(Рец. на кн.: Между молотом и наковальней. Т. 1. М., 2011)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 3, 2011
Л. К а ц и с
НАКОВАЛЬНЕЙ ПО МОЛОТУ
МЕЖДУ МОЛОТОМ И НАКОВАЛЬНЕЙ: Союз советских писателей СССР: Документы и комментарии. Т. 1: 1925 — июнь 1941 г. — М.: РОССПЭН; Фонд “Президентский центр Б.Н. Ельцина”, 2011. — 1023 с. — 1000 экз. — (История сталинизма. Документы).
С молотка
Литература пущена.
Где вы,
сеятели правды
Или звезд
сеятели?
Лишь в четыре этажа халтурщина:
Гиза,
критика,
читаки
и писателя.
Владимир Маяковский.
“Четырехэтажная халтура” (1926)
В пухлом томе в хронологическом порядке представлены 282 материала. Документов тут меньше, поскольку ряд ценных текстов, например дневники А. Гладкова, Ф. Гладкова, В. Ставского и др., разрезаны, к сожалению, на много кусков, что значительно затрудняет их восприятие. Но составители об этом не думают, ведь, по их мнению, это не простая публикация, а исследование. По крайней мере, “руководитель коллектива” Т.М. Горяева пишет в предисловии, что составители стремились “показать сложнейшие социо-психологические отношения элит — интеллектуальных, художественных, партийных”[1], что “эта книга — документ, вердикт времени, системе и горестное осознание “служебной роли” литературы интеллектуальной элиты, к которой всегда причисляли писателей земли русской. И что особенно важно, как нам кажется, историко-антропологическая парадигма исследования помогла исключить такое явление, как презентизм, который характерен для этой тематики. Вот почему тексты стенограмм с ошеломляющими трибунными речами чередуются с пронзительно откровенными записями в дневниках и письмах” (с. 5—6).
Я не знаю, избежали ли составители презентизма и при чем он тут вообще, но вполне очевидно, что к приведенному в эпиграфе списку Маяковского они добавили новый этаж халтуры — халтуру исследователя-публикатора и этим оправдывается включение книги в серию “Документы” — книга действительно представляет собой документ нашего времени, наглядно показывающий резкое снижение публикационной и комментаторской культуры одного из государственных архивов. (В книге нигде не сказано, что она подготовлена в РГАЛИ, однако составители — сотрудники РГАЛИ[2], возглавил коллектив директор этого архива, 24 июня 2010 г. Научным советом РГАЛИ рукопись была одобрена к изданию[3], а на обороте титульного листа тома указан состав Редакционного совета РГАЛИ.)
1. Начнем с кажущегося мелким замечания. Б. Агапов в письме к К. Зелинскому цитирует статью Л. Войтоловского: “А все от того, что на “боковую характеристику” мало внимания обращаете. По смысловой доминанте все честь честью и Гегель, и Маркс, и Плеханов, а зачеркните эти приставки и вместо Зелинского и Аксенова выходит — Монтигомо Ястребиный Коготь” (с. 42). Комментатор поясняет “Монтигомо Ястребиный Коготь”: “Литературный персонаж из рассказа А.П. Чехова “Мальчики” стал нарицательным, встречается у В. Маяковского в стихотворении “Мексика”, В. Каверина “Два капитана” и др.” (с. 45).
Однако персонажа чеховского рассказа зовут Чечевицын и лишь в порядке игры он говорит о себе: “Знаете, кто я?.. Я Монтигомо, Ястребиный Коготь, вождь непобедимых”[4].
Вывод первый: Чехова читать комментаторы не стали, а положились, скорее всего, на какую-нибудь заметку, найденную в Интернете. Ладно, бывает.
2. Не будем придираться и к “Текстологии” А. Богданова на с. 55 (вместо “Тектология”), попытаемся отнести ее к случайным опечаткам. Вот только что мы будем делать с таким, например, примечанием: “Имеется в виду повесть Кржижановского Сигизмунда Доминиковича (1887—1950) — писателя, историка и теоретика культуры и искусства — “Автобиография трупа” (М., 1927), переиздана: Кржижа новский С. Возвращение Мюнхгаузена. Повести. Новеллы. Л., 1990” (с. 79).
Ведь В. Перельмутер писал уже 20 лет назад: ““Автобиография трупа” — “Чем люди мертвы”. Первая публикация — “Литературная Армения”, 1989, № 5. Авторская машинопись, хранящаяся в ЦГАЛИ (! — Л.К.), датирована 1927 годом. Это ошибка. Все упоминания Кржижановского об этой новелле относятся к 1925 году”5. В составленной Перельмутером книге приводилось и письмо к А. Бовшек от 17 июля 1925 г. о неудаче публикации повести в журнале “Россия” при И. Лежневе. Правда, теперь можно обратиться к собранию сочинений Кржижановского, но для этого надо знать о его существовании.
А как квалифицировать называние “Охранной грамоты” Б. Пастернака романом в комментарии к письму Н.С. Тихонова В. Гольцеву от 26 декабря 1931 г. (с. 116)?
Составители явно не следят за новыми публикациями текстов своих героев. Так, комментируя письмо И. Сельвинского Зелинскому, они спокойно проходят мимо списка ненапечатанных вещей поэта по состоянию на 12 января 1941 г., где упоминается пьеса “Версия о втором Лжедмитрии” (с. 960). Но это один из вариантов пьесы, которая писалась Сельвинским всю жизнь и была опубликована несколько лет тому назад в израильском журнале “Зеркало” (2000. № 15/16), который присутствует в Интернете в “Журнальном зале”.
Вывод второй: с библиографией и просмотром книг de visu у сотрудников РГАЛИ проблемы.
3. Характеристику на с. 56 Е.И. Замятина как писателя, который “тяготел к группе “Серапионовы братья””, сочтем оговоркой. Ведь это серапионы “тяготели” к своему метру.
В справке о Борисе Четверикове на с. 39 интересная новация: этот писатель входил, оказывается, “в круг Д. Бурлюка, В.В. Иванова”. Что эта за круг, мы не знаем, но вот справка с сайта “Мемуары о ГУЛАГе и их авторы”, где есть на некотором расстоянии оба имени: “1917, октябрь — 1945, апрель. — Приезд в Томск. Учёба в университете на медицинском факультете. Занятия музыкой и живописью. Гастрольное турне по уральским и сибирским городам с футуристом Давидом Бурлюком. Работа на кавалерийских курсах в Уфе. Знакомство и дружба с Всеволодом Вячеславовичем Ивановым”. То есть перед нами просто склейка сведений из разных мест фрагмента.
А что делать с таким текстом в комментарии к письму Н.И. Бухарина И.В. Сталину о Мандельштаме от июня 1934 г. (с. 289): “Мандельштам Осип Эмильевич (1891—1938) — поэт, прозаик, переводчик, эссеист. Приветствовал Февральскую революцию и весьма скептически отнесся к октябрьскому перевороту. С 1924 г. жил в Ленинграде, с 1928 г. — в Москве. Автор произведений (в прозе или стихах, романов или мемуаров — не ясно. — Л.К.) “Сохрани мою речь…”, “За гремучую доблесть грядущих веков…”, “Армения”, очерков “Путешествие в Армению”, эссе “Разговор о Данте”. В 1930 г. вышла в свет книга “Четвертая проза”, обличавшая новый режим, в 1933 г. — стихотворная “эпиграмма” против Сталина (“Мы живем, под собою не чуя страны…”). В мае 1934 г. арестован за “эпиграмму” и другие стихи, сослан в Чердынь на Северном Урале, после приступа душевной болезни и попытки самоубийства переведен в Воронеж. Находился в ссылке до мая 1937 г. Написал “Стансы” (1935, 1937), так называемую “оду” Сталину (1937), “Стихи о неизвестном солдате” (без года. — Л.К.) и др.”.
Как видим, сотрудники РГАЛИ не читали не только Кржижановского, Пастернака или Мандельштама, но и литературу о них, например, “произведения” Н.Я. Мандельштам или Э.Г. Герштейн. Они не владеют навыками библиографического поиска, не знают названий основных книг О. Мандельштама, написанных и изданных до указанных в справке “произведений”. Но все это меркнет перед сообщением об издании “Четвертой прозы” или самоубийственной эпиграммы, список слушателей которой был предметом исследования в специальной монографии П. Нерлера (Слово и “дело” Осипа Мандельштама: Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М., 2010), которой предшествовал ряд статей, как его, так и других исследователей. А комментаторы предлагают “см. подробнее” о разговоре Пастернака с Мандельштамом в парижской публикации в сборнике “Память” 1981 г., да еще и в цитате из него в “Новом мире” (2005. № 7) в статье А. Кушнера, хотя статья о пересечении биографий Мандельштама и Пастернака давным-давно напечатана не анонимно, как в “Памяти”, а под именами Е.Б. и Е.В. Пастернак и вошла главами в их биографии Пастернака, на которые в других местах книги комментаторы ссылаются.
Более того, сам факт “появления на свет” того или иного произведения эти специалисты путают с “выходом его в свет”, то есть с публикацией.
4. На с. 299—341 публикуются неправленые стенограммы Первого съезда советских писателей, причем не с 17, а с 22 августа 1934 г. Протоколы и начинаются, соответственно, не с 1-го заседания, а с 9-го, с речи т. Фадеева. При этом речь Фадеева в неправленой стенограмме почти не отличается от известного и многократно напечатанного текста, а в речи Ю. Олеши правка вообще минимальна. Далее следует стенограмма заседания 19-го и публикуемый с сокращениями доклад Н.И. Бухарина (с. 306—326). Составители решили привести хотя бы главные места этого, по их мнению, малодоступного (в отличие от доклада Горького) документа, хотя изданная в 1934 г. стенограмма съезда в 1990 г. была стереотипно воспроизведена издательством “Советский писатель”, которое даже приложило к репринту пусть и не очень удачный, но куда более грамотный, чем рецензируемый, аппарат.
За Бухариным следует, естественно, Б. Пастернак, и тут правка есть, но какая: “боюсь(зачеркнуто)боялся” или довольно смешная замена слов о работнице Метростроя, с плеча которой Пастернак в порыве наигранного умиления снял, как известно, отбойный молоток: “…она на в каком-то мгновенном смысле была моей женой (зачеркнуто) сестрой мне”. Комичный оборот “жена в каком-то мгновенном смысле” заменен на относительно более удачный (насколько это возможно) аналог, отсылающий к пастернаковской “Сестре моей — жизни”. Вот и все. И комментировать, если уж комментировать, надо именно это, а не что-нибудь другое, но только в академическом и текстологически выдержанном издании, а не в имитации для читателя эффекта присутствия на съезде, который закончился 77 лет тому назад.
И если все это происходит с общеизвестной и переизданной Стенограммой Первого съезда, то что же ждет читателя в случаях более сложных?
Начнем с Пленума 1932 г. В книге на с. 168—176 находится тотально правленая стенограмма первого заседания от 29 октября с вступительным словом И. Гронского. И этот черканный-перечерканный текст составители называют “неправленой стенограммой” (с. 185).
Далее обратимся к Минскому пленуму 1936 г., событию, столь много определившему в жизни хотя бы Б. Пастернака или И. Сельвинского. Тут дана публикация корреспонденции “Правды” с Пленума от 14 февраля 1936 г. с подписью И. Лежнева, где упоминалась знаменитая статья “Сумбур вмето музыки”. По ее поводу говорятся общие и пустые слова (с. 449), ибо ни с книгой Л. Максименкова “Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция 1936—1938” (М., 1997), ни с работой Евгения Ефимова “Сумбур вокруг “сумбура” и одного “маленького журналиста”” (М.: Флинта, 2006), где по материалам личного архива было однозначно установлено авторство Д. Заславского, составители, естественно, не знакомы.
Но еще интереснее с самим пленумом. Ведь шел он не один день, а сообщение Лежнева касается лишь 13 февраля. Между тем, и обкарнанное выступление Ставского, публикуемое на сей раз, действительно, по неправленой стенограмме из РГАЛИ, и речь Пастернака, публикуемая по его новейшему 11-томнику, состоялись 14 и 16 февраля 1936 г. Может быть, Лежнев больше в “Правде” не писал или не было на Пленуме, кроме выступлений Ставского и Пастернака, ничего важного? Из монографии Л. Флейшмана “Борис Пастернак в тридцатые годы” (Иерусалим, 1984), переизданной в Петербурге в 2005 г. под названием “Борис Пастернак и литературное движение 1930-х годов”, можно было узнать, что куда подробнее работа пленума была освещена в “Литературной газете” (при этом в разделе о 1937 г. они, наоборот, основываются на “Литературке”).
Л. Флейшман дал столь подробную картину Минского пленума, что, знай эту книгу сотрудники РГАЛИ, вся комментаторская работа превратилась бы для них в сплошное удовольствие. Однако ко времени издания этой книги одно из центральных событий пленума — чтение Сельвинским поэмы о Сталине — оценить было трудно, ибо текст поэмы известен не был. Переписка Мехлиса с Молотовым на эту тему опубликована Максименковым (см.: Большая цензура: Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917—1956 / Сост. Л.В. Максименков. М., 2005. С. 494—495), а сама поэма появилась в книге материалов из домашнего архива Л. Кагановича (Наше наследие в эпистолярном жанре с краткими комментариями Юрия Мурзина. М., 2006. С. 101—109).
Но продолжим чтение тома, где нас ждет масса неожиданностей.
5. Неожиданности эти находятся в тех стенограммах, документах, письмах, записных книжках, которые по никому неведомому принципу отобрали составители. Конечно, возникает вопрос: а откуда я знаю, что именно они отобрали? Ответ проще, чем может быть: в комментариях практически к каждой стенограмме указывается, что, например, ее продолжение находится в таком-то фонде, либо сообщается, что тот или иной документ печатается в извлечениях.
К моменту выхода в свет “Молота и наковальни” широко тут используемые дневники Ольги Берггольц вышли отдельной книгой. Так что принципы выбора или отбора источников не так уж трудно оценить. А как бы эти записи в максимально полном виде помогли при комментировании разного рода собраний и пленумов по драматургии, где били и предлагали исключить из партии Афиногенова, бывшего сталинского выдвиженца (см., например, записи А. Гладкова на с. 650—656 или материалы партийной проработки В. Киршона на с. 661—687). Кстати, красной нитью проходит через весь том проблема наказания или прощения Б. Пильняка за публикацию “Повести непогашенной луны”, с ее намеками на убийство Сталиным Фрунзе. Однако ни разу составители не обратились к многочисленным работам А.Ю. Галушкина, который едва ли не по дням реконструировал всю эту историю.
Характерно, что в опубликованных полностью стенограммах есть сведения, которые могли бы быть использованы при комментировании других документов, но составители не делают этого.
Так, впервые, насколько нам известно, публикуются записи из рабочих записных книжек В. Ставского за 1937 г., где читаем: “19 февраля 1937 г.
Ингулов начал с обзора положительных явлений (Взять для своего сообщения). Тема о вождях:
— О поэме Сельвинского “Сталин” — редактор, коммунисты и посторонние силы хлопочут, чтобы была напечатана поэма” (с. 606). Это тот самый “Сталин”, который не был откомментирован при описании Минского пленума.
А чуть раньше: “Сельвинского я задержал. Разговор с Сельвинским вместе с Шмидтом.
Сейчас переделывает. Резник редактирует” (с. 600).
Речь здесь идет о “Челюскиниане” Сельвинского. Поэтому и разговор с Отто Шмидтом — героем-челюскинцем, вполне уместен. А неизвестный комментаторам Резник — Осип Резник, присяжный критик и редактор при Сельвинском, автор книг о нем. Кстати, Шмидт, помянутый на этой странице, в указателе имен фигурирует как просто Шмидт, а рядом стоит он же, уже как О.Ю. Шмидт, а Резник присоединен к С. Резнику.
6. Составители что знают, то и комментируют, а что не знают, то пропускают.
Наверное, нет смысла говорить, что трагическая стенограмма (с. 489), в которой Л. Субоцкий на общемосковском собрании писателей “О формализме и натурализме в литературе” 23 марта 1936 г. крыл Ю.К. Олешу за уклончивую критику “сумбура вместо музыки” Д. Шостаковича, еще в 1970-е была рассмотрена в знаменитой книге А. Белинкова “Сдача и гибель советского интеллигента. Юрий Олеша”, вышедшей в Мадриде в разгар застоя и переизданной в Москве в 1997 г. Выражение из письма В.А. Герасимовой А.А. Фадееву начала 1935 г.
“Я не люблю очень модный термин “новый человек”, он неточен ни социально, ни психологически. Все это из фаланстер Фурье или романов Жорж Санд” комментируется в книге так: “Вероятно, намек на А. Белого, идеолога символизма: “Новый человек в нас” (см.: Белый А. Между двух революций. Книга вышла в 1935 г., на титульном листе обозначен 1934 г.)” (с. 379, 380). Ни “новых людей” Тургенева, ни “реалистов” Писарева, ни Чернышевского, ни большевистской терминологии ргалийцы не ведают, да и вообще трудно предположить, что бывший помощник начальника ИНФО ОГПУ бросилась читать книгу Белого в момент ее выхода и в своем письме Фадееву (кстати, письмо датировано абстрактно — начало 1935 г.) апеллирована к ней. Хорошо хоть “фаланстеры” были помечены у Герасимовой именем Фурье, а то бы, как в случае с Резником или Шмидтом, этот комментаторский пункт был бы пропущен.
Составители не смогли прокомментировать многих лиц, упоминаемых по фамилии в тексте публикуемых документов, хотя часть их — широко известные люди. Но даже о рядовых литераторах есть сведения в легко доступных источниках, даже в Интернете. Среди оставшихся без примечаний лингвист и стиховед Сергей Игнатьевич Бернштейн (1892—1970), журналист и историк польской литературы, автор статей о польской литературе в Литературной энциклопедии 30-х гг. Ян Иосифович Висляк (1877—1937), публицист и прозаик Владимир Васильевич Вагин (наст. фам. Архангельский; 1906—1976), журналист и прозаик Сергей Константинович Безбородов (1903—1937), видный государственный и партийный деятель, журналист Яков Семенович Хавинсон (1901—1989), поэт, журналист, прозаик, руководитель Уральской писательской организации в 1934—1935 гг. Николай Иванович Харитонов (1904—1939), журналист и критик Марк Борисович Чарный (1901—1976), писательница Надежда Васильевна Чертова (1903—1989), физик Александр Иосифович Шальников (1905—1986), драматург Николай Николаевич Шаповаленко (1887—1957), журналист Яков Моисеевич Шафир (1887 — ?), кинодокументалист, создатель “Клуба кинопутешественников” Владимир Адольфович Шнейдеров (1900—1973); сценарист Владимир Захарович Швейцер (1889—1971); поэтесса Екатерина Васильевна Шевелева (1916—1998); драматург Николай Яковлевич Шестаков (1886—1965); прозаик Константин Георгиевич Шильдкрет (1886—1965); дипломат и переводчик Лев Владимирович Шифферс (1900—1973) и десятки других.
О слабой компетентности составителей свидетельсвует справка (с. 266) о М.А. Лившице (1905—1953), который был избран в Академию художеств СССР в 1975 г. Все, что знают о нем составители, ограничивается сообщением о его работе в “Жизни замечательных людей” и о том, что он “в 1930-е гг. был одним из участников борьбы против “вульгарного социологизма””. Это так, но не упомянуть его работу в журнале “Литературный критик” и принципиальные для своего времени хрестоматии по марксистской эстетике в книге о Союзе советских писателей 1930-х гг. невозможно.
Историю поселка писателей Переделкино нам предлагается изучать (с. 281) по отрывку из письма А. Щербакова В. Молотову от 21 сентября 1935 г., по письму И.И. Бабеля сестре и матери в Бельгию от 2 июня 1936 г. и по фразе из воспоминаний вдовы Бабеля А. Пирожковой. Источником информации послу- жили публикация в журнале “Итоги” (2001. № 21) и “Воспоминания о Бабеле” (М., 1989) (в обеих случаях — без указания страниц). А все это — комментарий к Протоколу заседания Оргкомитета ССП СССР от 17 апреля 1934 г., где Бабель вовсе не упоминается, а есть старые переделкинцы, включая Вс. Вяч. Иванова, чей сын Вяч. Вс. Иванов много пишет о своем поселке в качестве его старейшего на сегодняшний день обитателя.
Неужели для того, чтобы дать справки об издательствах “Федерация”, “ЗиФ” (“Завод и фабрика”), “Республика” и т.д., надо обращаться на с. 75 к учебнику И.В. Кузнецова “История отечественной журналистики (1917—2000). Учебный комплект (Учебное пособие. Хрестоматия)” (М., 2000)? Справочника “Книговедение” или специальных работ о советских издательствах 1920-х гг. в РГАЛИ не знают?
Но все превосходит комментарий к словам: “Было предложено всем другим организациям срочно освободить помещение Дома Герцена” (см.: РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 1. Д. 4. Л. 66—67). Казалось бы, тут уж о булгаковском “Грибоедове” и о Маяковском “доме Герцена” можно было что-то сказать… Но нам предлагают: “Подробнее о Доме Герцена см.: Сокальский В. Дом Герцена // Независимая газета + НГ-Exlibris. 2000. 31 марта” — и вновь без указания страниц даже этого ценнейшего, незаменимого для всех нас источника. А может быть, сотрудники РГАЛИ именно отсюда узнали о самом своем РГАЛИйском документе…
На с. 269 справка о К. Чуковском дается по БСЭ (1978). С тех пор ничего нового для РГАЛИ в судьбе умершего в 1969 г. писателя и появиться не могло. Ну, хотя бы Дневник чисто технически помянули, который цитируется в книге дальше. А ведь вышел не только Дневник, но и полная “Чукоккала”, и много других важных работ о Чуковском.
На двух последних страницах текста (с. 974—975) приводится цитата из дневника А.К. Гладкова за 22 июня 1941 г. Однако публикуемый как бы впервые от- рывок показался мне удивительно знакомым. Действительно, он был опубликован С. Шумихиным[6]. Понятно, что если фрагмент публиковался во вступительной статье к дневникам А. Гладкова 1945—1973 гг., то требовать знания об этом от публикаторов невозможно. Очередной вывод: основная часть тома делалась лет десять назад, отсюда и соответствующее знание научной литературы по данной теме. А дополнить и осовременить комментарии помешало незнакомство с литературой вопроса и отсутствие элементарных навыков работы с источниками.
7. Теперь несколько слов о редактуре. По-видимому, общая редактура в книге не производилась. На с. 136 мы узнаем, что И. Гронский — “автор статей о произведениях писателей (М.А. Шолохов и др.)”. Ну ладно, поможем редактору, вставим “советских”. А на с. 189 помочь уже не сможем: “Текава — м.б. чай-вино?” Получается, что перед нами невычитанная верстка. Но еще лучше следующее библиографическое описание в примечании на с. 137: “(См.: Вечерний клуб. 2001. 5—11 янв. № 1. С. 15. Название публикации? (Это вопрос к читателям? — Л.К.); Андрей Платонов в документах ОГПУ—НКВД—НКГБ. 1930—1945 / Сост. В. Гончаров, В. Нехотин // “Страна философов” Андрея Платонова. М., 2000”, без указания страниц. Судя по всему, ни одну из этих публикаций составители в глаза не видели.
На с. 269 при публикации выдержек из “Протокола № 10 заседания секретариата Оргкомитета ССП СССР” от 27 августа 1933 г. авторский коллектив еще не знает, кто такая Лядова, которой надлежит разрабатывать вопросы детской литературы. И на с. 270—271 в письме П.А. Павленко Н.С. Тихонову от 20 сентября 1933 г. (№ 4) Лядова вновь не атрибутирована. Но на с. 287—288, где ее упоминает К. Чуковский в выдержке из “Дневника”, публикуемого по изданию 1995 г., наконец становится ясно, что Вера Натановна Лядова (1900—1993) — ответственный редактор “Пионерской правды” и главный редактор “Детгиза”. Но “соавторы” об этом не знали, не удосужилась прочесть насквозь том и руководитель коллектива Горяева, а составитель алфавитного указателя им не сообщила, что Лядова впервые появляется не там, где ее наконец опознали, а значительно раньше. И это не единственный такой случай. Например, А.А. Болотников появляется впервые на с. 281—283, затем упоминается еще несколько раз, а комментария удостаивается лишь после упоминания на с. 736 (при этом комментаторы не смогли даже установить имя и отчество этого видного литературного функционера, главного редактора “Литературной газеты” — Алексей Александрович).
На с. 168 напечатана правка в стенограмме заседания расширенного пленума оргкомитета ССП, где читаем: “Хвылевой. Тов. Остап Вишня мае слово для пропозиции”. К слову “мае” дается примечание — “Имеет (укр.)”, однако не поясняется, на каком языке произнесено “для пропозиции”. Это ведь не лингвистический термин, а “предложение” по-украински. Кстати, сам Вишня, говоря по-русски, сказал: “Украинская делегация предлагает послать приветствие…” Неужели комментаторы и редактор полагают, что слово “пропозиция” тут — русское и дано в его лингвистическом значении?
Составители указывают во вступительной статье, что вместо трудночитаемого рукописного варианта дневника А. Гладкова они используют позднейшую машинописную копию, выполненную автором уже в 1950-х гг. Однако С. Шумихин четко показал, что рукописный текст 1930-х гг. подвергся в 1950-х существенной правке. Поэтому публиковать позднюю редакцию было абсолютно некорректно.
8. В предисловии нам было обещано “показать сложнейшие социо-психологические отношения элит”. Но слабое знание материала как раз и мешает интерпретировать эти отношения. Приведу пример. В книге публикуются исключительно важные письма конструктивиста Б. Агапова главному теоретику ЛЦК (Литературного центра конструктивистов) К. Зелинскому.
Вот письмо Агапова Зелинскому на с. 109—110 из автозавода в Н. Новгороде:
“Е.в.м. [примечание на с. 111: “Здесь и далее ненормативная лексика”] — могу я сказать. Где вы раньше были? Куда смотрели ваши глаза, когда вы устраивали эту бригадину и расшаркивались перед Сутыриными и Авербахами в полной своей преданности. И кто как ни ты, старый птеродактиль, гипнотизировал меня по дороге на конференцию на извозчике, когда я чуть не плакал, убеждая тебя, старого птеродактиля, сохранить ЛЦК как он был? Сами просрали! А теперь нечего жопу сжимать, е.в.м!!
И теперь мне решительно все равно — будет бригадина или не будет”.
“Образность”, с позволения сказать, этого отрывка взывает к комментарию, который, естественно, как и во всех подобных случаях, требующих малейших усилий, в книге отсутствует. Но “старый птеродактиль”, летающий над “гадиной”, заставляет вспомнить и о “бри”. Результат самороспуска ЛЦК — “Бригада М. 1” (по имени первого советского легкового автомобиля). Поэтому и место пребывания автора письма столь значимо. Лидер же ЛЦК — Илья Сельвинский — в это время трудился кем-то типа сварщика на московском электрозаводе, сочинял “Как делается лампочка” и развивал свою поэтическую “Электрозаводскую газету”. Не менее значима и такая фраза, которая, с большой вероятностью, поясняет “гадину”: “И действительно — зачем мне бригада? Если меня надо учить, то почему меня должна учить Усиевич…” Именно Елена Усиевич была приставлена к “Бригаде М. 1” в качестве партконтролера по наблюдению за исправлением ошибок членов ЛЦК.
Интересен и еще один отрывок, на сей раз из письма от 10 декабря 1930 г.:
“Надо учесть свойства оборудования. Ты — универсальный станок. Ты можешь брать любой материал, причем делать это со скоростью газетчика и добротного мастера. Я удивлялся всегда твоей способности сразу интересоваться и быть в курсе совершенно разнородных дел и вопросов, поспевать за полярными, казалось бы, полями идей и сваривать их воедино (сваривать поля невозможно, но черт с ним!)” (с. 114).
Неудачное выражение “сваривать поля” — не просто плеоназм. Это след так называемой “грузификации строки” в конструктвистской поэзии. То есть нагружения ее, как строительной балки, смыслом на уровне каждого слова, словосочетания, фразы и подтекста. Вот и здесь “свариваются” полярные стихи и поэмы И. Сельвинского с его же работой сварщиком на электрозаводе, как раз после разгона ЛЦК. Другое дело, что К. Зелинский ничего нигде не варил, поэтому и выражение у Агапова не самое удачное, но тогда же бывший теоретик ЛЦК был накрепко “сварен” с его бывшим лидером Сельвинским.
Читаем письмо дальше: “Что у тебя есть до сих пор? То, чем ты стал, делая конструктивизм. А теперь ты ждешь покупателя на заработанный товар, на культуру, на литературную хватку, на широту мысли. Так распродается фабрика, чтобы сразу реализовать капитал, так распродается Зелинский” (с. 114—115). Чтобы понять этот текст, надо помнить, что вышедший очень не вовремя последний сборник конструктивистов, который мы уже упоминали, назывался “Бизнес”. А вот слово “фабрика” отсылало уже совсем в другую сторону: “Пушкинский дом — кто больше? Союзкино? — раз! Союзкино — два!”
Уже здесь очевидно, что “Союзкино — три!” (“продано”, однако, оно Зелинскому) не будет. Ведь “Союзкино — 3” — это “Третья [кино]фабрика” бывшего лефовца В. Шкловского (так называлась его книга 1926 г.). И имя ее автора появляется в следующих строках письма: “И говорит все это об одном: выветрился Корнелий, когда-то включенный Заменковым в трагическую букву “Z” и поражавший своей изобретательностью даже РАППов! Пошел служить. Но гляди, тут у тебя нешуточные конкуренты, тот же Виктор Шкловский, тот же Ося Б … Brigue… Эти уже имеют стаж самораспродажи, с ними не так просто спорить” и т.д.
Не вдаваясь в подробности, отсылаем читателей к отличному комментарию А.Ю. Галушкина к книге Шкловского (Гамбургский счет. М., 1990. С. 518—519), который оказался неизвестен составителям и комментаторам тома.
Правда, с не переведенным ни с какого языка словом “brigue” рядом с титлом “Б”, не обозначенным здесь, как в случае с “е.в.м.” соответствующей пометой, все не так просто. Дело в том, что в “Пушторге” Сельвинского — антилефовском памфлете — за “Бригом” (Бриком) бежал маленький “Тузик” — Маяковский. А в “Ирониаде” Крученых (1930), бывшей ответом на конструктивистские антимаяковские экзерсисы, можно встретить лирический образ “лоб мой упирается в твой убегающий Бриг”.
А вот сведения из Литературной энциклопедии 1930-х гг., которая есть и в Сети. Надо лишь набрать “конструктивизм бригада Усиевич”, и все станет ясно:
“…постепенное приближение конструктивистов к правильной оценке действительности, протекающее на основе сближения выражаемой ими социальной группы с рабочим классом, привело к ликвидации ЛЦК как самостоятельной лит- ой группы и к организации в 1930 “Литературной бригады М. 1”, объявляющей себя организацией, переходной к РАППу, ставящей своей задачей постепенный переход писателей-попутчиков на рельсы коммунистической идеологии, к стилю пролетарской лит-ры и осуждающей прежние ошибки К., хотя и сохраняющей его творческий метод. В бригаду вошел ряд критиков-партийцев (Генкин, Носель, Усиевич и др.); члены бригады В. Луговской и Э. Багрицкий вступили в РАПП.
Однако противоречивость и зигзагообразность продвижения К. к рабочему классу дает себя знать и сейчас. Об этом свидетельствует поэма Сельвинского “Декларация прав поэта”. Подтверждением этого является и то, что бригада М. 1, просуществовав менее года, в декабре 1930 тоже распустилась, признав, что не разрешила поставленных перед собой задач” (http://feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le5/le5-4532.htm).
Как нетрудно видеть, письмо от 10 декабря 1930 г. написано в момент прекращения деятельности уже и “Бригады М-1”, но и это не задело комментаторов.
Таким образом, составители и комментаторы не только не знакомы с реалиями литературной жизни, отразившейся в публикуемых документах, но и не знают такой важнейшей работы по этой эпохе, как старая Литературная энциклопедия.
9. Верхом безграмотности является в книге указатель имен.
Во-первых, масса персонажей, присутствующих в книге, в указатель не включены. Например, только на с. 118 можно найти 11 таких фамилий: Г. Васильев, С.Д. Васильев, Ю. Райзман, И. Коваль-Самборский, М. Дубсон, М. Черненко, Б. Пославский, А. Фурманова, Г. Козинцев, Л. Трауберг, А. Довженко.
Во-вторых, в указателе имен масса “поручиков Киже”. Хотя это не оговорено, но составители не включали в указатель литературных героев. Однако тут можно найти Баха и Ждаркина, хотя это персонажи знаменитого в то время романа Ф. Панферова “Бруски”. В указателе есть Шевелев, однако в тексте на указанной странице значится Шевелева, просто составители сочли, что тут родительный падеж; Шевелева же в указателе стоит рядом. В указателе есть Бриаловская, а в тексте — Браиловская, в указателе Геревич, а в тексте — Гуревич. Упомянутый в тексте на с. 979 Бахтерев отражен в указателе дважды — и как И.В. Бахтерев (верно), и как И. Бехтерев. В тексте упомянут драматург Ветлугин. В указателе имен он значится с инициалом Н. Но драматурга Н. Ветлугина не было. Речь здесь идет о Сергее Ветлугине (наст. имя и фамилия — Н. Юдин). Сергей Обродов на с. 896 — это, безусловно, известный пролетарский поэт Сергей Александрович Обрадович (1892—1956), но эта ошибка не исправлена в тексте и перекочевала в указатель имен.
В-третьих, персонажи с одной фамилией “склеиваются”. Так, в тексте есть Д. Амурский (с. 138) и И. Амурский (с. 183). В указателе оба упоминания даны на И. Амурского. Но прозаик Д.А. Амурский и журналист и публицист И.Е. Амурский (наст. фамилия Вшивков) — это разные люди.
В-четвертых, как уже говорилось выше, многих довольно известных в то время лиц составители не смогли идентифицировать, и в результате в указателе имен у них нет инициалов.
В-пятых, у включенных в указатель персонажей учтены не все упоминания. Например, в указателе имен значится упоминание критика В. Александрова на с. 842, а на с. 963 — проигнорировано. И таких случаев масса.
В указателе есть отдельно и Винчи Леонадро (так!) да, и Леонардо да Винчи. Фролов, значащийся в указателе, объдиняет известного физиолога Юрия Петровича Фролова (упомянутого на с. 370) и сотрудника издательства ГИХЛ (с. 255, 282), а на с. 589, где, согласно указателю, должен быть Фролов, его нет, зато есть Фоньо, в указателе отсутствующий.
Я уверен, что любой специалист без труда удвоит и утроит количество наших находок, но, как говорил великий русский писатель Козьма Прутков: “Никто не обнимет необъятного”, а ведь впереди еще второй том “Молота и наковальни” — о послевоенных годах. Но с меня — хватит! Пусть тут работают другие “молотобойцы”.
1) Собираясь изучать отношения элит, составители смутно представляют себе, кто собственно входил в эти элиты. Например, Т.М. Горяева, ссылаясь в предисловии на книгу “Словесность и коммерция” (1929), называет ее авторов Т. Грица и В. Тренина “известными литературоведами” (с. 20), хотя они закончили высшие учебные заведения не задолго до выхода книги в свет, а их соавтор по книге М. Никитин был тогда еще студентом. О том, что составители рецензируемой книги не смогли дать справки о ряде видных представителей государственной элиты того времени, см. далее.
2) Над книгой работали: Т.М. Горяева (руководитель коллектива), составители: З.К. Водопьянова (ответственный составитель), Т.В. Домрачева, Л.М. Бабаева, научно-справочный аппарат подготовили: Водопьянова, Горяева, Домрачева, Т.Ю. Красовицкая.
3) См.: http://www.rgali.ru/showObject.do?object=229337261
4) Чехов А.П. Полн. собр. соч.: В 30 т. М., 1976. Т. 6. С. 427.
5) См. примечания В. Перельмутера в кн.: Кржижановский С.Д. Сказки для вундеркиндов. М., 1991. С. 692.
6) См.: In Memoriam: Исторический сборник памяти Александра Добкина. СПб.; Париж, 2000. С. 526—528.