Опубликовано в журнале НЛО, номер 5, 2007
25—26 мая исследовательский центр “Республика” Европейского университета в Санкт-Петербурге провел семинар “THE MATERIALITY OF RES PUBLICA”. Целью семинара было предложить новый ракурс видения республиканского политического устройства, позволяющий взглянуть одновременно на концептуальные и на материальные основания республик. В первый день с докладами выступили Королевский профессор новой истории Кембриджского университета Квентин Скиннер и профессор Парижского института политических исследований Доминик Кола.
Традиционно яркий доклад Квентина Скиннера был посвящен материальным выражениям представлений англичан о res publica после свержения монархии в середине XVII века. Актом мая 1649 года Англия была провозглашена республикой (при этом употреблялись слова “res publica” и “commonwealth”). Революция, казнь короля и провозглашение республики были беспрецедентными событиями для того времени, и поэтому чрезвычайно остро стоял вопрос легитимации новой власти, или Respublica anglicana. Новая власть была принята далеко не всеми. Казнь короля воспринималась многими как простое убийство, и от того убитый король выступал в образе мученика. Другие считали, что парламент также стал тиранической властью после того, как его чистку произвела армия. Эти альтернативные точки зрения обосновывались не только аргументацией многочисленных публикаций того периода, но, как отметил Кв. Скиннер, и их материальными воплощениями, то есть образами, помещенными на обложки книг.
Одна из самых популярных книг 1649 года, “Eikon Basilike” Дж. Годена, пережившая 35 переизданий в первый год после выхода и представляющая роялистскую позицию, содержит изображение короля, стоящего на коленях перед Библией. Все королевские регалии при нем, он лишь сменил корону на терновый венец. На картине он — безусловный носитель суверенитета; подчеркивается, что он — эталон и оплот моральных качеств. А на божественную природу его власти указывает ниспадающий с небес свет. В противоположность такому представлению позиция части духовенства заключалась в том, что вся власть от Бога (см. Послание к римлянам). Позиция же власти состояла в том, что с установлением республики были устранены все препоны миру и свободе народа. Материальным воплощением такой позиции стала Великая печать Англии, на которой изображена лишь Палата общин без неизбираемых короля и Палаты лордов и сделана надпись: “1651, в третий год с Божьего благословения восстановленной свободы”. В тот же год выходит “Левиафан” Т. Гоббса. Знаменитое изображение Левиафана на обложке книги призвано не только отразить концепцию Гоббса о единстве множества в фигуре представителя и о взаимосвязи идей защиты и подчинения, но также и легитимировать действующую власть. Картина на обложке “Левиафана” не старается показать ни божественное происхождение власти, ни личные добродетели правителя. На ней народ объединен в одной фигуре и одновременно находится под головой суверена, что и отражает идею подчинения суверену, который обеспечивает его безопасность. Это и воплощает идею подчинения власти, которая способна защитить, то есть на тот момент Respublica anglicana под руководством О. Кромвеля. Таким образом, Кв. Скиннер продемонстрировал, что борьба политических аргументов и понятий продолжается и в их графическом воплощении.
Доминик Кола в своем докладе продолжил тему материального воплощения идеи республики, но сделал это уже на примерах статуй Французской республики. Согласно наблюдениям докладчика, в Париже есть как минимум около 100 статуй и изображений женщин с короной в виде крепостных стен. С момента установления Третьей республики в 1870 году герб Парижа стал украшать практически все вещи, связанные с публичной деятельностью, и статуи с короной в виде крепостных стен приобретали особое, республиканское значение. Д. Кола предложил интерпретировать данные статуи как воплощение особого рода политической идентичности. В каждом политическом режиме можно определить его собственные публичные объекты, которые утверждают его идентичность. В случае Французской республики такими объектами оказываются статуи коронованных женщин. Крепостные стены, в форме которых была сделана корона, символизировали далеко не только оборону города, они связывались с самим основанием города и политическим маркером, определяющим пределы гражданства. С помощью строительства новых статуй и апроприации старых Третья республика расширяла свое присутствие в политическом пространстве. Они стали теми объектами пространства, вокруг и относительно которых разворачивалась общественная жизнь, организовывалась администрация республики и структурировалась политика Парижа (а также других городов).
Как следовало из доклада С. Трояновского (Новгородское общество любителей древностей) и О. Хархордина (ЕУСПб) на второй день семинара, у древнейшей русской республики — Новгорода — также было свое материальное воплощение, являвшееся центром ее жизни. Летописные описания и впервые проведенные археологические раскопки на дне р. Волхов позволяют говорить, что подобным центром республиканской жизни был Великий мост. Новгородский Великий мост был сложным устройством, связывающим Торговую и Софийскую стороны города, и требовал постоянных усилий всего города для его поддержания и восстановления. На нем протекала активная экономическая жизнь, мост был местом, где разворачивалась политическая борьба и совершались казни. Он был тем объектом, который собирал республику воедино и касался жизни практически всех граждан.
В своем докладе Е. Правилова (Принстонский университет) обратилась к вопросу дискурсивного оформления объектов, принадлежавших к особой сфере публичного или общественного в противоположность частному и государственному, в Российской империи в конце XIX — начале XX вв. Е. Правилова рассмотрела этот вопрос на примере формирования различных режимов прав собственности. На законодательном уровне и на уровне практической реализации понятию “публичная собственность” в России места не было, что отчасти и повлекло за собой неспособность страны использовать и развивать, например, свои гидроресурсы. Однако в той же имперской России в процессе дебатов по вопросам прав собственности к концу XIX в. по необходимости вырабатываются такие понятия, как “общее пользование” или “публичная собственность”. С помощью понятий такого рода только в этот период русской истории начинает осознаваться публичный характер вещей, которые не могут принадлежать отдельным индивидам или государству как собственнику.
М. Ильин (МГИМО) предложил версию концептуального развития идеи государственной власти в России и ее связи с res publica. Начав с идеи К. Кавелина о “самодержавной республике”, в которой самодержавный народ определяет свою самодержавную власть и, следовательно, должен жить под властью царя, М. Ильин проследил ее связь с советским государством и современной Россией. После 1917 года взаимосвязь верховной власти и народа осуществлялась с помощью концептуальной формулы массы — класс — партия — вождь. Концептуальное оформление современной идеи России, по сути, напоминает формулу “самодержавная республика”. Интеграция верховной власти и народа схватывается формулой “суверенная демократия”. Это понятие, которое М. Ильин не оставил без критики, и составляет основу концептуального базиса современной российской политики.
О. Хархордин в своем докладе сфокусировал внимание непосредственно на римской практике обращения с термином “res publica”. Анализ перформативных использований термина может сказать нам многое о связи людей и вещей в республике. В этом смысле оказалось показательным сравнение употреблений термина Цезарем и Цицероном. Имперское употребление термина характеризовалось стремлением назвать что-либо “res publica” и таким образом указать на содержание этого термина, в то время как республиканское употребление было более разнообразным и преимущественно оспариваемым. Республиканское использование термина определялось коллективным размышлением и достижением согласия среди равных, а не простым наименованием материальной основы республики. От того оно включало и вещи, к которым невозможно прикоснуться, а это в свою очередь придавало самой идее res publica смысл политического идеала, способного объединить вокруг себя граждан.
В заключение отметим доклад Т.-К. Лехтонена (Университет Хельсинки), представившего взгляд на трансформацию места “материального” в социальных науках. Материальность, как отметил докладчик, сегодня перестает быть феноменом заднего плана, к которому можно пытаться сводить общественные взаимоотношения. Теперь она, как и сами общественные отношения, становится феноменом переднего плана, во многом благодаря популяризации подхода Б. Латура. Благодаря такой трансформации теперь все чаще в фокус исследований попадают способы “жизни вместе”, включающие множество разнообразных акторов (от самих людей до их одежды, жилья, различных систем коммуникации). Чтобы адекватнее сегодня понять устройство того или иного общества, нужно изучать эти различающиеся системы кристаллизации материальных и нематериальных акторов.
Евгений Рощин
17—18 июня в Венеции, одновременно с традиционной биеннале, проходило еще одно немаловажное культурное мероприятие: два дня мастер-класса для соискателей докторской степени по урбанизму в Университете архитектуры (IUAV). Организованные преподавателями и архитекторами Паолой Вигано и Бернардо Сеччи, эти мастер-классы были посвящены некоторым социальным, градостроительным и архитектурным аспектам советской и постсоветской России.
Отметим сразу одну интересную деталь: в выступлениях всех участников была так или иначе затронута идея культурного и архитектурного наследия России, хотя это и не предусматривалось изначальной программой.
Первая часть в основном предназначалась для докторантов Университета. Рассматривались методы и результаты научной работы по Москве конца 1990-х годов, проведенной группой парижских архитекторов, историков и социологов при поддержке французского Министерства высшего образования и научных исследований.
Второй день, рассчитанный на более широкую публику, объединил выступления Жозет Бувар, Сары Картон Де Граммон, Елизабет Ессаян, Жан-Луи Коэна, Алессандро де Маджистриса, Влады Травен и Катерины Азаровой.
Итак, в первый день мастер-класса мы (К. Азарова, С. Картон Де Граммон, Е. Ессаян, В. Травен) изложили студентам ход научной работы, целью которой было изучение постперестроечного контекста, на примере поселка Сокол, кварталов вокруг Тверской улицы и микрорайона Перово. Эта работа не претендовала на законченное исследование с выводами. Ее целью было скорее разностороннее описание таких элементов, как новые тенденции в градостроительных и архитектурных планировках, существенные изменения в образе жизни и системах ценностей горожан, новые законы, связанные с управлением и владением жильем и землей.
Учитывая неосведомленность молодых венецианских урбанистов в вопросах нынешней российской внутренней политики, быта и культуры, задача была непростая. Тем не менее мы попытались изложить наиболее доходчиво ход этой совместной работы, обобщая выводы и не вдаваясь в детали. Этот день выступлений прошел успешно и, как нам позже сообщили преподаватели, помог некоторым студентам в выборе ими темы исследования. Второй день, обращенный к более широкой аудитории, представил достаточно компактные темы.
Выступление антрополога Сары Картон Де Граммон базировалось на результатах ее исследования по поселку Сокол. Единственный сохранившийся из пригородных поселений 1920-х годов — спланированных с некоторой отсылкой к актуальной тогда теории города-сада, — Сокол относится сегодня к памятникам советского периода. С. Картон Де Граммон рассказала его историю, остановившись на традициях жителей, их взгляде на поселок как на наследие, хранителями которого они являются. Сегодня среднеобеспеченным семьям продолжать жить в поселке непросто: с одной стороны, техническое содержание дома 1920-х годов — дело дорогостоящее, с другой, спрос на индивидуальные дома с садом в десяти минутах от сегодняшнего центра столицы растет вместе с ценами. И тем не менее продают дома пока еще немногие. С точки зрения С. Картон Де Граммон, дело не только в объективных преимуществах такого места жительства: жизнь “соколян” организована вокруг защиты и поддержания их наследия, которые выражаются в активном процессе городского озеленения. И даже если эта традиция ничего общего не имеет с теоретическими принципами города-сада, Говарда или Семенова, она сегодня представляется рациональным и грамотным, по современным понятиям, отношением к городу и к окружающей среде и, значит, вполне почетным “делом жизни” для “соколян”.
Катерина Азарова представила итальянской аудитории свою только что вышедшую в свет во французском издательстве “Секстан” книжку, посвященную истории и быту советской коммунальной квартиры. В первой ее части речь идет о теории коллективизации быта: о дореволюционных утопических течениях, на которых основываются принципы “перестройки быта” 1920-х годов, о большевистском “жилищном переделе” 1918—1921 годов, а также о других этапах истории этого советского феномена. Во второй части были проанализированы интервью с жильцами коммуналок и выведены общие принципы функционирования квартирной коммуны.
Архитектор Влада Травен говорила о понятии, форме и культуре дачи — этого русского типа резиденции, имеющего длинную историю и разные, но тем не менее узнаваемые формы, отличающиеся от нынешних особняков, которые постепенно вытесняют традиционные, также и по характеру использования, дачные дома.
Жозет Бувар — литератор, специалист по непрофессиональным советским текстам сталинского периода и по московскому метро как выражению государственной системы репрезентаций — говорила об идеологии и истории этого монумента советского периода и о его нынешних преобразованиях. Один из представленных примеров — недавно открытый новый вход станции Маяковская со сводами, расписанными “в стиле” Дейнеки, — вызвал живейшую дискуссию у тех из присутствующих, которые уже видели это произведение.
Архитектор Елизабет Ессаян обратилась к еще одному, менее известному в непрофессиональных кругах, объекту сталинского градостроительного периода. Она изложила историю генплана Москвы 1935 года и способы рассмотрения проблемы урбанизма в условиях тоталитарного режима. Докладчица отметила, что разумное разделение таких двух областей исследования, как архитектура и история, представляется невозможным в принципе, тем более когда речь идет о таком периоде, как сталинизм, — где творчество сливается с идеологией, в ней растворяется и с ней сотрудничает или же исчезает и уходит в подполье.
В своем выступлении известный специалист по истории и теории архитектуры Жан-Луи Коэн рассказал о том, что пробудило его интерес к русскому авангарду в 1960-е годы, когда он был студентом архитектурного факультета. Он упомянул о своих встречах с Анатолем Коппом, о своих поездках в Москву и о знакомстве с последними представителями поколения авангарда 1920-х годов — Константином Мельниковым и Иваном Николаевым. Жан-Луи Коэн обратил внимание публики на сегодняшнее катастрофическое состояние этой части наследия, приведя примеры таких объектов, как гараж Мельникова на Бахметьевской улице или здание “Правды”. Он отметил наиболее важные меры, предпринимаемые в этой связи различными европейскими организациями. Ж.-Л. Коэн закончил свое выступление краткой иллюстрированной историей нескольких зданий периода авангарда, еще сохранившихся в Москве, Санкт-Петербурге, Харькове, Екатеринбурге, Иванове и Баку.
В завершение второго дня мастер-класса выступил профессор архитектурного факультета из Турина Алессандро де Маджистрис. Размышляя о глубоких переломных моментах, которые сопровождают и характеризуют развитие городской архитектуры Москвы на протяжении XX века — от позднего имперского периода, НЭПа 1920-х, начала пятилеток, сталинского периода, — он остановился на некоторых основных архитектурных преобразованиях, характеризующих постсоветский период. Докладчик обратил внимание на то, как эти преобразования отражают, в частности, новые формы городской экономики, утверждение рыночных отношений и новых городских иерархий, а также появление нового поколения проектировщиков, которое работает совместно с архитекторами, утвердившими себя еще в СССР. В своем выступлении де Маджистрис в свою очередь подчеркнул проблему защиты архитектурного и городского наследия XX века.
В заключение следует отметить, что в Венецианском университете такое мероприятие, как это, полностью посвященное России, было первым. В двух прошлогодних сеансах мастер-класса затрагивались различные аспекты русской истории градостроительства и архитектуры. С точки зрения организаторов, Паолы Вигано и Бернардо Сеччи, сегодняшняя Россия сама по себе является интереснейшим полем для исследований и, что не менее важно, предоставляет новые условия для продуктивного научного сотрудничества. На это и хотели бы обратить внимание своих подопечных профессора, с сожалением отмечая, что сегодня исследовательские интересы их студентов ограничены узкими рамками Западной Европы.
Катерина Азарова
27 cентября Институтом гуманитарных историко-теоретических исследований (ИГИТИ ГУ-ВШЭ) совместно с журналом “Новое литературное обозрение” был проведен семинар “ИСТОРИЗАЦИЯ ПРОШЛОГО / ИСТОРИЗАЦИЯ НАСТОЯЩЕГО”, поводом для которого стал выход сдвоенного номера журнала “НЛО”, посвященного 1990 году, “поворотному в новейшей истории России”. В мероприятии приняли участие как сотрудники редакции и авторы журнала, так и коллектив института.
Во вступительном слове директор ИГИТИ Ирина Савельева предостерегла участников от обсуждения 1990 года и предложила следовать заданным в заглавии семинара теоретическим проблемам. Именно теоретико-методологическая сторона, по мнению директора ИГИТИ, оказывается существенной, когда речь заходит о том, как работать с недавним прошлым и как можно оценить “опыт изучения недавней истории”.
Главный редактор “НЛО” Ирина Прохорова коротко описала работу, проведенную редакцией журнала. Она особо отметила гипотезу, которой руководствовались участники проекта, работая с материалом: 1990 год выступил как “поворотный год”, который оказался вне социальной и культурной памяти. Реконструкция этого года позволит проверить гипотезу о значимости этого года для страны в целом и для отдельных сфер в частности.
В рамках семинара было запланировано два коротких сообщения. Первым выступил главный научный сотрудник ИГИТИ Александр Каменский. Он рассмотрел проект журнала с трех условных позиций. Во-первых, это идея проекта в целом. С точки зрения историка, анализ одного года является экспериментом. Возникает проблема выбора объекта исследования, а именно 1990 года, который представляет “условность” для исторического анализа. Но, по мнению выступающего, выбор года диктует дальнейшую логику исследования, а поэтому не соблюдается определенная методологическая строгость. Другими словами, если первоначальное предположение говорит о значимости 1990 года, то и в дальнейшем, вероятнее всего, можно получить предсказуемые результаты исследования. Кроме того, можно ли говорить о 1990 годе как об истории?
Во-вторых, выступающий отметил традиционность реализации проекта, которая проявилась в том, что материалы охватывают практически все сферы общества (политика, идеология, экономика, культура, искусство и так далее). Но тем не менее сохраняется неполнота анализа. Борис Дубин (“Левада-центр”), в частности, сожалел о том, что в проекте нет раздела, касающегося состояния социологии и других гуманитарных дисциплин в 1990 году, хотя подобный анализ экономической науки представлен.
Что касается результата (и это в-третьих), то А.Б. Каменский отметил отсутствие научной отстраненности и дистанции между исследователем и объектом. В заключение была озвучена идея о том, что проект, реализованный журналом, представляет не только исследование 1990 года, но и проекцию гуманитарного сообщества 2000-х годов, и именно это представляет особый интерес. Участники дискуссии в дальнейшем не раз акцентировали этот момент.
Вторым выступал автор журнала, политолог Сергей Рыженков, который отметил, прежде всего, электронный формат издания, позволяющий расширить пространство читателей и авторов этого проекта. Ценность подобного проекта, по мнению выступающего, в том, что он интегрирует научное сообщество не только на уровне объекта исследования или общей проблематики, но и на методологическом уровне, и именно “методологическая интеграция” в ходе семинара стала основной темой обсуждения. Сергей Рыженков предложил также рассматривать проект журнала как определенную “борьбу за социальную базу”, то есть, другими словами, как элемент идеологического просвещения, так как, по мнению политолога, проблема сохранения исторического знания в наше время актуальна, в особенности это касается недавней истории.
Дальнейшая дискуссия сосредоточилась вокруг проблем, касающихся методологии исторического анализа как одного года в качестве объекта исследования, так и в целом. В частности, Андрей Полетаев (ИГИТИ ГУ-ВШЭ) высказал сомнение в том, что можно описать историю одного года, поскольку буквальная интерпретация задачи нежелательна, а описание другого рода уже предполагает анализ истории в более широких временных границах. Кроме того, он отметил, что, вероятнее всего, в разных сферах 1990 год имеет разное значение и, соответственно, необходимо различать историю 1990 года и истории 1990 года. Основная дискуссия возникла вокруг исторического канона, следование которому есть необходимое условие проведения научных исследований. Редактор “НЛО” Александр Дмитриев отметил, что редакция сознательно стремилась отойти от канона, и это было принципиальным решением. Идею множественности исторических канонов в свою очередь предложил Борис Дубин.
Многие участники дискуссии (например, Наталья Самутина (ИГИТИ ГУВШЭ), Андрей Полетаев и другие) говорили о том, что материал, собранный в журнале, представляет собой теоретически слабо проработанные описания. Отсутствие методологической позиции, единой для всех авторов, было объяснено Ильей Кукулиным (“НЛО”) тем, что такой позиции не существует и каждый автор, сталкиваясь с необходимостью говорить о 1990-м, должен был сам ее выработать. Кроме того, он же отметил, что историчность многих материалов подтверждает предположение о том, что 1990 год уже стал историей, и многим пришлось обращаться не к своей памяти, а уже к архивам. Борис Дубин поставил вопрос о теории несколько иначе и предположил, что отсутствие должной теоретической проблематизации в статьях вызвано общей неготовностью интеллектуального сообщества к теоретической работе и соответствующей рефлексии. И поэтому он предложил редакции подумать над идеей следующего проекта, в котором можно было бы уже отдельно попробовать наладить коммуникацию по теоретическим вопросам.
В заключительном слове Ирина Савельева сказала, что методологический аспект изучения недавнего прошлого принципиально важен, так как позволяет поставить вопросы, которые иначе возникнуть не могут. В частности, можем ли мы однозначно сказать, мешает ли нам настоящее изучать недавнее прошлое или, напротив, помогает понять “живое” прошлое. Более того, сомнения возникают на стадии определения, является ли, например, 1990 год историей или нет. Она напомнила, что история, по мнению Франсуа Артога, “начинается там, где кончается память и начинается архив”. Шутливое высказывание одного из участников обсуждения о том, что история не обманывает, а обманывают только историки, завершило оживленную двухчасовую дискуссию.
Наиль Фархатдинов
30 сентября Роберт Уилсон, художник и театральный режиссер, выступил на территории арт-центра “Винзавод” с “лекцией — мастер-классом”, как было заявлено в программе. И действительно, это не была лекция в обычном академическом смысле. Это была, что называется, лекция художника, театральный перформанс.
Но прежде, чем перейти к отчету об этом выступлении на “Винзаводе”, опишем кратко род занятий Уилсона. Уилсон начинал работать как художник. Самые известные из его работ — это серия видеопортретов, которые со временем стали называться “Портреты Voom”. “Voom” — это название медиакорпорации, которая круглосуточно транслирует по кабельным сетям произведения искусства. К сожалению, только для тех немногих, кто может такой канал оплатить. Идея подобной трансляции сама по себе замечательна, но в условиях рынка такой проект становится лишним подтверждением того, что даже созерцание искусства — удел избранных.
Что касается самих портретов, то на них перед зрителем предстают люди или животные, помещенные в привычную сегодняшнему взгляду глянцевогламурную среду. Это протяжное, медитативное видео, которое длится часами. Замедление — важная компонента видеоработ Уилсона. Заметим и тот факт, что люди на этих портретах зачастую — персонажи с обложек все тех же гламурных изданий (актеры, политики и так далее). По сюжету — это абсолютно бесконфликтное видео. Действие, если оно присутствует, минимизировано предельно. Как говорит сам художник, наблюдение за этими портретами схоже с наблюдением за огнем в камине. Много внимания в работах уделяется собственно эстетическим параметрам: цвет, свет, пространственная проработка и, конечно, как уже говорилось, время. Таким образом, Уилсон пытается максимально эстетизировать массмедийный объект. Оценим это героическое усилие. Но тут же заметим, что именно подобные работы, стремящиеся к максимальной эстетизации глянца, с особой ясностью демонстрируют предел этой эстетизации. Ведь, по сути, мы здесь наблюдаем все тот же массмедийный продукт, где люди и объекты всегда выглядят застывшими, словно закованными в лед, даже тогда, когда их пытаются показать в движении, даже тогда, когда персонажами выступают дети.
Интереснен в этом контексте один рассказанный Уилсоном на лекции случай, который вполне можно оставить без комментария. После того как художник закончил портрет иранской королевы Фара Дибу, та, отсмотрев материал, сказала: в этом портрете вся моя жизнь.
Со временем Уилсона в качестве режиссера приглашают работать в театр. Уилсон становится режиссером и продолжает работать в театре и по сей день. Здесь опять же мы видим обращение художника к мотиву замедления (одна из постановок Уилсона продолжается семь дней), а также пристальное внимание уделяется свету и феномену человеческого голоса. Возвращаясь к лекции, отметим, что лейтмотивом как текстуальной, так и собственно перформативной ее части была тема обретения голоса, рождения голоса, и в этой связи, видимо, стоит обратить внимание на то, что первые постановки Уилсона были безмолвны, в последнее же время режиссер ставит, как правило, оперы.
Как уже говорилось, перформативный уровень выступления преобладал над концептуальным. В целом это выступление можно охарактеризовать как проигрывание притч: нарратив, состоящий из историй про глухого мальчика, которого Уилсон вызволил из лап жандарма, а затем и из лап государственной машины воспитания (мальчик был сирота), театральные истории и истории со съемок видеопортретов сопровождались паузами-замираниями, криками, неоформленной речью глухонемого и т.п.
Уилсон весьма критически отзывается о русской театральной школе. И действительно, его постановки скорее соотносимы с творчеством Гордона Крэга или Адольфа Аппиа, а не Станиславского. Но все же когда Уилсон говорит о том, что не требует от актера изображения тех или иных состояний, в отличие от русских режиссеров, то тут нужно сказать, что и Станиславский никогда не требовал ничего изображать. Станиславский требовал не играть, а быть, становиться. Или можно сказать, что игра, по Станиславскому, — это становление. Становление собой в предлагаемом контексте. И знаменитое восклицание “Не верю!” — это не что иное, как реакция на зазор между изображением и пребыванием. Иными словами, реплика “Не верю!” может звучать и так: “Это не вы!” Но в конечном счете никакого “Это вы!” быть не может. И это уже мотив, к которому обращен театр Антонена Арто. Станиславский и Арто не так далеко отстоят друг от друга, как кажется.
И надо сказать, что это требование Станиславского подходит для актера театра любого типа. Ведь отличие мхатовского театра от театра того же Аппиа, например, состоит не в подходе к актерской работе, а в той точке, через которую раскрывается театральное повествование. У Станиславского именно человек, актер, психологическая конфликтная среда задают сценографию, свет, музыкальные решения, у Аппиа, наоборот, ключом являются сценография свет, музыка. Но и там и там, пусть и по-разному, актеру надлежит быть “собой”. И даже прямо оппонировавший Станиславскому Мейерхольд сохранял основной императив Станиславского, с той только разницей, что становление это открывал через тело, а не через психологическую проработку.
И если бы Станиславский увидел сегодняшних перформансистов, например Олега Кулика в его “собачий” период, то обязательно бы поверил. И Уилсону бы поверил, если бы посетил 30 сентября “Винзавод”. Вопросы, видимо, возникли бы к обстоятельствам.
Алексей Гензер
4 октября в Париже прошел коллоквиум, приуроченный к дням памяти обозревателя “Новой газеты” Анны Политковской в первую годовщину ее смерти. Коллоквиум был посвящен Политковской и ее роли в политическом контексте, на уровне российском и интернациональном.
В этот вечер воспоминания о талантливой журналистке, о том тяжелом бремени, которое она несла добровольно — быть не только обозревателем, но и активной участницей жизни и судеб людей, о которых писала, — перемежались отчетами о нынешней ситуации в городах России и на Кавказе.
Журналистка и переводчица Анны, Галя Аккерман, прочла несколько отрывков из только что вышедшей книги — сборника статей и бесед “Hommage a Anna Politkovskaia”. Говоря о категоричной позиции Анны, в частности о ее взгляде на ситуацию в Чечне как на абсолютный тоталитаризм, Г. Аккерман отметила, что сегодня становится, к сожалению, очевидна ее интуитивная чуткость в этих вопросах.
Александр Минеев, журналист “Новой газеты”, говорил о расследовании убийства Политковской, которое разворачивается в пределах, официально разрешенных в строго указанном направлении — преимущественно в сторону “врагов Кремля”, — и мало надежд, что оно приведет к каким-то реальным результатам.
Затем Галина Кожевникова, заместитель директора информационно-аналитического центра “СОВА”, рассказывала о сегодняшней ситуации в России и о деятельности центра, в частности о мерах против ксенофобии, насилия и неправомерного использования законов против экстремизма. “По нашим подсчетам, — утверждала Кожевникова, — с каждым годом количество убитых жертв увеличивается на несколько десятков”. Разжигание конфликтов связано в числе прочего с эволюцией существующих и образованием новых партий, базирующихся на идеологии русского неонацизма. На улицах Москвы увеличивается опасность агрессии в отношении лиц, внешне отличающихся от добропорядочных “славян”, тогда как закон об экстремистских акциях против власти, который хотя и был несколько изменен два месяца назад, остается все же эффективным орудием против диссидентства. Общий настрой и официальный ксенофобский дискурс (“Россия для русских”) запутывают народ и скатываются к национализму уже государственному.
Главный редактор информационного агентства “Кавказский узел”, Григорий Шведов, говорил о Кавказе и о том, что там происходило за последний год — с тех пор как ситуация перестала регулярно освещаться Анной Политковской. Судьба организаций Беслана и события вокруг этого, уничтожение доказательств и закрытые судебные процессы, которые никак не начнутся в Кабардино-Балкарии, положение, в котором находятся люди из грузинских и армянских диаспор, а также ситуация, несравненно более критичная, северокавказских диаспор, которые менее сильны, чем грузинские и армянские, и другие темы, которыми занималась Политковская, — без нее остаются пока не освещенными…
Зал был наполнен неравнодушной публикой, очень живо реагирующей на весь этот поток, мягко говоря, неоднозначной информации и закидывающей докладчиков вопросами. Например, о том, существуют ли в школьных программах темы толерантности или антитерроризма, есть ли какой-то протест против националистических движений и тенденций, какова роль интеллигенции, и др.
Отметив, что федеральными программами уроки толерантности предусмотрены, Галина Кожевникова рассказала историю про школьную учительницу, которая после часовых инструкций о том, как детям преподавать “толерантность” и как — “патриотизм”, сделала вывод, что одно исключает другое, и задала вопрос о том, что же из двух все-таки преподавать.
Президент коллоквиума, руководитель научной лаборатории “Monde Russe” в EHESS, Алан Блюм высказал мнение, что сегодня ксенофобия затрагивает все круги российского общества — в том числе и интеллектуальные. Русская интеллигенция причастна к патриотическому дискурсу. Эту точку зрения разделили и другие участники коллоквиума.
В заключение были зачитаны отрывки из интервью с Анной Политковской. Коллоквиум закончился констатацией очевидного факта: это убийство, продолжающее вызывать огромный резонанс на интернациональном уровне, говорит о необходимости усиления и расширения движения по защите прав человека в России.
Катерина Азарова