Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2006
Реальных неприятностей и так достаточно, не будем умножать их, заставляя молодых людей бить друг друга по лодыжкам под рев разъяренных зрителей.
Джордж Оруэлл
Девяносто лет назад, 1 июля 1916 года, в районе Монтабана, недалеко от Соммы, раздались тысячи, десятки тысяч свистков. Над равниной, по которой неровными линиями тянулись окопы воюющих армий, взвился футбольный мяч. Немногие уцелевшие в тот день вспоминали, как мяч, описав дугу над ничейной землей, упал рядом с немецкими траншеями. Через несколько мгновений над британскими окопами стали появляться плоские каски солдат 8-го пехотного полка из Восточного Саррея1. Застрекотали немецкие пулеметы (Гумилев бы сказал “затявкали”), скашивая одну линию наступающих за другой. Так началось одно из самых чудовищных сражений Первой мировой — битва на Сомме.
За день до этого капитан восточносаррейцев Невилл надписывал один из четырех футбольных мячей, привезенных им на войну с родины. Надпись была такова: “Большой Европейский Кубок. Финал. Восточные саррейцы против баварцев. Начало в ноль-ноль”. Невилл пообещал приз тому, кто забьет мяч в немецкую траншею, когда начнется наступление. Приз Невилла не достался никому — большинство солдат его роты были уничтожены немецким огнем в первые минуты боя — впрочем, как и их командир. А мяч был погребен под грудой изувеченных трупов.
Капитан Невилл думал о войне как о продолжении джентльменских игр — не стоит забывать, что для английского джентльмена игра была занятием очень серьезным. Среди таких игр в начале прошлого века был футбол, хотя и он уже постепенно ускользал из-под влияния выпускников частных школ, этих стареющих мальчиков — бриджи и сверкающие ботинки для верховой езды. А ведь именно эти джентльмены за пятьдесят с лишним лет до Соммы основали Футбольную ассоциацию, кодифицировали правила игры и снабдили ее духом fair play. Футбол легализовали в викторианском мире выпускники Итона, однако уже в правление короля Эдуарда в него играли в основном рабочие пареньки. Но вернемся к событиям 1 июля 1916 года. Капитан-джентльмен запустил в небо мячом, думая соревноваться с немцами в fair play, но, как и сотня его подчиненных, вместо игровой площадки попал в конвейер истребления.
Индустриальное общество не только наладило фабричное производство смерти — оно, среди прочего, полностью изменило социокультурный смысл, экономический характер и этическое назначение джентльменской игры в кожаный мяч. За последние сто лет футбол превратился из честного любительского состязания в настоящую профессию со всеми ее уловками и трюками, а футбольные матчи — из развлечения мальчиков из хороших семей в гладиаторские турниры, в которых, правда, участников не убивают, а, наоборот, выписывают им чеки с приятным набором цифр. И это еще не все. Капитан Невилл в 1916-м увидел в войне продолжение футбола другими средствами, но ошибся. Уже через тридцать лет после Соммы футбол стал относительно бескровным продолжением войны.
В декабре 1945 года Джордж Оруэлл пишет эссе “Спортивный дух”. Речь в нем идет о турне футболистов московского “Динамо” в Великобританию; акция, затеянная для укрепления союзнической дружбы, обернулась неприятным взрывом национализма островитян. До Фултонской речи оставалось еще несколько месяцев, но железный занавес уже принялись воздвигать на футбольных полях, точнее — на трибунах. Оруэлл отмечает: “Спорт — безотказная причина для недоброжелательства, и… если этот визит как-то сказался на англо-советских отношениях, то мог их только ухудшить”2.
Неподражаемый здравый смысл (вообще присущий лучшим английским писателям), помноженный к тому же на непосредственную язвительность, которую Оруэлл почерпнул у Свифта, делает “Спортивный дух” идеальным кратким изложением основ современного спорта, в частности профессионального футбола. Этих основ две. Во-первых, спорт есть утеха современного “массового” национализма: “На международном уровне спорт откровенно имитирует войну. Но существенно тут не поведение игроков, а отношение зрителей — народа, который из-за этих абсурдных состязаний впадает в неистовство и всерьез верит, — по крайней мере, короткое время, — что беготня, прыжки и свалка вокруг мяча — это испытание национальной доблести”. Таким слогом Гулливер описывал затеи лилипутов, их эпохальные войны сторонников высоких и низких каблуков. Оруэлл отвергает даже то слабое утешение, что войны на спортивных площадках, по крайней мере, заменяют войны настоящие. Нет, не “заменяют”, а “следуют за ними”. Писатель печально замечает: “Я всегда изумляюсь, когда слышу, что спорт способствует дружбе между народами и что, если бы простые люди всего мира могли встречаться на футбольных или крикетных полях, у них не было бы желания встретиться на поле боя. Если даже не знать конкретных примеров (таких, как Олимпийские игры [в Берлине] 1936 года), то можно из общих соображений заключить, что международные спортивные состязания приводят к оргиям ненависти”. И дальше, через пару страниц: “Я, конечно, не хочу сказать, что спорт — одна из главных причин международного соперничества; большой спорт сам, по-моему, следствие тех причин, которые породили национализм”.
Что же до второй основы современного спорта, то Оруэлл еще в те полулюбительские времена увидел отвратительные перспективы профессионализации, прежде всего — исчезновения духа fair play, которым так гордились викторианские и эдвардианские джентльмены: “Как только возникает острое чувство соперничества, сразу забываются все представления о том, что играть надо по правилам. Люди хотят видеть своих победителями, а противника побежденным и забывают, что победа, добытая жульнически… ничего не стоит… Серьезный спорт не имеет ничего общего с честной игрой”.
В самый разгар Чемпионата мира по футболу 2006 года в “Гардиан” появилось эссе Д.Дж. Тэйлора, где он вспоминает своего отца, ветерана Королевских ВВС, который считал финал мирового первенства 1966 года между Англией и Германией продолжением воздушной битвы 1940 года за родной остров3. На поле он видел не Уве Зелера и Франца Беккенбауэра, а асов люфтваффе. Впрочем, приятель самого Тэйлора, подросток, называл капитана англичан Бобби Чарльтона “духовным наследником фельдмаршала Монтгомери”. Интересно, кого видят в сегодняшнем Матерацци? Вероломного Макиавелли? Отважного Гарибальди? Фанфарона Муссолини?
Главным событием только что завершившегося чемпионата мира по футболу стал не футбол, а уход из футбола. Зинедин Зидан, покинув футбольное поле за пять минут до конца финала, покинул футбол навсегда. Главный визуальный образ первенства — даже не кадр знаменитого удара Зидана головой в грудь итальянского охальника, а картинка, где француз, покидая поле, проходит мимо Кубка мира, за который он сражался целый месяц и еще 115 минут. Уходит, даже не бросив на него взгляда. Сотни миллионов зрителей в изумлении застыли у телевизоров, неугомонные комментаторы возопили: “Что же он наделал?” Вопрос этот уже на следующий день задавали все, кому не лень, упрекая спокойнейшего Зидана в отсутствии выдержки, безупречного профессионала — в отсутствии профессионализма, повторяя на все лады и на всех языках идиотскую фразу: “Бесславный конец карьеры”. Чуть позже эта болтовня сконцентрировалась в главный вопрос: “Что сказал итальянец французу?” Драму превратили в фарс, в перебранку, в бурлескный диалог героев “Криминального чтива”. “Специалисты по словам о спорте” знали, что они делают: поступок Зидана крайне опасен для современного спорта, того самого, законы которого шестьдесят лет назад предугадал Оруэлл.
Француз из бедной семьи алжирских эмигрантов, вся жизнь которого была посвящена футболу (собственно говоря, вся была футболом), неожиданно поступил так, как поступил бы итонский выпускник 1887 года, услышав на поле грязную брань в адрес своих близких. Сейчас успешный профессиональный футболист — это миллионер, зарабатывающий деньги тем, что — пока он возится с мячом — ему сознательно причиняют боль, матерят, освистывают толпы идиотов на трибунах, перемывают косточки комментаторы. Не стоит, конечно, забывать, что и сам он на поле — в свободное от возни с мячом время — умело бьет и оскорбляет соперников. А после игры он рекламирует бритвенные станки, которыми не пользуется, и чипсы, которых в рот не берет. Все это вместе и называется профессиональным футболом. Многомиллиардная индустрия предлагает своим участником жесткий кодекс поведения, циничное лицемерие которого напоминает основные положения новояза, изложенные Оруэллом уже в совсем другом его сочинении. Одно из положений этого кодекса гласит: “Никакое оскорбление, произнесенное в адрес игрока на футбольном поле, не является оскорблением”. Современный спорт, помешанный на культе “звезд”, или, как любят говорить словоохотливые журналисты, “личностей”, не терпит в своем пространстве даже крохотного пятачка приватности. Спортсмен — не частный человек, а безличная точка приложения двух главных идей: идеи так называемого “спорта” (то есть гипертрофированного “профессионализма”) и идеи так называемого “патриотизма” (клубного, локального или государственного — неважно). Все прочее в судьбе любого нападающего нижегородского “Торпедо” или победителя Уимблдона есть лишь побочный эффект, не более.
Итак, главный свой подвиг на футбольном поле Зинедин Зидан совершил на 115-й минуте финального матча Чемпионата мира по футболу 2006 года. Совершенно неважно, что дословно сказал ему итальянский защитник, с огоньком разыгрывающий роль эдакого зловещего футбольного клоуна. Важно то, что это было оскорбление, грубая брань — совершенно такая же, которая звучала на поле за мгновение перед этим и которая будет звучать до тех пор, пока существует профессиональный футбол. Но этот момент — на 115-й минуте матча Италия—Франция — можно назвать мистическим. Зидан понял слова Матерацци буквально, и это вырвало его из контекста. Он на мгновение увидел все со стороны: себя, обидчика, поджидающий его команду Кубок мира, журналистов с их заранее готовыми проникновенными статьями о “прощальном матче великого Зизу”, чиновников ФИФА, сотни тысяч бестолковых людей в трехцветном тряпье, будущие контракты на рекламу мобильных телефонов. Увидел и безупречно точным движением головы уложил сквернослова на газон. Этот удар заключил в кавычки весь мир профессионального футбола, профессионального спорта, а самого Зидана вывел из этих кавычек. Возмутительная, невыносимая для современного спорта fair play, вернувшая замечательной игре в футбол тот самый смысл, который вкладывали в нее основатели Футбольной Ассоциации 1863 года. Капитан Невилл собрал своих солдат и объявил им, что война — это полное дерьмо, и не лучше ли нам всем пойти погонять мяч?
_______________________
1) Каждый сержант британской армии в то время имел свисток, которым давался сигнал о начале атаки. Звучал он точно так же, как свисток нынешних футбольных рефери.
2) В эпиграфе, а также здесь и далее эссе Оруэлла цитируется в переводе Виктора Голышева по изд.: Оруэлл Дж. Лев и Единорог. Эссе, статьи, рецензии. М., 2003.
3) Taylor D.J. A good sport // Guardian. 2006. 1 July (http:// www.guardian.co.uk/commentisfree/story/0,,1810234,00. html).