Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2013
После Февральской революции императорские театры[1], ставшие теперь государственными, столкнулись с совершенно новой публикой. Ее состав начал резко демократизироваться — наряду с театралами времен Империи в зрительном зале все чаще появлялись члены Советов и других общественных организаций, рабочие и солдаты петроградского гарнизона. Большинство этих «новых зрителей» искренне, с большим интересом, хотя и в меру своего понимания наслаждалось образцами высокого сценического искусства. Тем не менее приобщение «улицы» к театру неминуемо позволило проникнуть в его стены и определенно криминальным элементам, и просто разнузданным, маловоспитанным личностям, которые на условной «улице» всегда присутствовали. Ситуация усложнялась из-за наблюдавшегося после Февральской революции всеобщего падения дисциплины, которое затронуло и театральных служащих. Следствием этих процессов стал рост воровства, а также появление отдельных случаев хулиганского поведения в государственных театрах.
С проблемой воровства императорские театры сталкивались еще до революции. Нами был изучен ряд архивных дел, отложившихся в фонде Дирекции императорских театров в РГИА («О происшествиях (1914 г.)»[2], «О происшествиях (1915—1916 гг.)»[3], «О происшествиях (1917 г.)»[4], «О происшествиях (1917 г.)»[5], «Кража казенного имущества (1914—1922 гг.)»[6], «О происшествиях (1914—1920 гг.)»[7]), в которых собран массив сведений о различных происшествиях в петроградских театрах, в том числе воровстве, за 1914—1917 годы. Отметим, что эти сведения являются неполными — в упомянутых делах были зафиксированы далеко не все подобные инциденты (мы еще будем иметь возможность убедиться в этом применительно к событиям 1917 года). Тем не менее, представляя собой однородный по структуре и происхождению исторический источник, указанные делопроизводственные документы могут дать определенное представление о динамике воровства в императорских театрах Петрограда за три предреволюционных года и во время революции.
Итак, в 1914 году было отмечено четыре случая воровства: пропажа бумажника у хориста Мариинского театра[8], попытка выноса малолетним рабочим-полотером металлического подноса из театрального буфета[9], а также кража оборудования (стального троса и медных труб вместе с гайками) из Александринского и Мариинского театров (обе кражи, скорее всего, были совершены рабочими во время ремонта театров)[10]. Только один случай мелкой кражи (сапог из гардероба Дирекции театров) относится к 1915 году[11]. Зато в 1916 году проблема воровства резко обостряется — документы фиксируют целых шесть инцидентов: четыре кражи (пальто и шапки театрального портного, костюма из костюмерной мастерской, а также двух предметов оборудования: «ремня от аппаратов» и «шелкового чехла с веревочного подъема»[12]), один случай мошенничества (при получении зарплаты за одного из рабочих расписался и забрал деньги другой человек[13]) и одну утрату (холста) с подозрением на кражу[14]. Можно предположить, что одной из причин увеличения количества случаев воровства в 1916 году стал набор значительного количества новых работников на должности технического персонала — взамен старых служащих, призванных на войну.
Что касается 1917 года, а точнее, периода между Февральской и Октябрьской революциями — за это время в театрах, согласно делам архива Дирекции, произошло пять краж (подробнее об этих инцидентах будет рассказано ниже) и одна утрата казенного имущества[15]. Отметим также, что зафиксированы еще две кражи: в феврале (до революции) и в декабре 1917 года[16]. Таким образом, общий «счет» за 1917 год показывает тенденцию незначительного роста по отношению к году предшествующему. Для того же чтобы ответить на вопрос об особенностях воровства в театрах в период революции, определить его участников и масштабы украденного, необходимо обратиться к фактическому материалу, привлекая для этого не только дела архивного фонда Дирекции театров, но и другие источники.
Первые случаи воровства в театрах относятся еще ко времени Февральской революции. 18 марта 1917 года исполняющий обязанности гардеробмейстера Мариинского театра (и по совместительству артист балета[17]) Н.А. Печатников доносил управляющему Петроградской Конторой государственных театров барону В.А. Кусову: «В первые дни революции, когда горел Литовский Замок, по народу и солдатам, толпившимся у Замка, была произведена стрельба из пулемета, кто стрелял и откуда не выяснено, но почему-то показалось, что стреляют из Мариинского театра, тогда рабочие и солдаты проникли в театр со стороны Офицерской ул. и, поднявшись по парадной лестнице, выломали дверь в хоровые уборные, где были приготовлены костюмы оп[еры] "Майская Ночь", и из всех шкафов повыкидали [так в тексте. — П.Г.] находящиеся как на руках арт[истов] хора, так и в разборной вещи, сапоги, трико, перчатки и пр. При всем этом находился вахтер, по словам которого, о случившемся было им своевременно сообщено Полициймейстеру театра.
Выломанная дверь в продолжении нескольких дней не заделывалась и только когда собрались служащие Гардероба, ее наскоро заколотили своими средствами; что же касается вещей, пропавших за это время, то установить это теперь нет никакой возможности, но все же чувствуется большой недостаток обуви, белья и трико»[18]. Данные события показали необходимость привлечения дополнительных сил к охране театров. До революции (сведения за декабрь 1914 года) охрану Мариинского театра обеспечивали двенадцать сторожей, работавших в три смены (то есть четыре сторожа одновременно), а также четверо служащих «специальной службы» (плотников и осветителей); за Александринский театр отвечали девять сторожей, работавших также в три смены[19]. 1 марта 1917 года артистом оперной труппы Мариинского театра В.Ф. Безпаловым были организованы воинские караулы (всего было задействовано 40 солдат) для охраны Мариинского, Александринского и Михайловского театров, а сам В.Ф. Безпалов вскоре был назначен комендантом петроградских государственных театров[20].
Несмотря на принятые меры, с проблемой воровства государственные театры сталкивались на протяжении всего периода революции. Так, 27 марта заведующий зданием Мариинского театра граф Н.Г. Менгден доносил Петроградской Конторе государственных театров, что вечером прошедшего дня во время концерта[21]были украдены пальто и фуражка курьера оркестра Мариинского театра Кирсанова и пальто плотника того же театра Щербакова[22]. Получив указание расследовать этот инцидент, Н.Г. Менгден отправил 7 апреля в Контору примечательное донесение: «Доношу Конторе, что произвести расследование по делу кражи вещей 26 Марта во время концерта в Мариинском театре в данном случае не представляется возможности, так как доступ на сцену и вообще во все помещения театра был совершенно свободный и кто хотел, мог проникнуть куда угодно. Вся сцена была переполнена солдатами. Украл, по всей вероятности, пальто курьера Кирсанова нижний чин, так как он оставил на том месте, где была фуражка Кирсанова, свою форменную старую фуражку». На таком документе управляющему Конторой В.А. Кусову оставалось лишь поставить резолюцию «К сведению», что он и сделал[23].
Интересно, что в этот же день (7 апреля) в Мариинском театре произошла новая кража (и такая же мелкая — были украдены три пальто и четыре бинокля, принадлежавшие театральным капельдинерам К. Гуданису, И. Полякову и Д. Никитину)[24]. И в этом случае воров, по-видимому, обнаружить не удалось; Н.Г. Менгден смог лишь установить, что «воры действовали по указанию лица, хорошо знакомого[25] с расположением помещений в театре»[26]. Дело было передано на расследование в милицию[27].
Одновременно произошла кража и в Александринском театре, по поводу которой директор театров В.А. Теляковский записал 7 апреля в своем дневнике: «Наблюдение за Театрами стало небрежное. Из моей ложи в Александрийском Театре, напр[имер], пропали часы — и никто за это не хочет отвечать»[28]. На следующий день В.А. Теляковский вновь вернулся к этой теме: «В Театрах начинают учащаться пропажи и воровство. На днях из моей ложи пропали бронзовые часы — причем в ложе никого в этот вечер не было — трудно предположить, что могли присутствовавшие в Министерской [ложе] унести эти часы[29], тем более, что часы довольно большого размера и не могут быть унесены незаметно. Мне кажется, что дело это сделано не без участия своих. Сторожа отказываются»[30]. По поводу кражи часов из директорской ложи Александринского театра 8 апреля было заявлено в милицию; информация об инциденте просочилась и в газеты[31].
В прессе весной 1917 года писали и о таком явлении, как свобода доступа в ранее закрытые для зрителей части театральных зданий. «При прежнем режиме вход за кулисы на казенной сцене строго воспрещался посторонним лицам, — отмечалось в "Петроградской газете". — Чтобы проникнуть на сцену, требовалось каждый раз разрешение полицмейстера». Зато теперь «кулисы открыты для всех и артисты очень довольны этим, так как имеют возможность во время спектакля выслушивать мнения о своей игре и исправлять свои ошибки»[32]. Прочитавший эту заметку В.А. Теляковский записал 16 апреля в дневнике: «довольно наивно, но главное, при этом удобстве из моей ложи пропали часы — а из оркестра Мариинского украдено 5 инструментов, о том же, что исправлены ошибки игры, пока не слышно. О кражах же имеются неопровержимые доказательства»[33].
Отметим, что кража инструментов из оркестра Мариинского театра также произошла 7 апреля (этот день оказался очень плодотворным для воров) и повлекла за собой значительные последствия. Вскоре после нее (не позднее 11 апреля, когда В.А. Теляковский распорядился доложить об этом комиссару Ф.А. Головину[34]) артисты оркестра С.Р. Антонов и М.А. Плотников подали прошение на имя Ф.А. Головина, в котором говорилось, что из помещения оркестра Мариинского театра «украдено 5 инструментов: кларнет, гобой, английский рожок, басс-кларнет и фагот. Мы, потерпевшие, с своей стороны организовали розыск и три инструмента: кларнет, гобой и английский рожок нашли, а остальные два инструмента, по нашему убеждению, не будут разысканы, потому что купило их одно лицо и во избежание ответственности, вероятно, уничтожит[35]». «Положение наше безвыходное, — продолжали музыканты, — этих инструментов купить нельзя, потому что единственная фабрика, их производившая, находится в Германии и, по слухам, владелец убит на войне. Есть выход следующий: нужно поехать в Швецию и там заказать, но для этого требуется денег, которых у нас нет. Причем на все время, пока будут делать инструменты, надо там жить, так как инструменты должны быть пригнаны по нашим пальцам. Пока же мы не у дел и вся наша работа перешла к нашим товарищам, и без того обремененным[36] работой». Сообщая также: «у нас имеются летние контракты на сезон, выполнить мы их не можем и материальный ущерб от этого очень большой», артисты просили «Г. Комиссара войти в наше положение и приказать выдать нам суммы, на которые мы могли бы приобрести инструменты и возместить понесенные убытки»[37]. Конкретно С.Р. Антонов и М.А. Плотников просили выдать им авансом по 1000 рублей каждому[38].
Прошение С.Р. Антонова и М.А. Плотникова было поддержано В.А. Теляковским. В представлении Ф.А. Головину, составленном от имени Дирекции государственных театров 17 апреля, после пересказа доводов оркестрантов отмечалось: «Со своей стороны Дирекция удостоверяет, что названные инструменты относятся к разряду таких, которые должны быть изготовлены для артиста, ими пользующегося, лично. Поэтому приобретение таких инструментов в казну являлось бы нецелесообразным. Признавая предположенный просителями заказ инструментов в Швеции единственным выходом из создавшегося положения, Дирекция поддерживает настоящее ходатайство, так как без этих инструментов оркестр при исполнении опер обойтись не может»[39]. 20 апреля Ф.А. Головин разрешил выдать просимые деньги[40].
В тот же день, 20 апреля, В.А. Теляковский записал в дневнике о новых кражах в театрах: «Опять поступило заявление из Мариинского Театра о пропажах у хористок каракулевой шубки и муфты, причем шубка оценивается в 600 р. Удивительно, как хористы, жалуясь на недостаток содержания и заработка, имеют столь ценное платье[41]. У курьера оркестра тоже пропало пальто[42]. Я сказал Малько[43], что артистам необходимо назначать дежурство, имея в своем распоряжении сторожей — ибо, по-видимому, эти пропажи делаются хроническими и администрации невозможно за них отвечать»[44].
Май 1917 года, когда государственные театры, завершив сезон, закрылись на летний период, также не обошелся без происшествий. 24 мая заведующий освещением Мариинского театра Г.С. Леонов составил рапорт на имя помощника управляющего Канцелярией главноуполномоченного по государственным театрам[45] С.Л. Бертенсона, в котором доводил до сведения последнего, что «13-го сего Мая заметили пропажу 6-ти штук свечных одиночных бра (бронзовых). Осветитель Василий Капитонов, находясь по личным делам на Толкучем Александровском рынке, встретил поденного осветителя Мариинского театра Ивана Васильева, продававшего 4 бра, очень похожих на пропавшие.
По моему предположению, таковые и были пропавшие»[46]. На рапорт наложил свою резолюцию сам управляющий Канцелярией Л.Д. Мецнер: «1) Жалованье задержать. 2) П.А. Рождественскому поручить расследовать». 30 мая помощник заведующего постановками П.А. Рождественский представил в Канцелярию рапорт, в котором доносил, что, по словам опрошенного им Г.С. Леонова, «означенные 6 шт. бра были сняты со стен 2-го и 3-го ярусов перед Рождеством 1916 года и находились на хранении в кладовой, находящейся в общем помещении осветителей вместе с другими вещами осветительного характера[47]. Самые бра находятся в ведении Заведывающего зданием Мариинского театра, но по хозяйственным описным книгам по театру не значатся, почему и стоимость их определяется приблизительно, принимая во внимание существующую дороговизну (вес их по 5 / ф.) в 20 р. штука (до войны стоили рублей 8—9)». Касаясь вопроса о виновности осветителя И. Васильева, Рождественский указывал, что «Васильев если и не сознавался в похищении бра, но, по словам осветителей Есененка и Столяниса, и не отрицал». О самом И. Васильеве в рапорте говорилось, что он «был взят в Сентябре 1916 г. поденным рабочим на сезон по просьбе отца его — столяра Мариинского театра, который, по частным сведениям, запирал в своей квартире все вещи исключительно от сына» (характеристика, как видим, исчерпывающая). Допросить осветителя В. Капитонова П.А. Рождественскому не удалось «ввиду его отъезда из Петрограда в отпуск»[48].
На рапорте П.А. Рождественского заведующий зданием Мариинского театра Н.Г. Менгден сделал приписку о том, что о снятии бра ему ничего не было известно[49]. Основываясь на этом, Л.Д. Мецнер наложил 6 июня резолюцию, в которой указал, что Г.С. Леонов, «сняв бра без ведома и согласия Заведывающего зданием театра», взял на себя их сохранность и теперь «считается ответственным за казенный ущерб». Соответственно управляющий Канцелярией велел «предложить Г. Леонову внести разницу между стоимостью 6 шт. бра по современной расценке меди и тою суммою, которая удержана с поденного Васильева (120 р. — 30 р. = 90 р.)[50] или, отыскав аналогичные бра на рынке — представить их в Канцелярию». Кроме того, Г.С. Леонову было «поставлено на вид» «снятие без разрешения не доверенного ему имущества»[51].
Дело о краже шести бронзовых бра интересно тем, что оно, в отличие от большинства других подобных случаев, было доведено до конца. Рассмотрев механизм расследования и вынесения «приговора», можно сделать ряд наблюдений. Во-первых, следует констатировать наличие в системе государственных театров своеобразного «ведомственного судопроизводства», нормы которого отличались от норм уголовного права. Так, И. Васильев, с заработка которого удержали 30 руб., был, очевидно, признан виновным в краже (хотя прямых доказательств его виновности «следователю» П.А. Рождественскому обнаружить не удалось). В то же время большую часть ущерба пришлось оплатить не ему, а материально ответственному лицу (Г.С. Леонову). Во-вторых, отметим, что это дело, явно носящее уголовный, а не дисциплинарный характер, не было передано в милицию или Временный суд[52] («приговор» был вынесен управляющим Канцелярией главноуполномоченного по государственным театрам). В-третьих, обратим внимание на тенденцию привлечения театральных рабочих[53] к расследованию случаев воровства в театрах. В дальнейшем она получит развитие: начиная с августа 1917 года, после возникновения в государственных театрах местных комитетов рабочих и служащих, члены месткомов стали активно участвовать в раскрытии подобных преступлений[54].
В летний период случаи воровства в театрах становятся более редкими в связи с прекращением спектаклей (а значит, ввиду отсутствия состоятельной публики и артистов, упала и привлекательность театров как объектов воровского промысла; кроме того, наиболее легкий путь доступа в них — в качестве зрителей — был летом перекрыт для воров). Тем не менее отдельные инциденты происходили и в это время. Так, 19 августа вр. и. д. заведующего зданием Мариинского театра Г.К. Столица рапортовал в Канцелярию главноуполномоченного по государственным театрам: «Ввиду того, что несущий караульную службу караул в Мариинском театре не на должной высоте, доказательством чего служит совершенная в караульном помещении кража, да и вообще, по моему мнению, в настоящее время он является лишним, ходатайствую об упразднении вышеназванного караула»[55]. С рапортом Г.К. Столицы были ознакомлены заведующие зданиями Михайловского (А.Е. Крылов) и Александринского (Н.В. Волков) театров, выразившие согласие с мыслями своего коллеги о совершенной бесполезности воинских караулов[56]. В итоге 23 августа караулы во всех трех театрах были сняты[57]. На следующий день комендант петроградских государственных театров В.Ф. Безпалов составил донесение на имя главноуполномоченного по государственным театрам Ф.Д. Батюшкова, в котором, оповещая о снятии караулов, писал: «По наведенным мною справкам, для восстановления военного караула при Государственных Театрах необходимо снова войти с ходатайством в одну из военных организаций. Но в данное время я считал бы вполне возможным обойтись без военного караула[58], и хотел бы получить от Вас определенные указания по этому вопросу»[59]. Беспокойство В.Ф. Безпалова было вполне объяснимо — с упразднением организованных им в дни Февраля воинских караулов существенно сужалась сфера его полномочий в театральном ведомстве. В тот же день, 24 августа, Ф.Д. Батюшков наложил на донесение коменданта театров резолюцию, окончательно разрешавшую поднятый им вопрос: «Согласен снять воен[ные] караулы ввиду возможности обойтись своими сторожами и бесполезности караульн[ых] постов»[60].
Открытие 30 августа нового сезона в государственных театрах принесло и новые случаи воровства. Три подобных инцидента произошли в сентябре в Мариинском театре, и в двух случаях воры приходили в театр как зрители. В ночь с 3 на 4 сентября[61] воры проникли в здание театра и «обокрали целый ряд помещений, занимаемых служащими»[62]. 21 сентября «Петроградская газета» сообщила о крупной краже, жертвой которой стал иностранный дипломат: «На последнем спектакле[63] в Мариинском театре находился в числе зрителей нидерландский посланник Дендейк.
Выходя из театра, посланник обнаружил кражу бумажника, в котором находилось более 1000 рублей, 100 гульденов и документы»[64]. Если в данном случае ворам повезло (сведений об итогах расследования этого инцидента обнаружить пока не удалось), то следующая попытка кражи оказалась неудачной: 24 сентября Г.К. Столица донес в Канцелярию главноуполномоченного, что в тот же день после окончания спектакля в комнату заведующего зданием «был приведен неизвестный в форме солдата», который «пытался украсть бумажник и был пойман на месте преступления. Были вызваны милиционеры и составлен протокол»[65]. Отметим, что это был не первый случай, когда солдат (или одетый в солдатскую форму профессиональный вор?) оказывался под подозрением в краже. После Февральской революции государственные театры посетили тысячи нижних чинов, в основном во время разнообразных «концертов-митингов», особенно частых весной 1917 года (24 сентября в Мариинском театре шли обычные спектакли[66]). Худшие элементы солдатской среды пользовались представившимися возможностями с целью незаконной наживы.
С солдатом же связан и единственный выявленный нами случай хулиганства в петроградских государственных театрах в период между Февральской и Октябрьской революциями. В отличие от воровства, с которым, как уже говорилось, казенная сцена сталкивалась и ранее, хулиганство в театрах представляло собой исключительное явление, до Февраля практически не встречавшееся — по крайней мере в просмотренных нами делах за 1914—1917 годы о подобных случаях не упоминается. Соответствующими были и оценки в прессе инцидента, о котором пойдет речь: «крупный скандал»[67], «крупный инцидент»[68], «неслыханный в летописях нашего Государственного театра постыдный скандал»[69].
Описания этого происшествия достаточно похожи друг на друга; наиболее подробный отчет о нем был помещен в «Петроградской газете». 1 октября в Михайловском театре[70] давали спектакль по пьесе А.Н. Островского «Грех да беда на кого не живет». В литерной ложе 1-го яруса (бенуара) расположилась на вполне законных основаниях[71] компания из четырех человек: солдата, двух штатских и женщины. Они пришли в театр уже навеселе[72] и продолжали выпивать по ходу представления: «В ложу вносились бутылки с лимонадом, который компания разливала по стаканам, прибавляя к лимонаду принесенный с собой спирт»[73] (отметим, что это само по себе было правонарушением — «сухой закон», введенный в начале мировой войны, продолжал действовать[74]). Солдат вел себя вызывающе: положил ноги на барьер, толкал сидящего в соседней ложе офицера[75]. Впрочем, если бы он и его товарищи ограничились бытовым хамством, этот инцидент, возможно, и не попал бы в газеты. Однако подвыпившая компания «стала подавать реплики актерам. Актер на сцене скажет "прощайте", а из ложи ему "прощай, товарищ!". На сцене целуются, и в ложе кавалеры начинают целовать св[оих] дам»[76]. Корреспондент «Петроградской газеты» отмечал, что «лицу, одетому в солдатскую рубашку, особенно не нравилось поведение на сцене г. Студенцова, игравшего роль Бабаева.
При каждом появлении артиста из ложи раздавались крики: — "Вон буржуя!.. Чего он втирается в крестьянскую семью?!.."»[77]. Разумеется, такое поведение вызвало возмущение других зрителей. Но на их возгласы «Вон его!.. Вывести его из театра!..» из ложи «раздались ответные крики: — "Посмотрим, кто посмеет меня вывести… Я — член Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов!..".
Незнакомец в солдатской форме, ударяя себя по боковому карману, заявлял: — "У меня есть мандат!.."»[78].
Особенную остроту создавшемуся положению придавал тот факт, что на спектакле присутствовал главноуполномоченный по государственным театрам Ф.Д. Батюшков. Более того, он, вполне возможно, сидел в соседней ложе. На плане зрительного зала Михайловского театра[79] в бенуаре видна только одна литерная ложа (под литерой А)[80], вплотную примыкающая к бывшей «великокняжеской» ложе, переданной после революции в распоряжение главноуполномоченного[81]. Можно себе представить, какое омерзение испытывал в таком случае Батюшков (внучатый племянник поэта, человек высочайшей культуры и страстный театрал[82]) от подобного соседства. Именно он «распорядился дать знать о скандале в комендантское управление»[83]. Это, возможно, спасло хулиганов от самосуда — в пятой картине спектакля, когда во время одного из монологов Е.И. Тиме (игравшей Краснову[84]) «из ложи раздалось такое "улюлюканье" и настолько громкое мычание, что г-же Тиме пришлось сделать паузы», другие зрители начали в негодовании вставать со своих мест «с намерением подойти к ложе бушевавших скандалистов». Однако в этот момент, в полном соответствии с театральными канонами, дверь ложи открылась, «и появилась фигура дежурного офицера из комендантского управления. Офицера сопровождали несколько командированных из управления солдат»[85].
В итоге пьяная компания была силой выдворена из ложи, а солдат и один из штатских — арестованы (причем первый оказал при аресте активное сопротивление). Впоследствии его приятелю в штатском удалось бежать. Что касается главного хулигана (солдата), который давал о себе «самые сбивчивые» показания, то 3 октября[86] удалось установить его личность — он оказался бомбардиром 4-й сибирской артиллерийской бригады Семеном Комаровым, не имевшим при себе никакого «мандата», а равно не имевшим отношения к Петроградскому Совету (в последний посылался специальный запрос)[87].
Рассмотрев приведенные выше факты воровства и хулиганства в государственных театрах Петрограда в феврале — октябре 1917 года, уместно подвести итоги настоящего исследования. Из всех выявленных случаев воровства один приходится на период Февральской революции (похищение ряда вещей из хоровых уборных в Мариинском театре 28 февраля), один на март (кража пальто курьера Кирсанова и плотника Щербакова), четыре (или пять[88]) на апрель (пальто и бинокли капельдинеров, часы из директорской ложи в Александринском театре, инструменты из оркестра, муфта хористки), два на период «межсезонья» (май — август: кража 6 бра, обнаруженная в мае, и кража из караульного помещения в Мариинском театре в августе), три на сентябрь (проникновение воров ночью в Мариинский театр, кража бумажника у голландского дипломата; кроме того, 24 сентября имела место неудачная попытка кражи бумажника у одного из зрителей театра лицом в солдатской форме). Итого 11 (12) инцидентов (отметим, что в действительности их могло быть намного больше — централизованного учета подобных случаев не велось, а в дела «о происшествиях» попадали далеко не все эпизоды). Примечательно, что из всех указанных случаев только один относился к Александринскому театру, а все остальные — к Мариинскому, который издавна посещался наиболее состоятельной публикой и уже этим был привлекателен для воров.
В сравнении с дореволюционными случаями воровства в театрах, после Февральской революции в этой области происходят определенные изменения. Кражи становятся более дерзкими, их объектами делаются более дорогие вещи, причем крадется не только казенное, но и личное имущество зрителей, артистов и служащих театров. Среди воров попадаются уже не только нанятые для ремонта рабочие или низшие служащие (что было характерно для дореволюционного периода), но и посетители театров. В числе последних были как профессиональные воры (например, почерк опытных преступников прослеживается в краже бумажника у посланника Нидерландов — одной из самых крупных краж в государственных театрах за рассматриваемый период), так и просто морально нестойкие представители солдатской среды, воровавшие недорогие, но понравившиеся вещи (инцидент с кражей пальто у курьера Кирсанова). Одной из примет времени, способствовавших росту воровства, была ненадежность охраны театров: ни на «традиционных» сторожей, ни на организованные В.Ф. Безпаловым в дни Февральской революции воинские караулы театральная администрация положиться не могла.
Что касается хулиганства, то оно и в 1917 году оставалось в государственных театрах явлением исключительным. Единственный выявленный нами случай привлек большое внимание прессы, характеризовавшей его как неслыханный, позорный скандал. Таким образом, на общественное восприятие бывших императорских театров как храмов искусства, в которых хулиганские выходки (распитие спиртных напитков, громкие разговоры, перебивание актеров и т.д.) абсолютно недопустимы, Февральская революция фактически никак не повлияла.
[1] В Петрограде перед революцией три театра имели статус «императорских»: Александринский, Мариинский и Михайловский.
[2] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5060. Л. 1—15 об.
[3] Там же. Д. 5081 а. Л. 1—15. В этом деле не оказалось ни одного упоминания о случаях воровства.
[4] Там же. Д. 5118. Л. 1—7.
[5] Там же. Д. 5130. Л. 1—6.
[6] Там же. Оп. 8. Д. 369. Л. 1— 62.
[7] Там же. Д. 375. Л. 1—176.
[8] Там же. Л. 1—3.
[9] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5060. Л. 6—6 об.
[10] Там же. Оп. 8. Д. 369. Л. 1—28.
[11] Там же. Д. 375. Л. 35—36, 38—52.
[12] Там же. Л. 72, 102—104, 118—121 об.
[13] Там же. Л. 94—100.
[14] Там же. Д. 369. Л. 29—32, 34.
[15] Там же. Л. 33—47; Д. 375. Л. 133—135; Оп. 6. Д. 5118. Л. 1— 5; Д. 5130. Л. 1.
[16] Там же. Оп. 6. Д. 5130. Л. 6; Оп. 8. Д. 375. Л. 124—125.
[17] Там же. Оп. 13. Д. 818. Л. 40, 104.
[18] Там же. Оп. 8. Д. 375. Л. 133—133 об. Согласно находящемуся в том же деле рапорту заведующего зданием Мариинского театра Н.Г. Менгдена в Петроградскую Контору театров от 18 марта, эти события произошли 28 февраля (Там же. Л. 134). О проникновении толпы 28 февраля 1917 года в здание Мариинского театра см. также: Безпалов В.Ф. Театры в дни революции 1917. Л., 1927. С. 23. (Мемуарист, лично при этом событии не присутствовавший, датирует его 27 февраля, но, думается, предпочтение в этом случае следует отдать дате, указанной в написанном «по свежим следам» рапорте Н.Г. Менгдена.)
[19] РГИА. Ф. 497. Оп. 8. Д. 369. Л. 27.
[20] Безпалов В.Ф. Театры в дни революции 1917. С. 25—27. По распоряжению комиссара ВКГД над Дирекцией театров Н.Н. Львова, солдатам-караульным выплачивалось по 2 руб. в сутки (Воинский караул в театрах // Петроградская газета. 1917. 9 марта). Кроме солдат, дежурства в Мариинском театре поначалу несли (добровольно) и сами артисты: Дежурство артистов в Мариинском театре // Там же. 5 марта.
[21] Концерт давался оркестром Преображенского полка с участием артистов Мариинского театра «в знак единения революционной армии с народом»: Театры и зрелища // Новое время. 1917. 26 марта.
[22] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5118. Л. 1.
[23] Там же. Л. 4.
[24] PГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5118. Л. 3.
[25] В тексте — «знакомым».
[26] Там же. Л. 5.
[27] Там же. Л. 3.
[28] Архивно-рукописный отдел Государственного центрального театрального музея им. А.А. Бахрушина (далее в тексте — АРО ГЦТМБ). Ф. 280. № 1325. Л. 90 об.
[29] После Февральской революции бывшая «министерская» ложа (ложа министра двора), находившаяся в бельэтаже, над ложей директора театров, была передана сначала в распоряжение Временного правительства, а затем — комиссара Временного правительства над бывшим МИД Ф.А. Головина. Последний, однако, разрешил весной 1917 года пользоваться этой ложей артистам Мариинского театра; см.: Гордеев П.Н. Царские ложи и казенные кресла: из истории государственных театров в 1917 году // Journal of Modern Russian History and Historiography. 2012. January. Vol. 5. P. 97, 102, 112.
[30] АРО ГЦТМБ. Ф. 280. № 1325. Л. 91 об.
[31] Кража в Александринском театре // Новое время. 1917. 9 апреля; Кража в Александринском театре // Петроградская газета. 1917. 9 апреля. Автор заметки, помещенной в «Новом времени», отмечал, что похищенные бронзовые часы представляют «большую ценность».
[32] Кулисы открыты для всех // Петроградская газета. 1917. 16 апреля.
[33] АРО ГЦТМБ. Ф. 280. № 1325. ЛЛ. 103—103 об.
[34] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5125. Л. 2.
[35] 8 апреля В.А. Теляковский записал в дневнике о том, что «в Мариинском Театре украдено несколько инструментов у артистов — и видели, как какой-то солдат за 15 р. продавал в музыкальном магазине фагот. Производят дознание»: АРО ГЦТМБ. Ф. 280. № 1325. Л. 91 об.
[36] В тексте — «обремененных».
[37] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5125. Л. 1.
[38] Там же. Л. 2.
[39] Там же. ЛЛ. 4—4 об.
[40] Там же. Л. 4. Отправлявшиеся в Швецию С.Р. Антонов и М.А. Плотников подписали (8 июня и 16 мая соответственно) документы о том, что по возвращении они обязуются «представить оправдательные документы на стоимость инструмента и по расходам на поездку в Швецию»: Там же. Л. 6—7.
[41] Годовое жалованье артистов хора Мариинского театра весной 1917 года составляло от 840 (у хористов 5-го разряда) до 1440 рублей (у хористов 1-го разряда). У тех, кто получал жалованье по среднему, 3-му разряду, оно равнялось 1200 рублей в год (Там же. Д. 5122. Л. 1—2 об.). Каракулевая шубка, таким образом, стоила половину годового заработка среднестатистической артистки хора.
[42] Неясно, идет ли речь о краже пальто у курьера оркестра Мариинского театра Кирсанова, состоявшейся 26 марта, или о другой подобной краже.
[43] Речь идет о дирижере Мариинского театра Н.А. Малько, который в указанное время занимал пост председателя «Временного Комитета по текущим делам государственной петроградской оперы»: Там же. Д. 5119. Л. 1.
[44] АРО ГЦТМБ. Ф. 280. № 1325. Л. 107 об.
[45] Это учреждение, согласно «Временному положению об управлении государственными театрами» от 13 мая 1917 года, сменило Дирекцию и Петроградскую Контору государственных театров; см.: Гордеев П.Н. «Временное положение об управлении государственными театрами»: история создания, редактирования и обсуждения «театральной конституции» 1917 года // Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды. Сб. научн. ст. / Ред. кол.: А.Б. Николаев (отв. ред. и отв. сост.) и др. СПб., 2012. С. 156.
[46] РГИА. Ф. 497. Оп. 8. Д. 369. Л. 35.
[47] Таким образом, хищение бра могло произойти и до Февральской революции, начиная с декабря 1916 года. Мы все же относим это событие к весне 1917 года, так как маловероятно, что И. Васильев продавал похищенные им бра в течение полугода.
[48] РГИА. Ф. 497. Оп. 8. Д. 369. Л. 41—41 об.
[49] Там же. Л. 42.
[50] Еще 25 мая Г.С. Леонов препроводил в Канцелярию глав- ноуполномоченного по государственным театрам удержанные из заработка И. Васильева 30 руб. (Там же. Л. 39). Неясно, почему от Васильева не потребовали возместить ущерб целиком. Вероятно, это было обусловлено его неплатежеспособностью.
[51] Там же. Л. 41.
[52] О деятельности временных судов и, в частности, расследовании правонарушений, совершаемых рабочими, см.: Николаев А.Б. Рабочие перед Временным судом // Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды. Сб. научн. ст. / Ред. кол.: А.Б. Николаев (отв. ред. и отв. сост.) и др. СПб., 2011. С. 97—112.
[53] Причем в случае с С.А. Есененком речь идет о рабочем активисте: так, 8 мая он наряду с двумя другими «уполномоченными делегатами» от рабочих подписывает адресованную театральному руководству «Пояснительную записку», в которой обосновывается необходимость повышения окладов театральным рабочим; в августе С.А. Есе- ненок оказывается избранным в состав местного комитета Мариинского театра: РГИА. Ф. 497. Оп. 14. Д. 93. Л. 25— 25 об.; Оп. 6. Д. 5128. Л. 8.
[54] Так, например, председатель местного комитета Александринского театра бутафор А.О. Соков совместно с членами месткома расследовал в декабре 1917 года целых два дела: о похищении костюмов из мужского гардероба театра в период с 11 по 16 декабря (в этом случае расследование было напрямую возложено на А.О. Сокова управляющим Канцелярией главноуполномоченного по государственным театрам Л.Д. Мецнером) и о похищении 19 декабря, во время генеральной репетиции спектакля «Кукушкины слезы», из уборной артиста К.Н. Вертышева золотых часов с цепочкой; см.: ЦГАЛИ СПб. Ф. 260. Оп. 6. Д. 1. Л. 14—16 об.; РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5130. Л. 6.
[55] РГИА. Ф. 497. Оп. 9. Д. 1528. Л. 158.
[56] Там же. Л. 160, 168. Н.В. Волков, в частности, 23 августа рапортовал Канцелярии: «Солдаты, несущие караул в Александринском театре, с которыми мне приходилось говорить, сами не знают, зачем они поставлены. Не проверяют лиц, имеющих право входа в театр, а большею частью, поставив ружье в угол, валяются, задравши ноги, на диване в вестибюле театра, покуривая папиросы или грызя семечки, или занимаются чтением газет и всевозможных воззваний» (Там же. Л. 168).
[57] Там же. Л. 167.
[58] Подчеркнуто в тексте документа.
[59] Там же. Л. 167—167 об.
[60] Там же. Л. 167.
[61] Датируется по опубликованной 5 сентября газетной заметке, в которой указывается, что это событие произошло «вчера ночью» (см. ниже).
[62] Воры в Мариинском театре // Петроградская газета. 1917. 5 сентября.
[63] Поскольку точная дата спектакля не указана, можно предположить, что это была либо опера «Чио-Чио-сан», шедшая в театре 19 сентября, либо балет «Тщетная предосторожность», который давали 20 сентября; см.: Репертуар с 18-го по 25-е сентября // Обозрение театров. 1917. 21 сентября.
[64] Кража в Мариинском театре // Петроградская газета. 1917. 21 сентября.
[65] РГИА. Ф. 497. Оп. 6. Д. 5130. Л. 1.
[66] Утром давали (для абонентов) оперу «Фауст», вечером (вне абонемента) — балеты «Испытание Дамиса» и «Арлекинада»: Театры // Петроградская газета. 1917. 24 сентября.
[67] Скандал в Михайловском театре // Там же. 4 октября.
[68] Происшествия // Новое время. 1917. 4 октября.
[69] — Ъ. Скандал в Михайловском театре // Обозрение театров. 1917. 5 октября.
[70] Русские спектакли в Михайловском театре, в котором постоянно выступала только французская труппа, давались артистами Александринского театра.
[71] «Ложа б[ыла] купленная, не даровая», — отметила 3 октября в своем дневнике писательница С.И. Смирнова-Сазонова, мать актрисы Александринского театра Л.Н. Шуваловой: РО ИРЛИ РАН. Ф. 285. № 66. Л. 413.
[72] Там же.
[73] Скандал в Михайловском театре // Петроградская газета. 1917. 4 октября.
[74] Об этом см.: Мак-Ки А. Сухой закон в годы Первой мировой войны: причины, концепция и последствия введения сухого закона в России: 1914—1917 гг. // Россия и Первая мировая война. (Материалы международного научного коллоквиума.) СПб., 1999. С. 147, 155; Николаев А.В. Антиалкогольные кампании XX века в России // Вопросы истории. 2008. № 11. С. 72—73.
[75] Скандал в Михайловском театре // Петроградская газета. 1917. 4 октября; Происшествия // Новое время. 1917. 4 октября; — Ъ. Скандал в Михайловском театре // Обозрение театров. 1917. 5 октября.
[76] РО ИРЛИ РАН. Ф. 285. № 66. Л. 413. С.И. Смирнова-Сазонова лично на этом спектакле не присутствовала и писала о нем, вероятно, со слов дочери, поэтому в ее дневниковую запись и вкралась ошибка — упоминание о «дамах», тогда как в хулиганствующей компании, согласно всем газетным описаниям, была только одна женщина.
[77] Скандал в Михайловском театре // Петроградская газета. 1917. 4 октября.
[78] Там же. Фраза солдата о том, что он — член Совета, была с небольшими разночтениями воспроизведена во всех газетных заметках об этом инциденте.
[79] См.: Весь Петроград на 1917 год. Пг., 1917. Отд. I. С. 1164.
[80] Кроме того, в июне 1917 года было решено вместо бывшей «директорской» ложи в Михайловском театре «восстановить» две ложи 1-го яруса (которые, как представляется, показаны на плане, без литер и номеров, примыкающими к императорской правой нижней ложе), но о том, что они будут литерными, ничего не говорилось (см.: Гордеев П.Н. Царские ложи и казенные кресла. P. 102—103).
[81] Ibid. P. 103, 109; РГИА. Ф. 497. Оп. 10. Д. 1361. Л. 17. Помимо ложи, главноуполномоченному по государственным театрам полагалось также кресло в первом ряду (бывшее кресло директора театров). Где именно он сидел во время этого спектакля, в своей ложе или в кресле, установить не удалось.
[82] О Ф.Д. Батюшкове см. подробнее: Гордеев П.Н. Смена руководства в государственных театрах после Февральской революции // Герценовские чтения 2011. Актуальные проблемы социальных наук. СПб., 2012. С. 149—150.
[83] Скандал в Михайловском театре // Петроградская газета. 1917. 4 октября.
[84] Михайловский театр [Репертуар на 1 октября] // Обозрение театров. 1917. 1—2 октября.
[85] Скандал в Михайловском театре // Петроградская газета. 1917. 4 октября.
[86] Установлено по дате, когда вышла цитируемая заметка (4 октября), в которой сказано, что это событие произошло «вчера».
[87] Там же. Скрывшийся за псевдонимом « — Ъ» журналист резюмировал в «Обозрении театров»: «Типичный сверххулиган нашего скверного времени явился в Государственный театр, вел себя там, как свинья, испортил всем настроение и был постыдно прогнан. Хорошенькая бытовая картинка!» (— Ъ. Скандал в Михайловском театре // Обозрение театров. 1917. 5 октября).
[88] В зависимости от того, считать ли упоминаемую в дневниковой записи В.А. Теляковского от 20 апреля кражу пальто у курьера оркестра Мариинского театра кражей, состоявшейся 26 марта (пальто курьера Кирсанова), или новым инцидентом.