Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2007
1
Война на Парнасе между “арзамасцами” и “беседчиками” не раз становилась объектом внимания многих выдающихся исследователей, и в последние годы (особенно после выхода сборника “Арзамас”) было сделано и делается многое для реконструкции историко-литературного контекста и механизмов этой полемики. Однако преждевременно было бы полагать, что сегодня мы наконец можем обозреть во всех подробностях панораму литературной битвы за В.А. Жуковского. Одним из самых значимых и тем не менее так до конца не проясненных моментов полемики остается появление на литературной сцене осенью 1815 года никому тогда не известного молодого литератора М.Н. Загоскина, ставшего единственным защитником А.А. Шаховского от яростных атак “арзамасцев”.
Эта лакуна обусловлена тем, что традиционно основное внимание исследователи уделяют позднему периоду творчества Загоскина — его историческим романам и малой прозе 1830-х годов. Упоминая же дебют Загоскина-драматурга, как правило, ограничиваются пересказом основных мемуарных источников (воспоминаний С.Т. Аксакова, П.Н. Арапова, Ф.Ф. Вигеля, Н.В. Сушкова), крайне противоречивых и только частично проливающих свет на события осени—зимы 1815—1816 годов.
Так, современники, описывая предысторию появления “Комедии против комедии, или Урока волокитам”, как правило, сходятся в том, что Загоскин по собственной инициативе принес пьесу Шаховскому, но по-разному определяют мотивацию этого поступка. Сушков и Арапов видели в этом стремление начинающего автора “подольститься” к “властелину русской сцены”, чтобы “пристроить” свою комедию “Проказник”1. Аксаков, напротив, настаивал на искреннем уважении Загоскина к Шаховскому и на сходстве их литературно-полемических позиций2. Две эти противоположные точки зрения на первый взгляд кажутся непримиримыми. Однако, если отбросить морально-этическую проблематику и перейти непосредственно к исследованию синхронного материала, перед нами выстроится принципиально иная картина.
3 ноября 1815 года на петербургском Малом театре, вслед за очередным представлением “Урока кокеткам, или Липецких вод” Шаховского, состоялась премьера комедии Загоскина “Урок волокитам”. Цель ее — защитить пьесу Шаховского от критики — была очевидна современникам, неочевидной показалась фигура самого автора.
В статье “Мнение постороннего”, появившейся на страницах 46-го номера “Сына отечества” и предположительно атрибутируемой Ф.Ф. Вигелю3, Загоскин был объявлен “представителем”, через которого Шаховской вздумал “уверять” публику и осмеянного им Жуковского “в невинности своих намерений”4. Загоскин ответил в предисловии к отдельному изданию комедии в начале 1816 года5:
…сочинитель сей жалкой статьи называет меня представителем и, как кажется, хочет дать почувствовать, что я есть не что иное, как орудие, употребляемое другим; что через меня делает кто-то другой какое-то торжественное отречение: одним словом, г. посторонний хочет сделать и меня посторонним во всем, что касается до моей комедии.
Для избежания всех пустых толков я не скрывал своего имени и теперь снова повторяю, что вся комедия, не исключая первого явления во втором действии, написана одним мною6.
В дальнейшем ни мемуаристы, ни исследователи не подвергали сомнению единоличное авторство Загоскина. Однако и “арзамасская” статья Вигеля, и отповедь комедиографа были написаны в ситуации открытой литературной войны — а значит, относиться к обоим свидетельствам следует крайне осторожно. Более объективно звучит отзыв цензора, допустившего “Урок волокитам” на сцену. Процитируем этот текст по монографии И.В. Александровой, которая, к сожалению, не назвала имени его автора:
Главная цель сей пьесы, чтоб защитить Лип.<ецкие> воды <…> от достойно заслуженных ею порицаний просвещенной критики. Но к сожалению автор Лип.<ецких> вод участвуя в составлении новой пьесы или непосредственно или с побочной стороны, опровергает одне ничтожные замечания насчет своей комедии, порожденные собственным его воображением; о существенных же ея недостатках и безнравственности умалчивает. Иначе нельзя было бы сказать пословицы: ржаная каша сама себя хвалит!7
Если цензор прав и Шаховской действительно участвовал в написании пьесы — “или непосредственно, или с побочной стороны”, то в ситуации полемики он, конечно, не мог позволить себе выглядеть той самой “ржаной кашей” а, значит, должен был вместе с Загоскиным всячески скрывать факт сотрудничества. В таком случае для решения проблемы авторства “Урока волокитам” понадобится скорее не исследование, а расследование, целью которого будет доказать или опровергнуть существование творческого сговора8.
2
В начале расследования попытаемся ответить на несколько вопросов:
1) Были ли знакомы Загоскин и Шаховской до премьеры “Урока волокитам”?
Что говорят свидетели? Сушков и Арапов сходятся в том, что Загоскина, приехавшего в Петербург в начале 1815 года, познакомил с автором “Урока кокеткам” П.А. Корсаков — близкий друг начинающего драматурга и помощник Шаховского в Дирекции театров9. Правдоподобность этой версии подтверждается письмами Корсакова “Мешелюшке” Загоскину 1816 года, из которых следует, что оба молодых литератора к тому времени, очевидно, дружили уже не первый год10. Анекдот же Аксакова о том, как Загоскин сам анонимно отправил своего “Проказника” Шаховскому11, ничем не подтверждается. Так или иначе, к осени 1815 года Загоскин, по всей видимости, уже входил в близкий Шаховскому круг.
2) Насколько хорошо молодой автор владел к тому моменту искусством сочинять комедии?
В какой-то мере об этом можно судить по сценической судьбе его “Проказника” (текст пьесы, к сожалению, утерян). По воспоминаниям Аксакова, эта прозаическая комедия в трех действиях была написана до приезда Загоскина в столицу “в начале 1815 года”12. Таким образом, драматург имел еще как минимум 12 месяцев для ее отделки, прежде чем пьеса попала на сцену. “Проказник” был сыгран дважды в декабре 1815 года, после чего не возобновлялся13 — комедия оказалась провальной, несмотря на упомянутые Араповым старания Шаховского ее поддержать14.
Иначе дело обстояло с “Уроком волокитам”. Полемическая комедия такого же объема (в 3 действиях, в прозе) была написана за считаные дни: 23 сентября состоялась премьера “Урока кокеткам” Шаховского, а спустя ровно месяц пьеса Загоскина уже прошла цензуру15. Показательно, что такая спешка не повредила успеху комедии, который отмечали как друзья, так и противники автора16. Данные факты заставляют предполагать участие в работе над текстом более опытного драматурга, умевшего писать очень быстро17. Загоскин же и позднее не приобрел этот навык — свою следующую прозаическую комедию “Богатонов, или Провинциал в столице” он сочинял около года18.
3) Что могло подтолкнуть современников (в особенности бдительного цензора) увидеть в “Уроке волокитам” “руку” Шаховского?
Поскольку комедия была написана прозой, зритель/читатель, на наш взгляд, не мог опознать в тексте Загоскина выражения и словосочетания, восходящие к пьесам Шаховского. Характерно, однако, свидетельство Аксакова о языке “Урока волокитам”: “Тогда так легко и свободно писал для сцены только один Шаховской”19.
Больше оснований для сопоставления двух “Уроков…” — “кокеткам” и “волокитам” — давал сам спектакль 3 ноября. Его особенностью было то, что актеры, игравшие в первой пьесе, вышли в тех же амплуа во второй. “Молодых кокеток” сыграла М.И. Валберхова, “петиметров”, графов Ольгина/Фольгина — И.И. Сосницкий, верных “любовников” — Я.Г. Брянский, субреток — А.Е. Асенкова, “комических старух” — Е.И. Ежова, престарелых волокит — М.В. Величкин. На роли “непорочных девиц” Шаховской, как постановщик обеих комедий, выбрал двух незначительных актрис. Единственным “новым” героем Загоскина был сочинитель Эрастов, которого играл А.Н. Рамазанов (Угаров в “Уроке кокеткам”)20. Благодаря этому зритель видел своего рода “продолжение” комедии Шаховского. Связь была ясна, тем более что положительные герои Загоскина хвалили со сцены сыгранную перед тем комедию.
Молодой автор недаром особенно подчеркивал в предисловии к изданию, что сам написал “первое явление во втором действии”, то есть спор героев об “Уроке кокеткам”. Именно эта небольшая часть пьесы, факультативная по отношению к основному сюжету, представляла собой ядро “Урока волокитам”. По законам жанра борьба вокруг руки богатой наследницы не могла закончиться иначе, как торжеством добродетельных любовников и посрамлением светского циника — образцом здесь был “Урок кокеткам”. Спор же о скандальной комедии, ради которого, очевидно, “Урок волокитам” и сочинялся, был написан в подражание мольеровской “Критике “Школы жен””, на что не раз указывали исследователи21.
Помимо многочисленных прямых цитат из Мольера (см. ниже), сходство наблюдается и в персонажной структуре пьесы Загоскина. Его герои — граф Фольгин и литератор Эрастов — нападают на недавно представленную комедию. Петиметр-граф (аналог Маркиза у Мольера) вместо доказательств ссылается на мнения своих друзей, а сочинитель (двойник Лизидаса), завидуя успеху комедии, находит в ней различные недостатки. Вкладывая в уста традиционного светского невежды “арзамасские” высказывания, автор, с одной стороны, их “обезвреживает”, а с другой — высмеивает самих критиков. Все нападки на “Урок кокеткам” опровергаются Изборским — героем столь же положительным, как и Дорант Мольера. Кроме того, своими двусмысленными похвалами Фольгину Изборского поддерживает княгиня Зарецкая (ср. аналогичные “похвалы”, звучащие в адрес Маркиза и Климены из уст Урании и Элизы).
Такая ориентация “Урока волокитам”, по нашему мнению, более чем показательна. Само название, построенное по модели “Урок <комулибо>”, указывало на принадлежность новой пьесы традиции Мольера (“L’Ecole de <quelqu’un>”), а в отечественном контексте — И.А. Крылова (“Урок дочкам”) и Шаховского. Однако для нас наиболее значимо то обстоятельство, что с конца 1800-х годов Шаховской, открыто ориентируясь на французского классика, создавал себе репутацию “русского Мольера”22, причем в пьесе Загоскина его называют так несколько раз23.
Это наименование более прочно закрепилось за Шаховским после премьеры “Урока кокеткам” — причем использовалось оно как в панегирическом, так и в ироническом ключе (в зависимости от принадлежности говорящего одному или другому лагерю). Возможно, титул “русского Мольера” Шаховской получил на известном торжестве по случаю премьеры комедии в доме петербургского гражданского губернатора М.М. Бакунина. Косвенно на это указывают высказывания “арзамасцев”. Д.П. Северин 11 декабря 1815 года так описывал ситуацию: “Одни кричат: да здравствует Шутовской-Мольер! Другие горланят: черт возьми дурака Шутовского!”24 В декабрьском номере “Российского музеума” В.Л. Пушкин, ругая драматурга, писал, что “в некоторых обществах его венчают лавровыми венками, равняют с Молиером и Депрео”25. Кроме этого, арзамасцы справедливо отмечали пересечения комедии Шаховского с мольеровским “Мизантропом”, однако законы полемики диктовали резко негативную оценку подобных сближений: тема искажения Мольера и образ Лелевой как “неудачной подражательницы Селимены” были использованы Д.Н. Блудовым в “Видении в какой-то ограде” и П.А. Вяземским в “Письме с Липецких вод”. Герой сатиры Вяземского появлялся “переодетый Молиером”, но был узнан по своим “полубарским затеям”26.
При подобной славе Шаховского явная ориентация на “Критику “Школы жен”” в комедии никому не известного Загоскина провоцировала современников приписать новую пьесу все тому же Шаховскому — “нашему Мольеру”. Новая прозаическая комедия защищала от нападок стихотворную пьесу, так же как “Критика “Школы жен”” в свое время защищала стихотворную “Школу жен” — автором обоих произведений в 1663 году был один и тот же драматург.
С вопросом о мольеровском элементе, несомненно, связан и вопрос о “личностях” в рассматриваемой пьесе. Их присутствие в “Уроке волокитам” подтверждает упомянутая ранее статья “Постороннего”. Критик писал, что пьеса Загоскина была сопровождаема “несколькими выстрелами против защитников прежнего неприятеля”27. Позднее Ф.Ф. Вигель (имевший в “Арзамасе” прозвище Ивиков Журавль) вспоминал, что он “мог бы не узнавать себя в Фольгине”, “если бы некоторые из слов и суждений моих не были вложены в уста его”28. Мы не имеем возможности проверить данное утверждение, но важен сам факт — комедия Загоскина содержала “личности”, под стать “Уроку кокеткам” Шаховского, и современники их опознали.
При этом положительный герой — Изборский — заявлял: “Личности! вот всегдашний и самый несправедливый упрек, который делают комическим авторам. Комедия должна быть зеркалом, в котором каждый может видеть свое изображение, но не должен узнавать себя”29. Данный пассаж прямо восходит к словам Урании, отрицающей “личности” у Мольера: “N’allons point nous appliquer nous-mêmes les traits d’une censure générale; <…> Toutes les peintures ridicules qu’on expose sur les théâtres doivent être regardées sans chagrin de tout le monde. Ce sont miroirs publics, où il ne faut jamais témoigner qu’on se voie”30. Подобное отречение от “личностей” повторяется и в “Версальском экспромте” — второй полемической комедии Мольера, при этом было широко известно, что в этой пьесе драматург прямо “назвал по имени” своего врага Бурсо (Boursault)31.
По нашему мнению, автор “Урока волокитам” взял на вооружение тактику Мольера — отрицать “личности” и тут же помещать новые намеки. Аналогичное противоречие наблюдается в трактовке “балладной” темы. Изборский заявляет:
Разве баллада лицо? Автору “Липецких вод” не нравится сей род сочинений — это нимало не удивительно. Одни красоты поэзии могли до сих пор извинить в нем странный выбор предметов, и если сей род найдет подражателей, которые, не имея превосходных дарований своего образца, начнут также писать об одних мертвецах и привидениях, то <…> тогда словесность наша немного выиграет32.
Признание “красот поэзии” и “превосходного дарования” “образца”, то есть Жуковского, было прочитано арзамасцами как отречение Шаховского и его капитуляция в литературной войне33. Однако наряду с похвалой в адрес балладника в “Уроке волокитам”, как отметил А.С. Немзер, содержался и выпад против Жуковского34. Граф Фольгин рассказывал о “знакомом”, который “читал недавно при дамах свое сочинение: лишь только он начал, то у всех, кто мог его понимать, волосы стали дыбом; в половине чтения многим сделалось дурно, а под конец одна дама упала в обморок и лежит теперь при смерти в горячке”35.
По нашему мнению, принадлежность этого поэта к “знакомым” Фольгина (то есть к кругу авторов эпиграмм и сатир), а также его “дамская” аудитория указывают на Жуковского. А.С. Немзер замечал, что, согласно легенде, во время чтения поэтом “Баллады о том, как старушка ехала вдвоем на коне…” при дворе “одной из фрейлин стало не по себе”36. Вероятно, арзамасцы предпочли обратить внимание только на первый пассаж, дававший возможность сказать о Шаховском, будто он вздумал “мучить его <Жуковского> своими похвалами”37.
Но, как мы видим, однозначной комплиментарной направленности комедия не имела. “Личности” в адрес балладника, которыми прославился Шаховской, сохранялись и в новой комедии, защищавшей “Урок кокеткам”.
Для достижения данной цели, как могли заметить современники, автор пользовался множеством приемов. Среди них был и не совсем обычный в русской комедиографии этого времени. В прозаический текст пьесы в полном объеме была вставлена басня Крылова “Слон и моська”. Защитник “Урока кокеткам” — Изборский — провел параллели между Шаховским, его хулителями и персонажами басни. В ответ граф Фольгин возмутился: “Вся эта басня украдена из Лафонтена точно так же, как и комедия из Мольера”38. Оба русских автора — Крылов и Шаховской — таким образом, были обвинены в плагиате. Однако современники, не исключая некоторых арзамасцев, высоко ценили творчество Крылова39, и его репутация была намного более бесспорной, чем у Шаховского. Соединение басни и комедии “переворачивало” обвинение в плагиате и превращало арзамасский выпад против Шаховского в похвалу.
Сам же прием — введение чужого стихотворного текста в собственный прозаический — в дальнейшем не был характерен для творчества Загоскина. Зато в пьесах Шаховского он используется очень часто, а с середины 1810-х годов становится почти “фирменным знаком” драматурга. В “Полубарских затеях” (1808) широко цитируются трагедии Княжнина и Сумарокова, в опере-водевиле “Ломоносов, или Рекрут-стихотворец” (1814) герой на протяжении всей пьесы изъясняется отрывками из собственных од, а в комедии “Притчи, или Эзоп у Ксанфа” (1824) Эзоп читает басни Крылова, И.И. Хемницера и И.И. Дмитриева (примеры можно еще множить).
Все вышеописанные особенности “Урока волокитам”, возможно, и были доказательствами, на которых современники строили свои предположения о причастности Шаховского к работе над текстом. Скорость создания пьесы, тесная связь текста и сценической версии с “Уроком кокеткам”, живой разговорный язык, умелое соединение полемичности и нравоописательности, ориентация на Мольера, включение чужого стихотворного текста в свой прозаический, “личности” — все это заставляло сомневаться в авторстве Загоскина. Однако для нас эти особенности являются всего лишь косвенными уликами, которые, будучи представлены в научном “суде”, никого не убедят. Защита с легкостью истолкует их как общие элементы комедиографии 1810-х годов и, конкретно, творческой системы Шаховского, примеру которого подражал Загоскин.
3
Все эти догадки приобретают совершенно иной статус, если обратиться к архивным документам. В рукописном отделе Российской национальной библиотеки в фонде Загоскина хранится прямое свидетельство, полностью подтверждающее версию проницательного цензора, — черновой автограф “Урока волокитам”.
Он представляет собой рукопись объемом более 60 страниц (33 листа), исписанных крупным аккуратным почерком, ореховыми чернилами, а также две с половиной страницы, исписанные мелким трудночитаемым почерком и другими чернилами, черного цвета. Нет сомнения, что в работе над комедией принимали участие два человека. Сверив оба почерка с автографами Загоскина и Шаховского, хранящимися в ОР РНБ, мы пришли к выводу, что основные 60 страниц написаны первым автором, а две с половиной страницы неразборчивого текста принадлежат перу Шаховского. Однако именно эти страницы имеют бóльшее значение для нас, чем остальные, так как с них начинается вся рукопись: они содержат список действующих лиц и краткий план первых двух действий комедии (см. Приложение 1), на 90% соответствующий ее финальной редакции. На 11-м листе рукописи почерком Шаховского также записан неполный план последнего, 3-го действия. Кроме того, в нескольких местах рукописи его же чернилами сделаны краткие замечания и проставлены кресты (см. Приложение 2). Необходимо отметить, что из 60 страниц зачеркнуты разными чернилами в общей сложности приблизительно 13 страниц текста — зачеркивать с такой легкостью вполне мог требовательный наставник молодого автора.
Найденный автограф неоспоримо доказывает, что замысел “Урока волокитам” изначально принадлежал Шаховскому. По его плану и под его руководством Загоскин писал пьесу, которую, вероятно, все тот же Шаховской правил и сокращал.
Черновик позволяет нам также выделить и датировать несколько этапов работы над комедией. С этой целью в “Приложении 2” мы помещаем транскрипцию ключевых моментов спора героев об “Уроке кокеткам” из 1-го явления 2-го действия.
Характерно, что в данном тексте, написанном рукой Загоскина, упоминается только одна эпиграмма на “Урок кокеткам”: “О чудо Естества и всей природы — / Мы видели вчерась сухие воды”. Напомним, что эта эпиграмма Жуковского (несколько в ином варианте) была сообщена А.И. Тургеневым в письме к А.Я. Булгакову 24 сентября 1815 года — на следующий день после премьеры “Урока кокеткам”40. В черновике комедии она зачеркнута и в окончательную редакцию не вошла. Однако рассуждения героев по поводу остроты о “сухих водах” сопровождает приписка рукой Шаховского: “О другой эпиграмме”. Очевидно, имеется в виду следующая анонимная эпиграмма:
Наш комик Шутовской хоть любит уязвить,
Но осторожности своей не изменяет:
Умеет он всегда сначала усыпить,
Да после сонного уж смело и ругает41.
Именно ее упоминает Фольгин в печатной редакции комедии:
Граф. Я спал в продолжение всей пьесы.
Изборский. Может быть, перед этим ты играл целую ночь в крепс.
Граф. Я спал не один — все спали.
Изборский. Все! это что-то новое!
Граф. И если хочешь, покажу тебе эпиграмму, в которой то же самое на
печатано42.
Она была опубликована в 40-м номере “Сына Отечества”, прошедшем цензуру 30 сентября 1815 года. Учитывая данный факт, можно предполагать, с одной стороны, что замечание Шаховского могло быть сделано не раньше 30 сентября, а с другой — если Загоскин сразу не упомянул эту эпиграмму, значит, к моменту выхода журнала он уже написал первоначальный вариант своего текста. На этом основании можно предполагать, что “Урок волокитам” был задуман сразу же после премьеры комедии Шаховского. Только в октябре с появлением “арзамасских” текстов полемическая часть пьесы могла пополниться выпадами в адрес авторов “сатир, ругательных куплетов” и эпиграмм43. Если наша датировка верна, то можно допустить, что комедия не была спровоцирована нападением арзамасцев44, а, возможно, была попыткой Шаховского заранее выстроить свою полемическую тактику по мольеровскому образцу45.
Так или иначе, сотрудничество Загоскина и Шаховского оказалось выгодно им обоим. Первый дебютировал успешной, скандальной комедией, после премьеры которой он был представлен чиновным “беседчикам”46 и мог рассчитывать на поддержку со стороны Шаховского. В конце 1817 года Загоскин занял место его помощника по репертуарной части47, а после увольнения с этого поста и переезда в Москву всегда мог рассчитывать на помощь и совет со стороны своего первого наставника48. Единственным минусом для молодого драматурга стала негативная репутация “представителя” и “штатного помощника”49, которая, однако, удержалась за ним недолго50.
Дабы наши утверждения не оставались голословными, ниже — в приложениях — мы приведем транскрипцию наиболее значимых мест черновой рукописи51.
ПРИЛОЖЕНИЕ 1
Транскрипция списка действующих лиц и плана
“Урока волокитам”, записанного рукой А.А. Шаховского
Л. 1—1 об. Княгиня Зарецкая Графиня Бреславская Софья Князь [Лилейкин] Тюльпанов Граф Фольгин [Фрындин] <неразборчиво: Шкловин / Искловин>52 Даша Курской
Действие 1
Театр представляет комнату [в саду]
Явление 1. Княгиня, Софья и Даша, княгиня оканчивает свой туалет и им подают завещание. Експозиция: место представления. Описание характеров, изъясняй, что Княгиня доскажет Граф<у> <нрзб.>, расположение Софьи, <нрзб.> Для чего предпочитает Графа Курскому котор<ый> ей больше по сердцу: единственно по тому что щитает перваго умнее и влюбленнее а втораго глупее и хладнокровней. Граф<иня> берется ей доказать противное. Намерена отомстить пьесой за честь женщин. Явление 2. те же Князь Графиня разговор о пьесе. Явление 4. те ж и Искловин продолжение того ж разговора пропозиция написать комедию [Графиня] Княгиня дает сюжет. [Фольгина] <Зачеркнуты 2 строки — нрзб.> <вписано сверху:> Явл<ение> 4. Княгиня и Искловин и Даша выносит шляпку. Явление 5. Даша и те же Граф и Курский, даша говорит одна чтоб она хочет в комедию в которой умная служанка и хочет <нрзб.> автора Граф, Курской, <нрзб.> далее Граф дает наставления Курскому <нрзб.> замечаемым и прочее <нрзб.> а тут Даша, которая говорит что все пошли гулять. Уходят.
Действие 2
Явление 1. Графиня, Княгиня, Софья, Князь, Граф, Поэт. Графиня, Князь [Граф] и Граф [Князь], 2-ой зовет в бостон, прочие говорят о комедии Граф не выигрывает, Графиня говорит, что он не знает и просит досадливо сесть Княгиню. Спор о комедии, которым пользует Княгиня знать <нрзб.> ничтожность Графа и ум Курбского, бостон окончившись спором сцена продолжается о комедии. Уходят гулять; кроме поэта. Явление 2: Искловин один который заканчивает всю сцену, Явление 3. Искловин и Даша, помогает ему сочинять; Явление 4. Те же и Граф делает приветствие Даше, а поет их записывает. Явление 5. Те же и Графиня Даша уходит поэт примечает и сочиняет их разговор для комедии в минуту <нрзб.> Граф почти объявляет свою страсть Княгине.
Л. 11 3 Акт. Явление 1. <нрзб.> объявление насчет двух женихов
Софья хвалит Курбского. Явление 2-е те же и поэт — просит развязки, Княгиня обещает и уходит. Поэт один.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
Транскрипция отрывков 1-го действия “Урока волокитам”, с правкой рукой Шаховского
Явл. 1
<…> Княгиня Конечно трудно написать комедию <приписка сверху: Напиши как труден комедии род.>. — Название уж готово — пускай напишет он вместо урока Кокеткам, — Урок модным ветреникам. <…>
Явл. 3
Те же и Графиня Белославская; [Г. Стародубов] Князь Лилейкин. <…> X
Князь [Тюльпанов] Лилейкин
И даже драмы! <…> У меня есть приятель [который пишет] удивительный человек на драмы. Ему написать драму в 9 действиях то же, что выпить стакан холодной воды. Если [вам] угодно то я [ему скажу] его попрошу и уверяю вас что он [напишет вам дня в два] не только разбранит комедию, — но выведет [даже на сцену] даже самого автора на сцену, заставит его плакать и вздыхать от первого до последнего явления.
<…>
Графиня
Что сделали? — а разве они X не аплодировали [все то время, когда] разве не вызывали автора [Невежи! Неумно] — Поделом им. <…> Заказывайте смело драму.
[Княгиня
[И сударыня] А если никто не пойдет ее смотреть.]
<…>
Холмской
Кстати, Граф, — я не успел еще спросить вас, видели ли вы вчерашнюю пьесу.
Граф
Липецкие воды или Урок кокеткам.
Холмской Точно — что вы думаете об этой [пьесе] комедии.
Граф
Забавный вопрос! Спросите лучше стоит ли она того чтоб об ней чтонибудь думать.
Холмской
Что вы [Как] Граф! — Эта пьеса…
Граф
[Самая] плоская — несносна[я], — скушна [без милосердия] <…>
Холмской
[Но] какие же вы имеете причины называть ее дурною.
Граф
Тысячи [Те же причины] во первых она от [первого] самого начала до последнего явления никуда не годится.
Холмской
Но [Да] чем вы докажете это.
Граф
Чем — чем — вот что прекрасно? — как-будто необходимо доказывать — довольно [что она] я говорю что она никуда не годится. Чего же вам больше.
Холмской
Это еще не [большое] доказательство.
Граф
Я спал в [всю, все] продолжении всего представления.
Холмской
Тем хуже для вас, если беспрерывные рукоплескания не могли вас разбудить.
Граф
Рукоплескания — вечная опора этих авторов. Как будто хлопанье партера что-нибудь значит.
Холмской
Не партера, а всех зрителей.
Граф
Уверяю вас, что я не аплодировал ни разу и проснулся только в пятом акте, от фейерверка, которым хотел видно Сочинитель <…> разгорячить свою комедию.
<…>
Граф
Вся эта куча слов ничего не доказывает — комедия ни на что не похожа.
Милонов
Положем, что вы правы, — но чем извините вы личности, которыми наполнена пьеса.
Холмской
[Личности! — Я вас не понимаю.] [всякая комедия имеет личности] [никаких] [А] тем хуже для тех которые думают узнавать себя [в то время] [тогда, когда] Автор сочиняя комедию, [имел в предмете] должен осмеивать пороки и [собранные нравы своего времени] [смеяться не над людьми, а над их пороками] следственно неудивительно, что давая своим персонажам характеры [которые; применения] [обычаям и духу настоящего времени] сообразные [нравами своего времени] [без верного] с планом пьесы и нравами его времени никого [Он] может он самым невинным образом сделать себе кучу неприятелей.
Милонов
В этом согласен. Но роля Сочинителя баллады про которые он так часто говорит.
Граф
Да! Да! баллада Я [сей час вспомнил] было и позабыл. Ну господин защитник что скажете вы [на это] теперь — он смеет <…> [прекрасны] Я не читал их но знаю что они прекрасны.
Милонов
<Приписка сверху: что за лицо баллада?> [Я точно знаю, что автор вчерашней пьесы уважает достоинство поэта который может взять это на свой щет. От осуждает только сей род сочинений. Согласитесь <…> что если он найдет подражателей — которые не имея превосх/отличного дарований своего о <…> то литература наша не много выйграет.] Автор охуждая род сочинений не думал о личности он говорил о балладах, а совсем не о тех, кто их пишет. Согласитесь, что если сей род найдет последователей, которые не имея никаких дарований, вздумают так писать об мертвецах и привидениях, то литература наша немного выйграет.
<…>
Милонов
<Приписка сверху: двойная сцена говорят, он, бостон> [Кажется я сам об ней слышал. Если не ошибаюсь я сам об ней слышал. Если не ошибаюсь [она] кажется она вот так О чудо Естества и всей природы Мы видели вчерась сухие воды.] Сухие воды — чувствуете ли, как что остро [Какой натуральный смысл] Какая едкая двусмысленность — Сухие воды — как зло! <…> <Приписка сверху: О другой эпиграмме>
___________________________________________________
1) Арапов П. Летопись русского театра. СПб., 1861. С. 244; Сушков Н.В. Обзор к потомству с книгами и рукописями // Раут. 1854. Кн. 3. С. 292.
2) См.: Аксаков С.Т. Биография М.Н. Загоскина // Аксаков С.Т. Полн. собр. соч.: В 6 т. СПб., 1886. Т. 3. С. 257.
3) См.: Арзамас: Сб. в 2 кн. Т. 1: Мемуарные свидетельства; Накануне “Арзамаса”; Арзамасские документы / Вступ. статья В. Вацуро; Сост., подгот. текста и коммент. В. Вацуро, А. Ильина-Томича, Л. Киселевой и др. М., 1994. Т. 1. С. 534—535.
4) Арзамас. Т. 1. С. 256.
5) Издание комедии поступило в продажу не позднее середины февраля; см.: Сын отечества. 1816. Ч. 28. № 7.
6) Загоскин М.Н. Соч.: В 2 т./ Сост., коммент. С. Панова и А. Пескова. М., 1987. Т. 2. С. 8 (здесь и далее курсив в цитатах принадлежит авторам). Рецензент “Сына отечества” не преминул язвительно отметить данный пассаж: “В предисловии, которое также изобилует комическими чертами, Г. Сочинитель удостоверяет публику, что он сам написал сию пьесу, и доказывает существование свое ссылкою на дворянскую родословную книгу” (Современная русская библиография // Сын отечества. 1816. Ч. 28. № 7. С. 24).
7) Цит. по: Александрова И.В. Драматургия А.А. Шаховского. Симферополь, 1993. С. 92. Познакомиться с оригиналом этого документа нам пока не удалось, так как он находится на хранении в РГИА (Ф. 780. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 223—224) и по известным причинам недоступен.
8) Здесь мы прибегаем к аналогии Б.В. Томашевского, замечавшего, что “работа историка в части установления фактической картины событий совпадает с работой следователя, который по отрывочным свидетельствам и вещественным доказательствам восстанавливает подлинную картину преступления” (Томашевский Б.В. Писатель и книга: Очерк текстологии / Подгот. издания и примеч. И.Н. Медведевой. М., 1959. С. 88). См. также: Гинзбург К. Приметы. Уликовая парадигма и ее корни // Гинзбург К. Мифы — эмблемы — приметы. Морфология и история: Сб. статей / Пер. с итал. и послесл. С.Л. Козлова. М., 2004.
9) См.: Сушков Н.В. Указ. соч. С. 293; Арапов П. Указ. соч. С. 244; Круглый А.О. М.Н. Загоскин. Биографический очерк // Загоскин М.Н. Соч.: В 7 т. СПб., 1889. Т. 1. С. XVII.
10) См.: Из переписки М.Н. Загоскина // Русская старина. 1902. Т. 111. С. 349—351.
11) См.: Аксаков С.Т. Цит. соч. С. 256—257.
12) См.: Аксаков С.Т. Цит. соч. С. 256.
13) См.: Ельницкая Т.М. Репертуар драматических трупп Петербурга и Москвы 1801—1825 // История русского драматического театра: В 7 т. М., 1977. Т. 2. С. 512.
14) Арапов П. Указ. соч. С. 244.
15) См.: Круглый А.О. Указ. соч. С. XX. См. также: <Загоскин М.Н.> Комедия против Комедии, или Урок Волокитам. Комедия в 3-х действиях: Рукопись, б.п., ценз. разр. № 77 от 23 октября 1815 г. // ОРиРК СПбГТБ. Шифр: I-XXI-2-71-7885. Статус данной рукописи до конца не ясен: имя цензора отсутствует, текст же неполон, так как содержит первые два явления 1-го действия и действие 3-е от четвертого явления до финала (явления 4, 6 — в редакции, отличной от печатной).
16) См.: Аксаков С.Т. Цит. соч. С. 258; Вигель Ф.Ф. Записки: В 2 кн. М., 2003. Кн. 2. С. 769. Комедия выдержала шесть представлений за полгода — см.: Ельницкая Т.М. Указ. соч. С. 484.
17) Таким умением обладал Шаховской, писавший, при самом грубом подсчете, три пьесы в год (111 пьес за 40 лет).
18) Он начал ее летом 1816 года (Из переписки М.Н. Загоскина… С. 352—353), а закончил лишь к лету 1817-го.
19) Аксаков С.Т. Цит. соч. С. 259.
20) Об актерских составах см.: Шаховской А.А. Комедии. Стихотворения / Вступ. ст., подгот. текста и примеч. А.А. Гозенпуда. Л., 1961. С. 772; Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 745.
21) Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 746.
22) См.: эпиграф из “Смешных жеманниц” в “Новом Стерне” (изд. 1807); прямую ориентацию на “Мещанина во дворянстве” в “Полубарских затеях” (1807—1808) и сатиру “Мольер! Твой дар, ни с чьим на свете не сравненный…” (1807). Подробнее об этой проблеме см. в: Иванов Д. Становление литературной репутации А.А. Шаховского / Дис. … magister artium по рус. лит. Тарту, 2005. С. 43—55 (URL: http://www.utlib.ee/ekollekt/diss/mag/ 2005/b17460360/ivanov.pdf — 05/07/2007).
23) Cм.: Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 17, 32.
24) Арзамас. Т. 1. С. 398.
25) Там же. С. 119.
26) Там же. С. 251.
27) Там же. С. 256—257.
28) Вигель Ф.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 769.
29) Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 29.
30) Molière. Œuvres: 9 tt. Paris, 1873. T. 3. P. 346. Перевод: “Не будем применять к себе того, что присуще всем <…>. Те смешные сценки, которые показывают в театрах, может смотреть кто угодно без малейшей досады. Это зеркало общества, в котором лучше всего себя не узнавать” (Мольер Ж.-Б. Критика “Урока женам” / Пер. Арго // Мольер Ж.-Б. Полн. собр. соч.: В 3 т. М., 1985. Т. 1. С. 548).
31) Cм.: La Harpe J.F. Lycée ou Cours de littérature ancienne et moderne: 14 tt. Paris, 1825. T. 6. P. 238.
32) Загоскин М.Н. Указ. изд. C.29.
33) См.: Арзамас. Т. 1. С. 257.
34) См.: Немзер А.С. “Сии чудесные виденья…” // Зорин А.Л., Зубков Н.Н., Немзер А.С. Свой подвиг совершив: О судьбе произведений Г.Р. Державина, К.Н. Батюшкова, В.А. Жуковского. М., 1987. С. 181.
35) Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 26.
36) Немзер А.С. Цит. соч. М.А. Дмитриев вспоминал: “Елена Петровна Балашова, жена министра, сказывала мне, что Жуковский читал эту балладу у них в доме, что она не понравилась многим дамам, слушавшим это чтение, и что они отсоветовали Жуковскому ее печатать” (Жуковский в воспоминаниях современников. М., 1999. С. 124).
37) Арзамас. Т. 1. С. 256.
38) Загоскин М.Н. Указ. соч. С. 30.
39) См.: Батюшков К.Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. Т. 2. С. 399; Жуковский В.А. Эстетика и критика. М., 1985. С. 190.
40) См.: Арзамас. Т. 1. С. 239—240.
41) Там же. С. 534.
42) Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 24—25; см.: Арзамас. Т. 1. С. 534.
43) Загоскин М.Н. Указ. изд. С. 8, 748.
44) Основной удар по Шаховскому пришелся на середину октября, когда был образован “Арзамас” и опубликовано в 42-м номере “Сына Отечества” “Письмо к новейшему Аристофану”.
45) “Урок кокеткам” был закончен еще в начале сентября — не позднее 9 сентября 1815 года, когда отдельное издание пьесы прошло цензуру (Шаховской А.А. Урок кокеткам, или Липецкия воды. Комедия в пяти действиях, в стихах. СПб., 1815. [С. II.])
46) См.: Арзамас. Т. 1. С. 315.
47) См.: Аксаков С.Т. Указ. соч. С. 259.
48) Так, в письме от 29 июля 1822 года Шаховской давал не только объективную оценку комедии Загоскина “Урок холостым, или Наследники”, но и общие советы: “Пиши, пиши, а еще больше замечай людей и общество, и не ленись поправлять и поправлять: а я надеюсь, что ты будешь иметь и успехи и врагов; одни без других не бывают, но будь уверен, что первые переживут других, если ты будешь их основывать не на представлениях, игре Актеров или приноровках ко времени: т.е. к глупости современников, а на истине верности рисунка, и не на яркости, но гармонии Красок в картинах, которыя ты списываешь с природы, и общества. Вот тебе дружеский совет старово служиваго Театра, котораго знания уж разрешетили как решето” (ОР РНБ. Ф. 291. № 150. Л. 2).
49) В майском номере “Русского пустынника” за 1817 год Корсаков поместил “Письмо родственника”, в котором под видом театральных деятелей Филадельфии описал Тюфякина и Шаховского. О последнем говорилось следующее: “Он имеет штатного помощника, человека изрядного впрочем ума и с хорошими способностями, но совершенно ему преданного, которого он совсем уже почти уверил, что без него ему писать нельзя” (Русский пустынник. 1817. № 19. С. 103).
50) По-видимому, до 1818 года, когда Загоскин оставил службу при театре и перешел в Публичную библиотеку под начальство А.Н. Оленина (см.: Аксаков С.Т. Указ. соч. С. 261).
51) Текст печатается с сохранением особенностей авторских орфографии и пунктуации. Условные обозначения: [ ] — зачеркнуто. … — вписано рукой Шаховского, черными чернилами. Х — крест черными чернилами.
52) Далее в плане этим именем назван “поэт”, который ниже (в тексте, написанном рукой Загоскина) обозначен как “Милонов”, а в окончательной редакции — “Эрастов”.