.: РОССПЭН; Германский исторический институт в Москве, 2010; Серто М. де. Изобретение повседневности. Т. 1: Искусство делать / Пер. с франц. Д. Калугина и Н. Мовниной. СПб.: ЕУСПБ, 2013; История частной жизни / Под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби / Пер. с франц. Т. Пятницыной и Г. Беляевой под ред. В. Михайлина. М.: Новое литературное обозрение, 2014. Т. 1: От Римской империи до начала второго тысячелетия / Под ред. П. Вейна; Латур Б. Пересборка социального: Введение в акторно-се- тевую теорию / Пер. с англ. И. Полонской, под ред. С. Гав- риленко. М.: НИУ ВШЭ, 2014; и мн. др. Список, разумеется, никоим образом не претендует на полноту, а лишь иллюстрирует разнообразие подходов в этой области.
[2] Эта статья была подготовлена в рамках международного научно-исследовательского проекта «Утопия и проект: Развитие советской образовательной системы 1960—1980-х годов в сравнительной перспективе» (ЦГИ РАНХиГС, 2013, руководитель — М.Л. Майофис), в черновом варианте представлена на конференции «Проекты модерности» и в настоящее время готовится к печати в составе коллективной монографии «Острова утопии: Педагогическое и социальное проектирование послевоенной школы», которая вскоре выйдет в издательстве «Новое литературное обозрение».
[3] Обе статьи будут опубликованы в сборнике по материалам конференции «Проекты модерности», который готовится к выходу в издательстве «Новое литературное обозрение».