Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2008
Истоки советской политики в области высшего образования, оформленной в 1921 году как курс на “пролетаризацию вузов”, восходят еще к дореволюционной большевистской доктрине, в частности к трудам А.А. Богданова, который отмечал, что даже в случае победы социалистической революции необразованный пролетариат не сможет удержать власть. Но получение образования рабочими в “буржуазных храмах науки” могло привести, по его мнению, к исчезновению у пролетариата “классового инстинкта”, поэтому требовалось создание нового (по своей структуре, функциям, программам) высшего учебного заведения — Рабочего (Пролетарского) университета1. Одним из основных критериев для поступления туда, согласно А.А. Богданову, должна была быть рабочая биография2. С этими принципами после 1918 года соглашался и Ленин — давний оппонент Богданова по большевистскому движению. Политика заполнения вузов рабочим и крестьянским студенчеством, а также изменения образовательных программ и методов преподавания стала определяющей для Народного комиссариата просвещения (далее НКП) в первой половине 1920-х годов.
Одним из инструментов формирования такой высшей школы было давление на “старые институты” снизу — со стороны нового студенчества, лояльного советской власти и партии; притом в самом начале это еще не были собственно коммунистические или комсомольские организации3. Идеологема “красный студент” не раз воспроизводилась в советской прессе и публицистике начала 1920-х годов. Она включала в себя набор качеств, образцов поведения, речи, даже нужные этапы биографии. Соответствие этому пропагандистскому образцу позволяло учащимся вузов идентифицировать себя с “красным студенчеством”, что в изучаемый период было не только выгодно, но иногда даже необходимо.
НОВАЯ ВЫСШАЯ ШКОЛА
Декрет СНК РСФСР “О правилах приема в высшие учебные заведения” от 2 августа 1918 года отменил вступительные испытания, плату за обучение и социальные ограничения для потенциальных абитуриентов. Согласно декрету, “каждое лицо, независимо от гражданства и пола, достигшее 16-ти лет, может вступить в число слушателей любого высшего учебного заведения без предоставления диплома, аттестата или свидетельства об окончании средней или какой-либо школы”4. Пролетарии тем не менее не хлынули в высшую школу, как это планировалось новой властью. У них отсутствовала подготовка, “которая дала бы им возможность быть студентами не только юридически, но и фактически”5. Создание рабочих факультетов было мерой, призванной компенсировать этот “недостаток”. Рабфаки стали классовыми учебными заведениями, получившими в прессе название “кузница пролетарских кадров”6. Их основной целью являлась “подготовка к научным занятиям в вузах всех типов лиц из рядов пролетариата и трудового крестьянства”, передача им знаний, которых они не смогли получить в дореволюционной России в силу принадлежности к малообеспеченным и эксплуатируемым классам7.
Несмотря на то что ряд мер по привлечению пролетариата и крестьянства в вузы был предпринят уже в 1918—1920-е годы, впервые термин “пролетаризация” высшей школы как обозначение целенаправленной политики большевиков появляется лишь в 1921 году. Под этим понималось “привлечение в стены этой школы новых кадров студенчества из среды индустриального пролетариата, настоящих пролетариев от станка и верстака, с фабрик, заводов и рудников; дальнейшее расширение этого понятия — видоизменение методов преподавания и окончательное изживание еще имеющейся в высшей школе схоластики”8.
В 1921 году был введен принцип командирования в вузы абитуриентов партийными, комсомольскими и профсоюзными организациями, которые были обязаны руководствоваться “классовым” принципом при отборе кандидатов9. Поступающие, получившие командировку, принимались в первую очередь, однако должны были иметь уровень подготовки, предъявляемый к выпускникам школ II ступени и рабочих факультетов. Следует отметить, однако, что в 1921 году не запрещалось принимать в высшую школу людей, не имеющих командировок, хотя они попадали на нижнюю ступень иерархической лестницы поступающих и поэтому зачислялись в последнюю очередь, в случае наличия свободных мест. Начиная с 1922 года, согласно правилам приема, поступление лиц без командировок, в советские вузы было ограничено, а в некоторые — вовсе закрыто. Общее количество вакантных мест распределялось между командирующими организациями: рабочими факультетами, ЦК РКП(б), ВЦСПС, ЦК РКСМ, ПУР, которые должны были направлять на учебу кандидатов, отвечающих классовым принципам10. Происхождение абитуриента стало решающим фактором при его приеме в высшую школу. Тогда же центральным моментом биографии “красного студента” было его социальное происхождение из среды рабочих или бедных крестьян11.
Классовый характер комплектования вузов был воспринят неоднозначно в партийной среде. Противником тотальной “пролетаризации” вузов выступила в 1923 году руководитель Главполитпросвета Н.К. Крупская. Ее полемика с представителем Главпрофобра В.Н. Яковлевой разворачивалась на страницах “Правды”12. Н.К. Крупская критиковала существующую систему приема в высшую школу, при которой абитуриентами фактически могли быть только “пролетарии”. Такую политику НКП она назвала “дворянской навыворот”, так как право обучения в советских вузах становилось “классовой привилегией”. Вслед за Н.К. Крупской против первостепенности “пролетарского” происхождения “красных студентов” выступил в 1923 году и нарком просвещения А.В. Луначарский. Более того, в том же, 1923 году А.В. Луначарский подчеркивал, что “красное студенчество” — “это не только студенты, вышедшие из рабочего класса и крестьянства, это в большинстве своем люди, несмотря на свои молодые годы, вынесшие громадный и тягостный опыт. Это молодежь от ранних ногтей дравшаяся в рядах Красной армии”13. Служба в РККА, таким образом, стала своеобразным заменителем “пролетарского” происхождения. Так, в одном тексте рассказывалось о “буржуазной” студентке: “Добровольно ушла на фронт. Стала пулеметчицей; занимала какую-то командную должность. Жила несколько лет с красноармейцами, носила красноармейский костюм… Она не пролетарка, но попробуй оторвать ее от пролетариата”14. Пропагандистская модель, таким образом, допускала возможность исправления “неправильного” происхождения студента участием в революционных событиях первых лет большевистской власти.
Отход от политики “пролетаризации” проявился и в законодательстве: начиная с 1923/24 учебного года право поступать в вуз на льготных условиях (наравне с “пролетариями”) получили дети профессоров и преподавателей вузов, дети обслуживающего персонала данного вуза, школьные работники и их дети (перечисленные категории стали называться “трудовой интеллигенцией”), а также “круглые сироты, находящиеся на государственном снабжении”15. В 1924 — 1925 годы в советской прессе появились сообщения о том, что “пролетаризация” высшей школы успешно завершилась.
Официальные утверждения об успешности “пролетаризации” не следует считать безосновательными. Об этом также свидетельствуют ряд воспоминаний. М.Б. Рабинович, студент ПГУ с осени 1923 года, который, отмечая, что в 1924 году “пролетарская прослойка в студенческой среде была очень мала”16, подчеркивал в то же время, что “1924 год был одним из переломных в жизни Ленинградского университета (и не только университета). Если до весны этого года еще часто встречались студенты старого типа, проявлялись прежние нравы, то и дело слышалось обращение “коллега”, то потом все стало меняться… Все чаще появлялись студенты нового облика, и внешнего и внутреннего, враждебно относившиеся к тем, кого они называли “белоподкладочниками”. Студенческие фуражки, тужурки становились редкостью”17. Автор если и не говорит о преобладании “пролетариев” по происхождению, то отмечает исчезновение “нравов” дореволюционного студенчества, отмечая как переломный момент весну 1924 года — время крупнейшей вузовской чистки (май—июнь 1924 года). В другом воспоминании Ю.Л. Юркевич разделяет студенчество 1925 года на две группы, не прибегая при этом к классовому принципу (“красные” и “белоподкладочники”). Он отмечает, что студенчество делилось на “молодежь […] окончившую трудовые и профпартшколы и прошедшую в институт с достаточной подготовкой и рабфаковцев, т.е. взрослых людей, в том числе многих членов партии, окончивших двухлетние готовившие в вузы “рабочие факультеты””18. При этом он указывает на дружеские отношения между этими группами учащихся. Из чуждых по социальному признаку в вузе был, как он пишет, только один студент (обучавшийся платно!), “сын нэпмана”19.
“Классовый” статус поступающего в годы НЭПа отошел на второй план. Член ЦК Рабпроса Ф.В. Кипарисов отмечал на объединенном заседании Президиума ЦК Союза работников просвещения и коллегии НКП, проходившем в июне 1926 года, что “важнее для хозяйственного развития иметь хорошего инженера, а не плохого инженера обязательно из рабочей среды”20. Более того, 10 июля 1926 года СНК РСФСР уравнял при поступлении в высшую школу детей работников государственных учреждений с детьми рабочих21. Это был существенный отход от классовых принципов комплектования высшей школы, объявленных в 1922 году. Одной из причин “отступления” стала невозможность в короткие сроки подготовить в вузах специалистов, необходимых государству. Еще в 1922 году об этом заявлял А.В. Луначарский. Говоря о нехватке специалистов в различных отраслях хозяйства, он подчеркивал, что “деловым образом настроенное студенчество может с удовлетворением сказать, что независимо от его происхождения, его политического прошлого и т.д., его может ждать впереди очень интересная работа и своеобразное привилегированное место в строящемся коммунистическом обществе”22.
Следует выделить еще одну причину отхода от политики “пролетаризации”. Зачисление студента в ту или иную классовую категорию зависело как от отметки в его командировочном удостоверении и личной стратегии поведения, так и от представлений членов приемных, стипендиальных, проверочных комиссий о “классовости”. Но установление классового статуса студента могло стать затруднительным; в историографии эта проблема была детально рассмотрена американской исследовательницей Ш. Фитцпатрик. Говоря о студенческой чистке, она приводит случай, о котором сообщалось в журнале “Красная молодежь” в 1924 году: проверочная комиссия не могла решить вопрос о социальном происхождении одного учащегося, потому что его отец, работавший до революции 1917 года рабочим на заводе, в 1917—1918 годах был уже пекарем, а в 1919—1923 годы — инспектором АРА23. Такая социальная мобильность отца приводила в замешательство членов комиссии, которые не знали, можно ли считать происхождение этого учащегося “пролетарским”.
Не только высокая социальная мобильность, которую отмечала Ш. Фитцпатрик, была причиной, осложнявшей придание студенту того или иного “классового” статуса. Проблемой была и разница в понимании того, что считать “физическим трудом” — одним из важнейших критериев приписывания к “пролетариату”. Вопрос о принадлежности к той или иной категории населения решался членами приемных комиссий и, таким образом, зависел от их представлений о “физическом труде”. Если работа “у станка и сохи” однозначно относилась к нему, то некоторые виды деятельности могли трактоваться различно. Так, например, “сестры милосердия”, по мнению работников приемных комиссий, должны были относиться к “трудовому элементу”, поскольку они “несут тяжелый труд по уходу за больными, связанный с физическим трудом”. Сама Н.К. Крупская отмечала, что если в приемной комиссии присутствовали красноармейцы, то сестры милосердия рассматривались как “лица физического труда”, если же нет, то как “нетрудовой элемент”24.
ЧИСТКИ ВУЗОВ И РАБФАКОВ
Всего в 1920-е годы, по данным А.Ю. Рожкова, прошли четыре вузовские “чистки”: в 1922, 1924, 1925 и 1929 годах25. Говоря о целях этих мероприятий, следует учитывать, что они проводились во время сокращения сети учебных заведений Советской России, а также сокращения приема студентов на первый курс. Как справедливо, с нашей точки зрения, отмечает канадский историк П. Конечный, “чистки” были связаны, в первую очередь, с невозможностью советского правительства содержать существующее количество сеть высших учебных заведений26. Это признавали и сами большевики, и их оппоненты, выступавшие на страницах зарубежной прессы. Таким образом, если в 1918—1920 годах происходило расширение сети вузов, то в 1924—1925 годах она сильно сокращалась27. Этот процесс сопровождался “чисткой” студентов учебных заведений, в результате которой 17% слушателей были отчислены28. Официально объявленными причинами этого были: принадлежность студентов к “непролетарской среде”, отсутствие рабочего стажа, академическая неуспеваемость, для рабфака — наличие среднего образования. Студенты последнего курса рабфаков не подлежали отчислению29. Это одна из характерных черт всех вузовских и рабфаковских “чисток” 1920-х годов. Учащиеся последних курсов не подвергались ни “классовым”, ни академическим проверкам. Причинами этого были как недостаток специалистов, так и дороговизна их подготовки.
Еще осенью 1923 года в прессе стали появляться заметки, в которых отмечалось, что в стране наблюдается “перепроизводство спецов с высшим техническим образованием”, что “уже привело к безработице квалифицированных специалистов”30. На ректорском совещании 20 ноября 1923 года заместитель народного комиссара просвещения В.Н. Яковлева заявила о намерении НКП провести “уплотнение сети высших учебных заведений” и закрыть часть из них. Она особо подчеркивала, что закрытию или сокращению подлежат вузы, готовящие специалистов, в которых страна более не нуждается. Сэкономленные средства планировалось использовать для увеличения стипендий и финансирования необходимых государству специальностей31. О перепроизводстве специалистов технических и медицинских специальностей и нехватке педагогов и работников сельского хозяйства говорил Н.И. Бухарин на XIII съезде РКП(б) в мае 1924 года32. Сокращение вузов сопровождалось “чисткой” студенческих рядов.
Сообщения о предстоящем сокращении количества студентов появились в советской прессе в начале 1924 года. Различными были мнения о том, кого же следует исключать из вузов в первую очередь. Председатель Главпрофобра И.И. Ходоровский сообщил о том, что цель “чистки” — проверка академической активности каждого студента, но выходцы из рабочих и крестьян получат льготы при ее прохождении33. С началом “чистки” в мае 1924 года он еще раз подтвердил это положение: исключают из вуза академически неуспевающих студентов, определенные льготы получают при этом пролетарии, и “только в отдельных случаях, но уже совершенно единичных случаях, решающую роль играет момент политический”34. В других статьях сообщалось, что будущая “чистка” носит исключительно классовый характер и не коснется “пролетарского” студенчества35. Этого же мнения придерживались и авторы статей эмигрантского журнала “Свободная Россия”36. В некоторых сообщениях подчеркивалось, что проверке будут подвергнуты именно те партийные студенты, которые поддержали оппозицию Л.Д. Троцкого37. Здесь следует отметить, что эти статьи появляются после принятия на XIII Всероссийской партконференции в январе 1924 года резолюции “Об итогах дискуссии и о мелкобуржуазном уклоне в партии”, нанесшей сокрушительной удар Л.Д. Троцкому и его сторонникам в партии. Неясность поставленных целей предоставляла местным проверочным комиссиям широкий круг возможностей для исключения учащихся. Данные об их работе показывают, что студенты отчислялись как по академическим (слабая успеваемость), так и по политическим причинам (“чуждый элемент”, “политическая неграмотность”).
Постановление СНК СССР “К проверке ВУЗов” от 16 мая 1924 года тем не менее указывало, что причинами “чистки” являются “чрезмерное переполнение высших учебных заведений РСФСР и невозможность обеспечить нормальный ход учебы”. Согласно постановлению, сокращение студентов следовало производить “по линии проверки их академической успешности с тем, чтобы по отношению к пролетарскому студенчеству были допущены возможные преимущества и льготы, предусматривающие особые трудности для этой категории учащихся в прохождении курса высших учебных заведений”38. От проверочных комиссий требовали, однако, не увлекаться “увольнениями по социальному признаку”39. Согласно специальной директиве ЦК РКП(б), планировалось отчислить не менее 30 тысяч студентов. В среднем численность студентов всех советских вузов должна была быть сокращена на четверть. Студентов старших курсов индустриально-технических, сельскохозяйственных и медицинских вузов следовало исключать только в случае “злостного отношения к советской власти”40.
Данные о количестве отчисленных в ходе “чистки” студентов, а также об их социальной принадлежности противоречивы. Официально НКП объявил об исключении 18 тысяч учащихся, тогда как историки (Е.Э. Платова, Ш. Фитцпатрик, А.Ю. Рожков) насчитывают от 21,1 тысячи до 26,2 тысячи студентов, то есть от 27,4% до 33,1% учащихся высшей школы до проверки41. Еще сложнее точно ответить на вопрос о том, какие социальные категории больше всего пострадали от этого мероприятия. Имеющиеся в нашем распоряжении источники не позволяют привести данные в масштабе всех советских вузов. Имеющиеся сведения по отдельным вузам Ленинграда показывают, что, например, в ЛГУ 20,5% всех исключенных официально причислялись к “пролетарской” группе42. В Ленинградском институте инженеров путей сообщения было отчислено 350 студентов (19% общего количества учащихся), из которых было уволено 76 рабочих и крестьян43.
НОРМАТИВНЫЕ ОБРАЗЦЫ ПОВЕДЕНИЯ “КРАСНОГО СТУДЕНЧЕСТВА”
Присвоение себе идентичности “красного студента” было так или иначе сопряжено с использованием нормативных образцов поведения. Так, в период борьбы с голодом в Поволжье “красные студенты” должны были доказать свою “сознательность” посредством помощи голодающим44. Также одной из обязательных задач “красного студенчества” была борьба с любыми формами проявления религиозности как в их среде, так и в деревне, куда учащихся направляли на практику45.
Одной из норм, которую должен был усвоить “красный студент”, было “правильное” понимание цели его обучения в высшей школе. Это свидетельствовало о его “сознательности” как “пролетария”. В пропагандистской модели эти цели были четко определены — он должен был стать “красным спецом” и посвятить свою дальнейшую жизнь работе “на благо советского государства и общества”. Здесь как раз проходил рубеж, четко разделяющий “своих” и “чужих”. “Прежний” студент, “белоподкладочник”, учился для себя, для диплома, для будущего “тепленького местечка”; “красный студент” — для будущего участия в построении социалистического общества46. Лозунг, напечатанный в одном из студенческих журналов, подчеркивал: “Помни слова Ленина: “Наша беда не в том, что у нас мало грамотных, а наша беда в том, что у нас учились и многие учатся для себя, а не для общества””47. С другой стороны, в пропагандистской модели присутствовал некоторый взаиморасчет: советская власть давала возможность учиться “избранным”, а те, в свою очередь, должны были в будущем отработать “свой долг”. Поднимались также вопросы “правильного” выбора профессии48. Отмечалось, что “от правильного выбора факультета высшей школы зависит и счастье личное, в смысле удовлетворенности работой, и благо общественное. Вопрос о выборе факультета — не только личное дело, но и дело государственное”49. Таким образом, за “красным студентом” признавалась свобода выбора будущей профессии, поскольку от этого зависело качество его дальнейшей работы.
Центром организации “красного студенчества” была вузовская ячейка РКП(б), фактически пришедшая на смену дореволюционному совету старост. Акцент делался на оказание ею материальной поддержки необеспеченным “пролетарским” студентам. В условиях жилищного дефицита и голода коллектив РКП(б), как подчеркивалось в одной из статей, “в срочном порядке организует мытнинское общежитие… студенческую столовую”50. В коллективе также всегда можно было найти “товарищеское сочувствие, помощь, поддержку”51. Партийный коллектив фактически воспроизводил корпоративную систему дореволюционного студенчества с ее традициями взаимопомощи, ничего нового здесь не изобретается; старое фактически преподносится под новым названием.
Коллектив РКП(б) являлся организатором и контролером всей студенческой жизни. От “красного студента” требовалось точное исполнение всех его предписаний. Поэтому “железная дисциплина” стала обязательным требованием: “Сказано — нужно сделать. Коммунистическая партия располагает силами, у нее есть красное студенчество, которое можно использовать в любой работе”52. Более того, особо в текстах подчеркивалось, что дисциплина должна быть “сознательной”. Истоки этой идеи можно найти у В.И. Ленина: “На место старой муштры, которая проводилась в буржуазном обществе вопреки воле большинства, мы ставим сознательную дисциплину рабочих и крестьян, которые соединяют с ненавистью к старому обществу решимость, уменье и готовность объединить и организовать силы для этой борьбы… Без этого сплочения, без этой сознательной дисциплины рабочих и крестьян наше дело безнадежно”53. “Красный студент”, исполняя предписания партии, демонстрировал, таким образом, свое “пролетарское сознание”54. Это делало студента агентом советской власти. Он боролся теперь не за корпоративные студенческие, а за классовые общегосударственные интересы. Фактически “красный студент” терял свой студенческий статус, он становился “пролетарием”, обучающимся в высшей школе. Отсюда особое “пролетарское” качество “красного студента”, отмечаемое в нормативных текстах, — “чувство коллективизма”, которое противопоставлялось “буржуазному индивидуализму”. Жизнь “для себя” (работа, учеба и т.д.) заменялась жизнью “для пролетарского общества и государства”. Общие идейные интересы ставились значительно выше личных55. В этом контексте пропагандировалась идея отказа от “патриархальных” семейных традиций, а порой даже от “непролетарских” родителей56.
Еще одной нормой разграничения “прежних” и “красных” студентов стала внешность, в частности гардероб. Особо отмечалось, что социальное происхождение и участие в революционных событиях сильно повлияли на облик студента. “Ново в красном, революционном студенте все. Прежде всего, совершенно нов внешний вид”, — подчеркивалось в одной статье57. В противовес принятым в дореволюционной студенческой среде “тужурке”, “мундиру” и “пальто”, пропагандистская модель ввела “солдатскую шинель” и “полушубок”58. Пересмотру подверглись и головные уборы: вместо “форменной фуражки” и “шляпы” появилась “английская кепка” и “буденовка”59. Еще одной чертой “пролетарской” одежды стала простота. В воспоминаниях бывших студенток ЛГУ 1921 — 1925 годов, А.В. Элиашевич-Вагиной и А.В. Викулиной, отмечалось, что из-за бедности “одевались тогда по-разному, что у кого было… На ноги — мужские ботинки, старенькое пальтишко, а на голове самодельная кепка”60. Конечно, следует отметить, что авторы этих текстов могли нарочито гиперболизировать тяжелые условия своего существования.
Вообще хорошая, дорогая одежда в условиях голода и послевоенной разрухи вызывала раздражение и даже злобу, что отразилось в рассматриваемых нами текстах. Ее хозяин мог быть расценен как “нэпман” или “чуждый”. Так, в одной заметке иронически отмечалось, что “можно часто слышать и наблюдать… [как] брякают “господами”, “коллегами”, целуют ручки… по последнему парижскому журналу одетым “пролетаркам””61. В одной эмигрантской статье подчеркивалось, что внешность была для проверочной комиссии важным критерием определения социального положения студентов во время “чистки” и все “более опрятно одетые” подвергались исключению62. Эти данные подтверждаются и другими документами. Так, одной из учащихся Петроградского медицинского института отказали в государственной стипендии, поскольку она “очень хорошо одевается за исключением когда является в стипендиальную комиссию слишком бедно одетой”63.
Особым качеством “красного студента” должно было стать умение оптимально распределить бюджет времени, чтобы он мог успешно совмещать хорошую академическую успеваемость с активным участием в общественной работе вуза64. Это требование появляется на фоне распространения в Советской России исследований американского экономиста Френсиса Тейлора по физиологии труда. Одним из активных популяризаторов его идей был А.А. Богданов, опубликовавший еще в 1913 году книгу “Между человеком и машиной”65. Идеи Ф. Тейлора о рационализации труда и экономии рабочего времени реализовались в Советской России в деятельности “Лиги времени”. Согласно уставу этой организации, она представляла собой “добровольное объединение ячеек при партийных, профсоюзных, красноармейских, комсомольских и вузовских организациях”. Ее цель состояла в “борьбе за правильное пользование и экономию времени во всех появлениях общественной и частной жизни”66. “Лига времени” должна была включить в этот социальный эксперимент многие группы населения, в том числе и студенчество. Учащимися вузов специально занимался кружок быта Академии коммунистического воспитания, руководимый А.Б. Залкиндом. К опыту Ф. Тейлора призывала обратиться Н.К. Крупская, отмечая, что “практичные американцы” умеют экономить время и энергию, и делая вывод, что “нужно научиться этому и нам”67.
Говоря о “новой” студенческой речи в текстах 1920-х годов, следует отметить заметную перемену — обращение, принятое среди “красных студентов”. Если для дореволюционной традиции было характерно обращение “господин” или “коллега”, то с начала 1920-х годов на смену ему приходит “товарищ”. В рассматриваемых нами текстах “коллегами” (или переделанным “красным студенчеством” словом — “калеками”) называли студентов из “чуждых”, это слово приобрело даже некоторый оскорбительный оттенок68. Нарочитое позиционирование себя как “товарища” встречалось в прессе 1920-х годов. Так, отмечалось, что на общестуденческой сходке 3 ноября 1922 года фигурировало два обращения: “товарищи” и “коллеги”. Автор подчеркивал, что достаточно этих слов, чтобы “можно было судить, какие здесь две группировки”69. Интересный случай обнаружен нами в документах ПГУ. На собрании членов коллектива РКП(б) этого вуза 14 апреля 1921 года рассматривалось дело об “оскорблении т. Кочергина т. Петропавловским”. Последний, как отмечалось в протоколе, назвал его [Кочергина] и “еще двух товарищей господами с целью оскорбления”70. И хотя собрание посчитало этот поступок “шуткой” и постановило “в следующий раз т. Петропавловскому таких слов не употреблять”71, важен сам факт разбора этого дела и обращения к помощи коллектива студента-партийца Кочергина, расценившего подобное обращение к нему как оскорбление.
ПОЛИТИЗАЦИЯ ДОСУГА: КЛУБЫ И ТЕАТР
Создание студенческих клубов — “культурно-просветительных” центров высших учебных заведений (как их тогда называли) отмечалось в советской прессе в качестве важной задачи властей. Клубы (в том числе и студенческие) подчинялись клубной секции внешкольного подотдела Отдела народного образования. Методическое руководство работой клубов осуществлялось из единого центра через разнообразные инструкции и методические пособия. Вузы и рабфаки также отсылали в центр отчеты о проделанной работе72. Клубы, таким образом, были лишены автономии в вопросах программ и способов их реализации. Даже если они были образованы на общественных началах73, то все равно подчинялись директивным указаниям НКП.
Кружки, входящие в состав студенческого клуба, управлялись президиумом, избираемым из членов клуба. Руководство вуза или рабфака, при котором создавался клуб, имело право не только контролировать деятельность клуба и каждого отдельного кружка, но и закрыть их. Фактически за каждым клубом в качестве контролирующего органа стоял партийный или комсомольский коллектив учебного заведения. Существовали кружки на членские взносы и добровольные пожертвования. Им разрешалось также устраивать сбор средств путем организации платных спектаклей, выставок, лекций и т.п. Имея довольно широкие полномочия в поисках средств для деятельности, руководство того или иного кружка не имело их в выборе программ74.
В пропагандистской модели нормой стало считаться использование студентами каникул для прохождения практики или работы в клубе, а другие виды “отдыха” рассматривались как негативно влияющие на учащегося и в идеологическом, и в академическом отношении. По этому вопросу на страницах газеты “Правда” в конце 1923 года прошла дискуссия. В статье Керженцева, посвященной обсуждению проблемы, отмечалось, что современное студенчество находится на каникулах около 5 месяцев в году, а учится соответственно лишь 7 месяцев, хотя рабочий на заводе “11,5 месяцев в году стоит у станка”. По мнению автора этой заметки, рабочий, поступивший в вуз, “вынужден работать чуть ли не вдвое меньше”, что, естественно, сказывалось на нем неблагоприятно. Для разрешения проблемы (в особенности незанятости студентов в зимние каникулы, длившиеся около 1—1,5 месяца) предлагалось проведение “экскурсий на заводы, спортивных состязаний, съездов, конкурсов, студенческих хоров, дискуссий и т.д.”75. Оппонент Керженцева в ответной статье подчеркивал, что лето уже используется студентами для прохождения практики. Зимние же каникулы нельзя использовать для учебной работы (хотя и другого вида), так как “недоедающим и недосыпающим” студентам надо “съездить подкрепиться у родных, хотя бы немного отдохнуть не столько от учебы, сколько от тяжелых условий жизни”76. В итоговой статье был указан компромиссный вывод дискуссии: “Положение наших учащихся и вузов еще так далеко от сколько-нибудь нормального, что всякий поднимаемый по поводу вузов вопрос сейчас же выталкивает за собой ряд сложных и больших тем, связанных с материальным положением учащихся и преподавателей”77. И хотя в итоге полемики была признана нереалистичность для того времени идеи непрерывного обучения, авторы не оказывались от нее, лишь откладывая время осуществления.
Одним из средств художественного воспитания учащихся был студенческий театр. А.В. Луначарский рассматривал его как “орудие пропаганды в классовой борьбе и революционном строительстве”78. По его мнению, каждая историческая эпоха имела свой, соответствующий ей театр, и, таким образом, эпоха социалистической России должна была иметь свой театр79. Из этого следовало, что целью студенческого театра была иллюстрация актуальных с точки зрения власти политических и бытовых вопросов80. Так, XIII съезд партии выдвинул пропаганду ленинизма как одну из главных задач клубов. В соответствии с постановлением были опубликованы методические рекомендации к постановке различных театрализованных сцен, таких как, например, “Отклики на смерть Ленина” и “Живые трупы”81. Для музыкальных кружков составлялись программы ленинских вечеров, включающих песни о Ленине, программы вечеров Коминтерна, где использовались красноармейские песни и рабочие гимны, а также программы атеистических вечеров — разумеется, с исполнением антирелигиозных песен и частушек82. В воспоминаниях мы находим описания подобных вечеров, соединявших агитационные лекции и диспуты с “пением, частушками, демонстрацией кинокартин, небольшими пьесами, хоровыми и сольными выступлениями”83. Развлекательные кружки, таким образом, также несли в себе идеологический компонент идеи “перевоспитания” студенчества.
В методической литературе первой половины 1920-х годов также предлагалась инсценировка судов. Их делили на общественно-политические (например, “суд над фашистами” или “суд над Гапоном”), литературные (“суд над Лопахиным”), бытовые (“суд над комсомольцем, покушавшимся на самоубийство из-за неудовлетворенной любви”), санитарно-просветительские суды (“суд над проституткой”)84. Эти массовые мероприятия были призваны демонстрировать и закреплять политические, бытовые и эстетические нормы нового общества. В этом контексте интересно выступление Бухарина на V Всероссийском съезде РКСМ, где он говорил о ведущей роли литературы в воспитании молодежи. Он отмечал наличие огромного количества фактического материала для написания “революционных романов” и приключенческих произведений о Гражданской войне и деятельности ВЧК. При этом Бухарин подчеркивал тот факт, что этот материал не используется советскими авторами, хотя, по его мнению, “по интересности фабулы, по занимательности событий” может “перещеголять всякого Пинкертона”85.
В 1924 году в методической литературе появилась программа работы клубов, включавшая в себя четыре цикла, в которых должны были участвовать все кружки: научные, политические, экономические и художественные. Первый цикл — октябрьский — занимался изучением революционной деятельности Ленина и истории Октябрьской революции. Второй — антирелигиозный — исследовал научные теории происхождения человека и Вселенной. Третий — советский — включал в себя разделы о советском праве, культурных достижениях СССР, новом быте и Красной Армии. И наконец, четвертый — историко-революционный — изучал историю французской революции, РКП и Коминтерна86.
В советской прессе первой половины 1920-х годов постоянно появлялись заметки о открытии новых клубов или кружков. Нет, пожалуй, ни одного номера изученных нами журналов, где не содержалось бы сообщение об организации, работе или достижениях какого-либо клуба или кружка87. Вместе с тем в первой половине 1920-х годов выказывалось беспокойство о том, что студенческие клубы и кружки “нередко хиреют, а то и просто существуют на бумаге”88. Последнее отчасти было связано с дефицитом преподавателей “политических предметов”. Так, на совещании вузовских ячеек при ЦК РКП(б) представители различных высших учебных заведений, говоря об успешном открытии у себя кружков, отмечали общую проблему — “нехватки политически грамотных педагогов”89.
МАТЕРИАЛЬНЫЕ ПРИВИЛЕГИИ “КРАСНОГО СТУДЕНЧЕСТВА”
Одной из основных материальных привилегий “красного студенчества” была государственная стипендия. В постановлении СНК от 2 августа 1918 года властями было заявлено намерение обеспечить государственными стипендиями всех студентов “из среды пролетариата и беднейшего крестьянства”90. В период Гражданской войны не существовало тем не менее единой системы материального снабжения учащихся вузов. Стипендии получали в основном те, в ком особо нуждалась РККА (будущие инженеры, ветеринары, врачи). С 1922 года началась регулярная выдача студентам стипендий. Студенты получали как государственные, так и частные (с 1925 года — хозяйственные, выплачиваемые студенту каким-либо предприятием с условием последующей работы на нем студента) стипендии. Стипендия назначалась сроком на один учебный год91. С введением классовых принципов комплектации вузов властями был утвержден и классовый принцип распределения стипендий. В 1922 году СНК выделил 25 000 государственных стипендий для студентов РСФСР. При этом в постановлении подчеркивалось, что они должны быть “предоставлены исключительно лицам пролетарского происхождения, командированным в ВУЗ рабочими, профессиональными и партийными организациями”92. Согласно постановлению НКП все студенты — выпускники рабфаков должны были в обязательном и первоочередном порядке обеспечиваться стипендиями93. Подобные правила сохранялись на протяжении 1920-х годов, даже после официального окончания “пролетаризации”.
Основная привилегия слушателей рабочих факультетов заключалась в том, что с 1921 года — со времени первого выпуска — рабфаковцы получили право без экзаменов и классовой проверки поступать в вузы (либо по распределению, либо по собственному выбору). Кроме того, политика НКП в отношении рабфаков предполагала постоянное увеличение количества выпускников. На заседании коллегии НКП 3 января 1923 года было решено в течение последующих 3—4 лет увеличить число обучающихся на рабочих факультетах до 50 000 человек, “обеспечив, таким образом, 50% ежегодного пополнения поступающих в высшие учебные заведения окончивших Рабфаки”94. Уже через год, в 1924/25 учебном году, для рабфаковцев было выделено 8000 мест. При этом общая норма приема в вузы в том году составляла 13 600 человек95. Более того, согласно особому постановлению НКП от 24 марта 1924 года, было решено “прием студентов во все высшие индустриально-технические учебные заведения РСФСР ограничить исключительно лицами, оканчивающими в 1924 году курс рабочих факультетов”96. После отмены “пролетаризации” политика увеличения процента рабфаковцев в числе первокурсников пошла на убыль. К 1925/26 году количество рабфаковцев, поступающих в вузы, уменьшилось: ими было занято 7240 (по другим данным — 7320) из 16 230 студенческих вакансий. В процентном соотношении выпускники рабфаков составляли в 1923/24 учебном году 11% всех первокурсников, в 1924/25-м — 43,3%, в 1925/26-м — 28,3%. Хотя на протяжении 1920-х годов рабфаковцы сохраняли за собой право первоочередного зачисления в студенты без экзаменов и “классовой” проверки, до 1928/29 учебного года их процент среди первокурсников постепенно снижался97.
Если резюмировать политику государства применительно к высшей школе первой половины 1920-х годов, можно отметить, с одной стороны, преобладание классово-идеологических критериев, с другой — необходимость учитывать рационально-хозяйственные и академические резоны. Насильственная и форсированная демократизация в виде ставки на “красного студента” лишь подчеркивала новые, невиданные ранее параметры реализации государственной академической политики. Решающие сдвиги в изменении социального склада и общей ориентаций студенчества пришлись на 1924 год; решающую роль в этом сыграли не только чистка или идеологическая индоктринация, но более длительный процесс приспособления и самовоспитания в духе лояльности широких кругов образованной молодежи — советской уже не только по формальному названию.
ПРИМЕЧАНИЯ
1) Богданов А.А. Культурные задачи нашего времени. М., 1911. С. 69—70. См. также: Он же. Пролетарский университет (1918) // Богданов А.А. О пролетарской культуре. 1904—1924. М.; Л., 1925. С. 247.
2) Богданов А.А. Культурные задачи… С. 70; Он же. О пролетарской культуре… С. 250.
3) См. важные работы: Марков А.Р. Легко ли быть студентом? Работы 1995— 2002 гг. М., 2005; Платова Е.Э., Пшенко К.А. Новое студенчество России: образ жизни. 20-е годы 20-го столетия. СПб., 1999; Konecny P. Builders and Deserters: Students, State, and Community in Leningrad, 1917—1941. Montreal and Kingston: McGill-Queens University Press, 1999; Halfin I. From Darkness to Light: Class, Consciousness, and Salvation in Revolutionary Russia. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 2000.
4) Сборник декретов и постановлений рабочего и крестьянского правительства по народному образованию. Вып. 1. М., 1919. С. 56.
5) Покровский Н. Как у нас началась пролетаризация высшей школы // Петроградская правда. 1922. 28 сентября.
6) Вихирев Н. Итоги и перспективы развития рабфаков // Красная молодежь. 1924. № 2. С. 89.
7) “Положение о рабочих факультетах”, принятое коллегией Отдела рабфаков от 29 августа 1921 года, утвержденное президиумом коллегии Главпрофобра от 2 сентября 1921 года // Красный студент. 1923. № 6. С. 25; см. также: Положение о рабочих факультетах // Красный студент. 1924. № 7. С. 32; Еженедельник народного комиссариата просвещения. 1924. № 5 (26). С. 11.
8) Челяпов Н.И. Рабочие факультеты и профессиональные союзы // Вестник рабочих факультетов. 1921. № 2—6. С. 8.
9) Купайгородская А.П. Высшая школа Ленинграда (1917 — 1925). Л., 1984. С. 127.
10) Правила приема в высшие учебные заведения в 1922—1923 учебном году [ЦГА ИПД СПб. Ф. 601. Оп. 1. Д. 350. Л. 46]; Правила приема в высшие учебные заведения в 1923 году // Красный студент. 1923. № 6. С. 30—32; Условия поступления в высшие учебные заведения РСФСР в 1923—1924 учебном году // ЦГА СПб. Ф. 4331. Оп. 1. Д. 2894. Л. 23—24; Правила приема в высшие учебные заведения в 1924 году // Красный студент. 1924. № 7. С. 39—40; По вопросу о приеме в ВУЗы в 1924 году // Еженедельник народного комиссариата. 1924. № 8 (29). С. 1—3; Правила приема в высшие учебные заведения РСФСР в 1925 году // ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 76. Л. 9—10 об.; Еженедельник народного комиссариата просвещения РСФСР. 1925. № 10 (60). С. 12—14.
11) О социальном происхождении “красного студента”: Иванчиков В. Смена. К генеалогии русского студенчества // Пролетарское студенчество. 1922. № 1. С. 47; Платонов А. Рабфаковцу // Знамя рабфаковца. 1922. № 2-3. С. 93; Егоров П. Кто мы ? // Там же. С. 108; Федотов Н. Из завода в рабфак // Студент-рабочий. 1922. № 7. С. 15; Мещеряков Н. Современное студенчество и его нужды // Высшая школа в РСФСР и новое студенчество. М., 1923. С. 53; Богданова К. Студентка // Красный студент. 1923. № 11-12. С. 31—32; Гуревич С.Г. Владимир Ильич, студенчество и рабочая молодежь // Там же. 1924. № 2. С. 19; Шенкман А. Пролетарий в ВУЗе // Итоги и перспективы рабочих факультетов. Л., 1925. С. 107; Фомин Н. Рабфаковец // Там же. С. 111; Юсов В. Красный студент // Там же. С. 119; Ковесский В. “34” // Рабфаковец. 1925. № 1. С. 2.
12) Главпрофобр и Главполитпросвет — комитеты в составе НКП. Главпрофобр учрежден в 1921 году, в изучаемый нами период его возглавлял И.И. Ходоровский. Варвара Николаевна Яковлева работала в руководстве Главпрофобра. Этот комитет занимался подготовкой кадров для всех отраслей “народного хозяйства и социалистического строительства” (вузы, рабфаки, среднее и начальное образование). Главполитпросвет был учрежден в составе НКП в 1920 году. На всем протяжении его существования его возглавляла Н.К. Крупская. Этот комитет руководил “массовым политическим просвещением” взрослого населения (ликбезы, школы и курсы для взрослых, клубы, библиотеки, избы-читальни), а также “партийным просвещением” (коммунистические вузы, советские партийные школы).
13) Луначарский А.В. Студенчество и контрреволюция // Луначарский А.В. Проблемы народного образования. М., 1923. С. 18.
14) Мещеряков Н. Современное студенчество и его нужды // Высшая школа в Р.С.Ф.С.Р. и новое студенчество. М., 1923. С. 53.
15) Положение о комиссиях по проведению приема в студенты ВУЗ [ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 364. Л. 76]; О порядке зачисления в студенты ВУЗ // Вузы и Рабфаки. Справочная книжка. М., 1923. С. 42—43.
16) Рабинович М.Б. Воспоминания долгой жизни. СПб., 1996. С. 76.
17) Там же. С. 84.
18) Юркевич Ю.Л. Минувшее проходит предо мною… М., 2000. С. 85.
19) Там же. С. 86.
20) Цит. по: Купайгородская А.П. Советская высшая школа в 1917—1928 гг. Дис. … докт. ист. наук. Л., 1990. С. 257—258.
21) Там же. С. 258.
22) Луначарский А.В. Студенчество и новая экономическая политика // Пролетарское студенчество. 1922. № 1. С. 7.
23) Fitzpatrick Sheila. The Problem of Class Identity in NEP Society // Russia in the Era of NEP: Explorations in Soviet Society and Culture. Bloomington, Indianapolis. 1991. P. 14; Ш-рин В. Чистят // Красная молодежь. 1924. № 2. С. 126.
24) Крупская Н.К. О классовом приеме в вузы // Правда. 1923. 15 августа.
25) Рожков А.Ю. В кругу сверстников. Жизненный мир молодого человека в советской России 1920-х гг. Т. 1—2. Краснодар, 2002. Т. 1. С. 235.
26) Konecny P. Chaos of Campus: The 1924 Student Proverka in Leningrad // Europe-Asia Studies. 1994. Vol. XLVI. № 4. P. 618.
27) Купайгородская А.П. Высшая школа Ленинграда… С. 50—55, 103—104.
28) Хроника // Бюллетень официальных распоряжений и сообщений НКП. 1922. № 3. С. 5.
29) “Положение о проверочных комиссиях по пересмотру состава студентов рабочих факультетов” от 9 января 1922 года // ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 209. Л. 22.
30) Росский А. К вопросу о положении студенчества // Правда. 1923. 31 октября.
31) Яковлева В.Н. План работы Главпрофобра в области высшей школы на 1923/24 учебный год // Еженедельник Народного комиссариата просвещения. 1924. № 1. С. 18; об этом же см.: Агеев П. Вузы и рабфаки // Правда. 1924. 22 февраля.
32) Бухарин Н.И. О работе среди молодежи // Партия и воспитание смены. Л., 1925. С. 554.
33) Ходоровский И.И. К проверке состава учащихся // Красная молодежь. 1924. № 1. С. 114; Он же. К проверке состава студенчества // Правда. 1924. 30 апреля; К проверке вузов // Правда. 1924. 18 мая.
34) Ходоровский И.И. Как работают комиссии по проверке вузов // Правда. 1924. 27 мая.
35) Аграновский. Чистка // Красный студент. 1924. №. 1. С. 46—47; Покровский В. К проверке качественного состава студентов ВУЗ’ов // Там же. № 6. С. 1; о необходимости именно “классовой” чистки говорилось в отчете губернского комитета РКП(б) партийной конференции “о партийной прослойке в учебных заведениях губернии” (Культурное строительство в Саратовском Поволжье. Ч. I. 1917—1928 гг. Саратов, 1985. С. 135—136).
36) Чистка высших учебных заведений. (Из Петрограда) // Свободная Россия. 1924. № 4. С. 257—258; Выгоняют. (Письмо студентки) // Там же. № 5. С. 342— 343; Строев В. Положение школы в СССР // Там же. 1925. № 7. С. 471; Студенческая жизнь // Там же. С. 488.
37) Молотов В. К текущему моменту // Красная молодежь. 1924. № 1. С. 5—13; Ярославский Е. К проверке коммунистического состава вузов // Там же. С. 50—54.
38) Еженедельник народного комиссариата просвещения. 1924. №. 11. С. 4—5.
39) Цит. по: Рожков А.Ю. В кругу сверстников… С. 242.
40) Там же. С. 238.
41) Рожков А.Ю. В кругу сверстников… С. 244—245. В эмигрантской прессе отмечалось, что отчислению подверглись 19,1% учащихся вузов и 6,4% рабфаковцев. Розенберг В. Пустоплясы и Коняка. (Сказки и быль о русской школе советского времени) // Свободная Россия. 1926. № 9. С. 38.
42) Konecny P. Chaos of Campus… Р. 625.
43) Бер-вич С. Итоги академической проверки // Красный студент. 1924. № 7. С. 22.
44) Гражданский долг и товарищеская солидарность // Вестник рабочих факультетов. 1922. № 2—6. С. 105; Студенчество и помощь голодающим // Пролетарское студенчество. 1922. № 2. С. 43.
45) Чудинов Ф. Завет коммунара // Студент-рабочий. 1921. № 2. С. 12; Лукницкий К. Необходим бунт против бога // Красный студент. 1923. № 2—3. С. 29— 30; Бродянский Б. Из дней… (Заметки в блок-ноте) // Там же. № 4. С. 46.
46) О целях обучения “красного студента” см.: Верхотурев А. Наш долг // Студент-рабочий. 1921. № 3. С. 14; Максимов А. Проблема приема на рабфаки // Вестник рабочих факультетов. 1921. № 2—6. С. 13; Эссен Э. От какого наследства мы не отказываемся // Красный студент. 1923. № 4. С. 3—6; На пороге // Там же. № 7—8. С. 5; Знамя рабфаковца. 1923. № 10. С. 179; Крупская Н.К. Партия и студенчество // Красная молодежь. 1924. № 1. С. 18—19; Она же. К вопросу о красных спецах // Там же. № 4. С. 63—64; Веллер Л.И. Каким должен быть советский инженер // Красный студент. 1925. № 3. С. 13.
47) Студент-рабочий. 1922. № 7. С. 2.
48) См., например: Радский М. Кем быть? // Красный студент. 1924. № 7. С. 23— 25; Интролигатин С. Выбор профессии молодежью // Там же. С. 26—29.
49) Сигов М. На распутье // Студент-рабочий. 1922. № 6. С. 7.
50) Воз-кий К. Как перерождался Госуниверситет // Красный студент. 1923. № 7— 8. С. 58.
51) Красный студент. 1924. № 2. С. 40.
52) Еремин В. Работа студенчества в Надежднинском заводе // Студент-рабочий. 1923. № 1. С. 27.
53) Ленин В.И. Задачи союзов молодежи // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 306. Об этом см. также: Крупская Н.К. Социально-общественное воспитание в школе рабочих и подростков // Вопросы обучения без отрыва от производства. Сборник статей и речей. М., 1960. С. 67.
54) О “дисциплине” “красного студента” см. также: Суница Л. Октябрь и высшая школа // Студент-рабочий. 1923. № 2. С. 4; Сибирский Ю. На борьбу с “арапничеством” // Красный студент. 1925. № 3. С. 37.
55) Залкинд А.Б. Революция и молодежь. М., 1924. С. 51—52; Коллонтай А.М. Речь на II Всероссийском съезде РКСМ // Избранные статьи и речи. М., 1972. С. 296—297; Крупская Н.К. Международный конгресс по моральному воспитанию // В поисках новых путей: Сборник статей. М., 1924. С. 134; Луначарский А.В. Речь о социальном воспитании. Пг., 1919. С. 4—5, 10—11; Уралов Ал. [Новая жизнь] // Красный студент. 1924. № 2. С. 40.
56) Коллонтай А.М. Речь на II Всероссийском съезде РКСМ… С. 298; Уралов Ал. Указ. соч. // Красный студент. 1924. № 2. С. 40.
57) Лемке М. Новое студенчество // Красный студент. 1923. № 1. С. 21.
58) Шляхман А. Студенческие организации в эпоху диктатуры пролетариата // Пролетарское студенчество. 1922. № 1. С. 11; В университетском коридоре (С натуры) // Студент-рабочий. 1923. № 1. С. 24; Оршанский Б. Рабфак — детище Октября // Там же. № 2. С. 10; Слепнев Н. В чужой семье // Знамя рабфаковца. 1923. № 1—2. С. 90; Ефимов П. Закрыть или реформировать? // Красный студент. 1923. № 5. С. 24; Воз-кий К. Как перерождался Госуниверситет? // Там же. № 7—8. С. 57; Григсельбар. Годовщина Рабфака П.П. Ун-та // Там же. 1924. № 1. С. 33; Аграновский. Чистка // Там же. С. 46; Сенюшкин Ф.М. Высшая школа и профсоюзы // Высшая школа в Р.С.Ф.С.Р. и новое студенчество. М., 1923. С. 42; Сычев Ф. Сходка (Из прошлого) // Итоги и перспективы рабочих факультетов. Л., 1925. С. 101; Козлов Б. Комсомол в Институте // На пути к победе. Из революционной истории Горного института. Л., 1925. С. 173.
59) Келлер И. Рабфаковец // Студент-рабочий. 1923. № 2. С. 12; Львов С. На перепутье // Красный студент. 1924. № 3. С. 19; Кириллов. Из воспоминаний // Итоги и перспективы рабочих факультетов. Л., 1925. С. 103; Козлов Б. Комсомол в Институте. С. 173.
60) На штурм науки. Воспоминания бывших студентов факультета общественных наук / Под ред. В. В. Мавродина. Л., 1971. С. 325.
61) Больное в Ленинградской консерватории // Красный студент. 1924. № 10—11. С. 31.
62) Строев В. Положение школы в СССР // Свободная Россия. 1925. № 7. С. 471.
63) Протокол заседания стипендиальной комиссии Петроградского медицинского института и председателя Петропрофобра т. Первухиной 19 декабря 1922 года [ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 367. Л. 32].
64) Товаровский Б. Борьба за время в студенческом быту // Красный студент. 1923. № 9—10. С. 37—38; Колпащикова З. Работа над бытом // Там же. 1924. № 4. С. 98—100; Ветчинкин Н. Бюджет времени студенчества и методическая работа // Красная молодежь. 1924. № 3. С. 105—108.
65) Богданов А.А. Между человеком и машиной (О системе Тейлора). СПб., 1913.
66) Устав “Лиги времени” // Правда. 1923. 14 сентября. О “Лиге времени” см. также: Иванов А. Борьба за время // Правда. 1923. 2 сентября; Он же. Борьба за время // Правда. 1923. 9 сентября; Титов В. НОТ и Лига Времени // Правда. 1923. 2 сентября.
67) Крупская Н.К. Организация самообразования // Крупская Н.К. Воспитание молодежи в ленинском духе. М., 1989. С. 115—124. Первое издание этого сборника было в 1925 году.
68) Об обращении “товарищ” см.: Слепнев Н. В чужой семье // Знамя рабфаковца. 1923. № 1—2. С. 90—91; В университетском коридоре // Студент-рабочий. 1923. № 1. С. 42; Воз-кий К. Как перерождался Госуниверситет // Красный студент. 1923. № 7—8. С. 58; Янский Г. Дом пролетарского студенчества // Там же. 1924. № 1. С. 35; Львов С. На перепутье // Там же. № 3. С. 19; Больное в Ленинградской консерватории // Красный студент. 1924. № 10—11. С. 31; Огурцов И. К вершинам науки // Итоги и перспективы рабочих факультетов. Л., 1925. С. 104—105; Заузолков. Горный Рабфак // Там же. С. 110.
69) И.Ч. Падение Иерихонской крепости // Петроградская правда. 1922. 30 ноября.
70) Протокол собрания членов коллектива РКП(б) ПГУ от 14 апреля 1921 г. [ЦГА ИПД СПб. Ф. 984. Оп. 1. Д. 22. Л. 9 об.]
71) Там же.
72) Петроградский губернский отдел народного образования. Отчет за 1922—1923 учебный год и краткий обзор деятельности отдела. Петроград, 1923. С. 194.
73) Купайгородская А.П. Высшая школа Ленинграда… С. 125.
74) Устав научно-технического кружка при Втором петроградском политехническом институте; устав художественного кружка при Втором петроградском политехническом институте; устав химического кружка при ПГУ; устав научнотехнического кружка при Петроградском техническом институте [ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 281. Л. 15, 17, 37, 65—68].
75) Керженцев П. Беда наших вузов // Правда. 1923. 22 ноября.
76) Каменский А. Правда о вузах и студентах // Правда. 1923. 1 декабря.
77) Керженцев П. Еще о вузах // Правда. 1923. 8 декабря.
78) Луначарский А.В. Театр и революция. М., 1924. С. 21—22.
79) Там же. С. 18; Луначарский А.В. Чему служит театр. М., 1925. С. 5, 10—14, 26.
80) Долинский С., Бергман С. Массовая работа в клубе. М., 1924. С. 105; Любинский. Студенчество и театр // Красный студент. 1924. № 1. С. 41—42.
81) Бергман С., Долинский С. Кружковая работа в клубе. М., 1925. С. 24—28.
82) Там же. С. 130—131.
83) Приходько П.Т. О моих учителях // Высшая школа и научно-педагогические кадры Сибири (1917—1941 гг.). Новосибирск, 1980. С. 52; Чиркова К., Муллакаева Р. Наш кинолекторий // Студенческий клуб. Л., 1968. С. 231.
84) Долинский С., Бергман С. Массовая работа в клубе. С. 51—99; Долинский С. Суд беспартийных рабочих и крестьян над Красной Армией. М., 1923; Он же. 9 января в школе. М., 1923. С. 38—57.
85) Бухарин Н.И. Коммунистическое воспитание молодежи в условиях НЭПа // ЦГА ИПД. Ф. 601. Оп. 1. Д. 266. Л. 10 об.—11.
86) Долинский С., Бергман С. Массовая работа в клубе. С. 33—43.
87) Мерман. Работа литературно-художественного кружка // Студент-рабочий. 1921. № 2. С. 18; Петросян П. Очаг коммунистической революции на Востоке // Пролетарское студенчество. 1922. № 1. С. 77; Свердловский университет // Там же. № 2. С. 60; Апирин А. Рабочий факультет им. М.Н. Покровского // Там же. С. 62; Горная Академия // Там же. С. 63; А.З. Пречистенский рабфак // Правда. 1923, 10 марта; Янский Г. Дом пролетарского студенчества // Красный студент. 1924. № 1. С. 35; Вольф Т. В Ленинградском Индустриальном Политехникуме // Там же. № 4—5. С. 46; Цыпышев Д. Студкоры ЛГУ // Там же. 1925. № 1. С. 30; Студкоры, за работу // Там же. № 2. С. 4.
88) Молотов В. За работу! // Красная молодежь. 1924. № 2. С. 9—10.
89) О работе ячеек РКП(б) высших учебных заведений. (Материалы совещания ВУЗовских ячеек при ЦК РКП(б) 25 — 27 февраля 1925 года). М., 1925. С. 41— 42, 49, 51, 67, 91.
90) Сборник декретов и постановлений рабочего и крестьянского правительства по народному образованию. Вып. 1. М., 1919. С. 57; Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С. 34.
91) Купайгородская А.П. Высшая школа Ленинграда… С. 132.
92) Постановление СНК РСФСР “О государственных стипендиях” от 20 мая 1922 года // ЦГА СПб. Ф. 2556. Оп. 1. Д. 278. Л. 18.
93) Циркуляр НКП председателям местных стипендиальных комиссий при ВУЗ за 1922 год // Бюллетень официальных распоряжений и сообщений НКП. 1923. № 6. С. 5.
94) Бюллетень официальных распоряжений и сообщений Народного комиссариата просвещения. 1923. № 7. С. 9.
95) Циркуляр НКП № 43 “По поводу приема в ВУЗы в 1924 году” // Еженедельник народного комиссариата просвещения. 1924. № 10 (31). С. 9.
96) Там же. № 8 (29). С. 1.
97) Разверстка нормы приема по ВУЗам РСФСР в 1925 году // Там же. 1925. № 15 (65). С. 31; Вышинский А. Роль рабфаков в деле пролетаризации высшей школы // Красное студенчество. 1928/1929. № 11. С. 5.