(пер. с англ. А. Драгомощенко)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 1, 2012
СКЛОНЫ [[1]]
Взмывая, птица воды восхищена солнцем. Отрицанье закрытого, отказ от конца. Без земли абсолютно. Утро прозрачно и плавится. Планета приходит в себя над зияньем в земле. Пусть другой облаками полнит небо. Словно тре-пет дыхания сухо полощет в белье, парусит. Зелень о том, чтобы раскатами стай отовсюду подняться с праскал. В неизъяснимом желании она вводит в среду осязаемость. Обещанье остановить синеву. Слабеющий ветер гасит кроны деревьев. Образование заканчивается весельем, в перебирании деталей глазами. Яркую листву, по преимуществу к полюсу, гонит слабеющий ветер. Стряпающие идиллии затеряны в протяжении. Детали улиц изветрены, ли-вень осколков. Дерева дрожь: ветер взметнул простыню. Вверх, где воздух содержит орла, передавая неуклонно-певучую распрю по поэтическому лучу. История лирики кудахчет транслитерацией куриных песен. Пример удру-чающ. Это расположено между днем-в и днем-вне. К простым числам с новым доверием, синонимия впечатлений. Пульсу позднего утра вторят смутные повторенья запада. Я слышала шум, он посвятил в сон. Воздух нагрет дыханием сражающихся солдат, — плавится снег, кровь сверлит лед. Никак не увидеть. Они смотрят на реку и, мнится, видят сквозь лодки, не упуская из памяти, где собрана память, место и то, сколько памяти собрано в нем. Стабильность и насажденная умело тревога формируют общественный слой. Слой семян оперенных на широких досках пола приплюснут и кругл. Яблоко вместо лампы, голова вместо яблока. Повсеместные факты питают ветхие триллеры, в результате — признание. Слово намного выразительней того, что оно объясняет. Процедура описания статична, его изготовленные ограды встроены, постоянны, не вечны. Конец опустошает начало. В петлях увязали хрупкие ногти. Сны опустошают настоящее не более, чем полет жаворонка или возня цыплят. Запоздало-небесное движение тел. Преткновением времени дви-жется воздух. Проносит звук. Скоропись неба метит воздух тысячью спрес-сованных теней деревьев. Эта экономия могла бы быть понята как красота. Когда бы не явное несовпадение. Цели природных фактов свисают с поэти-ческого луча. Восемь изначальных ветров, восемь их в половину, шестнадцать в четверть. Аналогиям обручены позвонками времени. В мановение ока воз-родишься ты черепахой. После подобных попыток глядения вверх обрести бесконечность гораздо трудней, чем превозмочь незаполненность. До превра-щений нет дела. К воде падает ветер, его мы не предали; умаление без рассея-ния; что разит меня красотой, так это то, что почти незрим предмет. И если кто оседлал ветер, тот может плыть навстречу ветру. Разгребатели мусора главной идеи. Сну не сравниться с уровнем подлинника. Неизбежна дина-мика в движенье по оси плоской машины. Крепи сердце. Клише времен года, как и другие клише, унизительны, — образ мышления с пластырем ветра, время смолото в тальк. Саранча ведома вожатым, море — доисторический хаос. Ветер будто бормотанье неведомо как уходящего времени. Дневной свет — достоянием всех, плодоносен. Все лучи волны. Эксперимент с после-довательностью приветствуют вас. Мои тучные, однако незаметные соседи разъезжаются по делам в тесных машинах, чьи механизмы дискретности ляз-гают в унисон. Пение птиц, теплый воздух вытягивает за окно занавеску. На стадии безразличия улитка выпускает рожки. Сюжеты бездомны. В доме все так или иначе миниатюра; возрастающий «чадоцентризм». Яблоком называет ребенок свой мяч, слово не тень. Отказать в сладкой сентиментальности, раз-вивая воображение. Быть двигателю воспетым в Элизиуме. Из лазурных раз-рывов порывистый ветер, резок слишком, чтобы низвести ливень. Волнение склонов в пересечении параллелей, отнюдь не метафор. Основа свершается в цвете. Когда ночь вбирает дневное свеченье, тяжкие тени сжимаются в сте-нах. Тогда было время, когда районы американского Севера служили полем виньетки. Пейзаж обнаженных холмов, вянущий в цвете, стягивает, сужаясь концентрическими кругами, сверкающие в тенистых местах для гулянья ма-шины. «Трубный глас, рев жизни, людской муравейник взывают к ошелом-ляющему чувству довольно двусмысленно». Звук, подобно собаке, рычит в беспамятстве. Жалобы дрожь в пустоте. Если не слышим, как валится дуб, — существуем ли мы тогда вообще? В нисхожденьи свет расцветает. Пребываем в эйфории мерцанья, черпая мысли из слов, чьи лошади добыты из фактов. Отвращение к солнцу, мелькнувшему с мемориальной доски. Концентриче-ский круг означает фальшивое завершенье. Тут и там, разрывая диск солнца в воде, вскипают пузырьки кислорода. Тени прозрачны, огромны, отточены. Точность в том, чтобы одновременно, и все же — по стеблю. Тридцать два ле-пестка розы ветров. Парадокс перемен заключается в том, что в нем равно бессмысленны как непрестанность, так и законченность. Ты, кровь намагни-ченная, к какому стремишься концу. В шествии пасмурном минует погода того, кто стоит во дворе, говоря, чтобы думать. Почти неподвижность, когда бы не легкое трение воздуха. Что значит «вы-ставить»? Оцепенение элегии. Ипохондрия. Раскаленная до блеска точка на ободе тяжестью; первое поко-ление, у которого все, чего душа пожелает; как во сне похождения засекре-ченной армии; национальные штаты отзываются звездам; сила стекла; под лампой фигурка. И тогда клише встречаются с призраками, — предрешен- ность. Здесь могла бы быть прочтена связь частиц: белая лошадь, колосьев хруст, копыта. Язык набок. Колючки чертополоха суть почки. Птица возно-сит себя, оставляя пролом за собою, дыру, не ведущую к завершенью. «А» словно различие между грязью и формой, проработанных отражениями, сте-нами горизонтов песка, объемом и светом их кожи. Ожиданье скалы над тер-пеньем ручья. Обширный итог — могила без места. Я буду пустой, ничем, со-вершенным отсутствием. Бесконечность прервана облаком. Предсказуема, в близорукости предчувствую цвет для настоящего времени в небе.
Перевод с англ. Аркадия Драгомощенко
[1] Перевод выполнен по
изданию: Hejinian L. The Cold of Poetry.