(Беглые заметки)
Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2005
(Беглые заметки)
Если отойти от представлений об архивистике как о рутинной работе по собиранию и хранению документов и рассматривать ее как осмысленную научно-информационную деятельность, то можно представить ее в виде замкнутого цикла, состоящего из формирования источниковой базы (комплектование) и ее научного осмысления (описание и использование). При этом важно понимать, что второй этап, т.е. актуализация архивных документов, создает предпосылки для успешного развития комплектования. Вот почему мы говорим о замкнутости цикла. Однако эти важнейшие составляющие (что скомплектуешь, то и используешь) цементируются основополагающей функцией архива — сохранением документов. При этом сегодня равно актуальны как традиционный способ сохранения архивной информации — в первоисточниках, так и эдиционный — публикация документов на различных носителях.
ЧТО ОСТАНЕТСЯ НА БЕРЕГУ?
Что же останется потомкам в качестве архивного культурного наследия? Проблема отбора стоит остро не только перед критиками, литературоведами и искусствоведами, но и перед архивами культуры. Обращусь к своему опыту директора Центрального государственного архива литературы и искусства.
Трансформация постсоветского культурного пространства, к сожалению, не отразилась на содержании работы по комплектованию фондов личного происхождения и не дала РГАЛИ сформировать относительно полную культурную модель. Необходимо было учитывать наличие разных сфер культуры (массовая, элитарная, официальная, маргинальная и пр.), одновременно охватывая те виды искусства, которые были ранее недостаточно представлены (живопись, музыка, архитектура и др.). Тормозящую роль оказывают ведомственные и прагматические факторы. До сих пор действует плановый подход к формированию источниковой базы. Так, РГАЛИ выполняет план — 32 000 документов в год без дифференциации документов по ценностным категориям, между тем как более эффективной была бы списочная система, при которой архив отчитывался бы по ранее утвержденному списку, обеспечивающему поступление на государственное хранение документальных комплексов персоналий, обеспечивающих репрезентативную картину мира.
Однако самым большим препятствием в собирательской работе является отсутствие четких представлений о современном состоянии культуры, что чрезвычайно важно для выработки позиций: “что брать”, а “что не брать”. Такая неопределенность вызвана постоянными спорами о том, что является искусством, а что таковым не является, каков статус постмодернизма и т.п. Но если мы обратимся к историческому опыту ХХ в., то убедимся, что в самом его начале идеи художественного авангарда тоже не встречали поддержки у подавляющего большинства общества. Общеизвестно также, что идеи авангарда, ключевого художественного направления ХХ в., предполагали утилитарную функцию искусства, а значит, и его массовое потребление. Реклама, монтаж, коллажи Э. Лисицкого, Г. Клуциса, А. Родченко первоначально имели практическое назначение и только по прошествии многих десятилетий стали рассматриваться прежде всего как искусство.
Похожий путь прошла советская массовая песня, которая в свое время не воспринималась как серьезный музыкальный жанр, а даже расценивалась критиками от цензуры как “цыганщина” и “музыкальная халтура”; теперь классика советской песни давно и прочно заняла свое место в национальной культуре и истории музыкального искусства.
Современная эпоха сурово обходится с художником. Нынче ему противостоит менеджмент, производящий масскульт. И теперь, если художник не удовлетворяет потребностям зрителя—читателя—слушателя, у него просто нет шансов выжить.
Пока теоретики и критики спорят, достоин ли тот или иной автор бестселлеров и лидер книжных развалов, художник, рисующий в переходах, певец “фабрики звезд”, звезда сериалов билета на поезд в вечность, архивисты, невзирая на эти баталии, должны определяться с выбором. При отборе материалов для хранения на смену критериям советского типа (член Союза советских писателей и других творческих союзов, лауреат Государственной премии и пр.) сейчас пришли иные, более реалистичные. Преобладание рыночных ценностей в обществе выдвинуло на первое место такие показатели, как тираж, рейтинги, результаты престижных конкурсов и премий.
ВИРТУАЛЬНАЯ НООСФЕРА
Документ меняет “кожу”. Электронный образ невозможно потрогать, на нем невозможно поставить печать и привычно передать из рук в руки. Бумагу легче хранить, идентифицировать, труднее изменить юридически верно оформленный текст, оперативно и бесследно избавиться от него. Кроме того, сроки хранения традиционного документа уже апробированы, а электронные носители требуют новых испытаний.
Сетевые технологии помимо оперативности поиска документов втрое сокращают потребность в бумаге и расходных материалах, на 80% уменьшают нужду в архивных хранилищах. Отпадает необходимость копирования и рассылки (например, в России в связи с протяженностью территорий и ограниченностью компьютерного рынка копирование документов втрое превышает европейскую норму). Велика возможность заменить громоздкий и пыльный архив сериями компакт-дисков и лазерных дисков, а знакомого по старым фильмам солидного архивариуса с неизменными нарукавниками безусым оператором ЭВМ. Технологически это реально, но психологически?.. В США, несмотря на практическую победу Интернета в качестве коммуникативного средства, 85% документооборота ведется традиционным образом 1. И это принципиально важно.
“Рукописи не горят”, зато файлы стираются и гибнут от вирусов. Письма, как и дневники, в наше время считаются жанром уходящим. “Телефон убил эпистолярный жанр” — архивистам особенно понятна эта жалоба В.Б. Шкловского. Но во время войны письма еще писались и чаще всего хранились. Зато теперь весь архив находится в мобильном телефоне, утрата которого сопряжена не только с материальными, но и с большими душевными потерями. Еще больше изменилось литературное творчество, которое в большинстве своем документируется на электронных носителях. О таких понятиях, как вариантность, канонический текст, реконструкция творческого процесса, скоро можно будет забыть, а текстология как наука будет ограничиваться периодом по 1990-е гг. Во всяком случае, состав современного писательского архива существенно изменился за счет видового сокращения творческой документации. Можно только приветствовать тех писателей, которые не меняют своего “орудия” и продолжают традиции литературы как искусства рукотворного.
МИФЫ: ИЗБАВЛЕНИЕ ОТ СТАРЫХ, В ПЛЕНУ У НОВЫХ
Резкие экономические и политические трансформации последнего десятилетия изменили социокультурный контекст, в котором действовали наши архивы. В этих условиях есть два подхода к анализу. Первый состоит в констатации тех потерь, порой необратимых, которые произошли в архивной инфраструктуре. И здесь есть опасность оправдать любые тенденции. Второй предполагает компаративный подход, позволяющий с учетом сопоставимого опыта выработать стратегию дальнейшего развития.
Исходя из этого, попробую изложить основные тенденции, которые проявились в последние 15 лет. Статистические данные 1991—2004 гг. свидетельствуют о снижении основных количественных параметров архивной работы: реставрация документов, прием документов от граждан, упорядочение документов в учреждениях на договорных началах, описание документов, усовершенствование хранения, каталогизация документов и многие другие составляющие архивной деятельности. Однако для понимания сущности пройденного пути нельзя исключить и такие явления, как “архивный бум”, “архивная революция”, “архивное законодательство”.
Эта тема имеет как минимум два аспекта. Первый — институциональный. Авторитарный характер власти и администрирование всех сфер жизни способствуют ревизии демократических основ государства, влияют на свободу доступа и распространения информации, в том числе и ретроспективной. Тенденция к ограничению выдачи документов и затем к повторному засекречиванию архивных документов остается неизменной; устойчивы и те “завоевания” в пользу ведомственного диктата, главным образом со стороны силовых министерств, которые произошли в последние годы. Руководители архивного дела мотивируют их непродуманностью первых шагов в начале 1990-х гг., когда бессистемное и бесконтрольное использование (чаще всего на коммерческой основе) архивов “наводнило мир псевдосенсациями”, дискредитировало, по их мнению, саму идею “открытия” советских архивов и вызвало поэтому обратную реакцию. Второй аспект проблемы можно было бы обозначить как мифологизацию самого архивного документа, будто бы хранящего единственную и неопровержимую правду о прошлом. Между тем профессионалы-документоведы знают, насколько это представление далеко от действительности, и прежде всего советской: с одной стороны, значительная часть государственной и партийной деятельности не документировалась, а значит, и не была отражена в архивных документах, с другой стороны, достоверность ведомственных документов, а точнее сказать, информации, заключенной в них, весьма относительна.
Причинами мифологизации архивов и архивных документов, на наш взгляд, стали в советское время: 1) закрытость архивов; 2) различие в исследовательских школах советской и зарубежной историографии (если первые отражали официоз партийно-государственного аппарата, то вторые были вовсе лишены доступа к архивам и были вынуждены опираться на опубликованные материалы); 3) недостаточное развитие и распространение источниковедческих методов анализа различных видов источников, предполагающих критический анализ их достоверности и подлинности.
Относительная достоверность источников, а иногда и наличие фальшивок приводят к появлению исторических мифов, кочующих из одного исследования в другое, из одного поколения в другое. Примеров здесь можно привести множество. Так, например, в течение всей советской истории повышенный профессиональный и обывательский интерес был направлен на одну из запретных тем, а именно связь с агентурой Департамента полиции лидеров большевистской партии: Сталина, Калинина, Фрунзе, Свердлова. Считалось, что даже смерть Фрунзе на операционном столе была согласована с ним лично, поскольку открылись документы о его связи с охранкой. Называлось также и количество агентов — 30—40 тыс. При этом находились документы, подтверждающие факты, которые затем попадали в специальные работы, например, первым об этом писал член Комиссии по разбору дел бывшей заграничной агентуры в Париже В.К. Агафонов, с легкой руки которого цифры и факты перекочевали в специальную литературу и бытуют там уже 80 лет. Только детальное изучение материалов комиссий Временного правительства и советских архивов по раскрытию секретной агентуры царской охранки помогли прояснить эти вопросы 2.
Реальным противовесом конъюнктурному интересу к архивным сенсациям могут служить комплексные межархивные исследования, с одной стороны, объединяющие документы по одной проблеме из разных архивохранилищ, с другой стороны, в равной степени охватывающие все элементы механизма власти наряду с личностным восприятием этой власти. Такая совокупность в виде баз данных или фундаментальных публикаций объективирует отрывочные и фрагментарные свидетельства прошлого.
В качестве примера хочу поделиться результатами совместного проекта российских архивов и Института русской и советской культуры им. Ю.М. Лотмана в Бохуме “Литературно-художественные группировки 1920-х — начала 1930-х гг.”. Как правило, при изучении документов высших политических органов и учреждений управления культуры, содержащих цензурно-регламентирующие и репрессивные решения, перед нами представала картина давления на творческую интеллигенцию и литературную жизнь “сверху вниз”. Только привлечение документов самих литературных организаций и группировок, а также личные фонды продемонстрировали нам другую сторону взаимоотношения культуры и власти — “снизу вверх”. И эти документы поразили нас конформизмом литераторов и опережающей готовностью служить власти. И это только одна из сторон такого сложного явления, каковым является культура как важнейшая часть духовной жизни общества. Мы не можем оценивать ее, опираясь только на эту группу источников, но и, как мы могли убедиться, обедняем наши представления, не учитывая их. Имеются и документы личного происхождения, в которых раскрываются глубинные стороны жизни человека, мотивы и оценки его поступков. Но, имея в виду двойные и даже тройные стандарты, можно предположить, что большая часть реалий прошлого скрыта и никогда не будет выявлена ни в каких видах источников. Это еще раз подтверждает предопределенность мифологизации в исторических исследованиях. Здесь можно вспомнить мысль Ю.А. Домбровского о том, что, восстанавливая прошлое, мы не пишем правду о человеке, а создаем миф о нем.
Одними из наиболее обсуждаемых являются вопросы доступа к архивным документам и рассекречивания их. Повышенный интерес к ряду российских архивов, особенно к бывшим партийным архивам, к Архиву президента РФ и к Центральному архиву ФСБ, создает ситуацию, благоприятствующую протекционизму и избирательному доступу. Между тем система хранения архивных документов, сложившаяся в СССР, позволяет выявлять искомые комплексы и отдельные источники в фондах связанных с названными инстанциями учреждений и в соответствующих личных фондах, которые хранятся в более доступных архивохранилищах.
И в этой связи следует подчеркнуть опасную тенденцию, которая заключается в чрезмерно расширительном толковании некоторыми архивистами тайны личной жизни. Теперь ссылка на это используется как основание для отказа в предоставлении документов, на самом деле не содержащих никаких личных сведений. Некоторые архивисты всячески охраняют сведения о служебных и карьерных подробностях советской бюрократии и творческой интеллигенции, основываясь на сроке 75 лет, который зафиксирован во всех законодательных и нормативных актах 3. Так, составители сборника “Краснодарский край в 1937—1941 гг. Документы и материалы” (Краснодар, 1997) фамилии репрессированных скрыли отточиями только на том основании, что существует формальное требование о 75-летнем сроке, “охраняя покой” участников событий или их родственников. Буква закона стала для них важнее исторической истины. В результате был достигнут противоположный эффект: государственно-репрессивная машина была оправдана, прежде всего, тем, что ее конкретные жертвы были обезличены. Этот факт является наилучшим свидетельством широкого толкования закона и искаженного понимания основных принципов историко-архивного познания.
Определенным достижением архивной системы является принятый в 2004 г. Федеральный закон Российской Федерации от 22 октября 2004 г. № 125 “Об архивном деле в Российской Федерации”4 и другие нормативно-устанавливающие документы, которые закрепляют единый порядок для всех архивов на территории Российской Федерации и гарантируют одинаковые и равные права на бесплатное пользование документами и научно-справочным аппаратом по теме, получение копий документов и др. По новым правилам архивы даже не имеют права требовать от исследователей рекомендательных писем с указанием цели работы в архиве.
Главная проблема современного архивного дела России в том, что, с одной стороны, существует понимание значимости архивов как части мирового информационного пространства, имеющего относительные ограничения в связи с развитием современных коммуникативных каналов, а с другой стороны, отсутствует достаточное финансирование для обеспечения подготовки и контроля за использованием этого информационного продукта. Как же сохранить баланс между удовлетворением прав граждан на получение исчерпывающей ретроспективной информации и недостаточным финансированием архивных учреждений?
БЛЕСК И НИЩЕТА РОССИЙСКИХ АРХИВОВ
Несмотря на многовековое существование архивов, до сих пор в институциональном, профессиональном и массовом сознании окончательно не сформировалась их понятийная концепция. Особенно это характерно для России, где архивы, несмотря на общественный прорыв последних 15 лет, до сих пор занимают второстепенное место в культурной и экономической практике. Между тем, с точки зрения ценности архивы можно рассматривать как один из элементов культурного капитала России, обладающий авторитетом, престижем, статусом и, следовательно, способный аккумулировать общественные и, что немаловажно, экономические ресурсы. Именно эта позиция является определяющей в формировании наших представлений о дальнейшем развитии архивов и архивных систем.
В этой связи особую актуальность приобретает проблема взаимодействия архивов, музеев и библиотек с целью сохранения исторической памяти. Судя по идущим дискуссиям, уже давно назрела потребность рассмотреть эту проблему.
Сущностным отличием архивного документа от печатного текста является уникальность первого и тиражированность второго. Хотя опытный историк-архивист или исследователь-источниковед может привести десятки примеров наличия ряда рукописных копий, поглощения и повторения информации в рукописных источниках. Однако в целом для исторических памятников — документальных, предметных, художественных — характерны неповторимость и, соответственно, необходимость архивно-музейного хранения, особенно если речь идет не о массовой документации и типовых предметах быта, а о реликвиях и раритетах.
Мегаархивом планеты Земля можно назвать гигантскую информационную совокупность, заключенную в тысячах единицах хранения, предметах культуры, произведениях искусства, тиражированного и нетиражированного творчества. Величайшим парадоксом и загадкой этого на первый взгляд перенасыщенного информационно-культурного пространства является его относительная всесторонность, с одной стороны, и убедительная ограниченность, с другой. Каждый потребитель, обращающийся к ресурсам памяти, испытывает дефицит информации, ощущает ее неполноту, односторонность и ненадежность. Все мы рано или поздно сталкиваемся с такими понятиями, как скрытая или потенциальная информация, информация, априори не отраженная в государственных подсистемах. Вот почему так важны все вехи, уровни и этажи “архивов культуры”. Все они, вместе взятые, и каждый в отдельности представляют собой научно организованную кладовую памяти, в которой каждая из составляющих — архивы, библиотеки и музеи — служит друг для друга и путеводителем, и толкователем, и творцом. Более того, очевидна тенденция сближения этих составляющих, возникновения и развития синтетических хранилищ, имеющих статус архивов-музеев, архивов-музеев-библиотек и пр. В этом смысле XXI в. предлагает нам богатство форм и свободу взаимодействия. Архивы, музеи и библиотеки различаются по социальным функциям. Как правило, архивы, и не только в обыденном сознании, связываются с исторической наукой и ее источниковым обеспечением. Однако это только часть, хотя и существенная, многогранной деятельности архивов. В отличие от музеев и библиотек, осуществляющих важнейшие культурно-просветительские и научно-познавательные функции, архивы являются частью государственных механизмов, их правовым гарантом. Только архивы несут важнейшее обязательство перед государством и гражданами в документальном подтверждении их юридических прав и социальных гарантий. И если для государства это законодательные, дипломатические, картографические и другие источники, в подлинниках фиксирующие основополагающие интересы страны, то для рядовых граждан РФ это совокупность управленческой документации, включая документы по личному составу, всему спектру государственно-экономической и социально-культурной деятельности.
Прошедшее десятилетие отличается беспрецедентной ломкой старого управленческого аппарата, появлением новых форм собственности, образованием новых творческих коллективов, фондов и студий. Любые споры сторон, подтверждение интеллектуального и имущественного права в судебном порядке возможны только на основе юридически заверенных комплектов документов, находящихся на государственном хранении, в профильном архиве федерального или муниципального уровня. Многие учреждения культуры, прошедшие через разделы имущества, получение лицензий на владение землей и помещениями, в полной мере оценили значение этого правового гаранта — архивного фонда учреждения, документально отразившего всю полноту и многообразие деятельности. Эта сторона архивной работы, как ни странно, гораздо менее известна в обществе, чем архивные выставки, документальные публикации и мультимедийные проекты. Еще меньше известны проблемы, которые стоят перед архивами в выполнении этих важнейших государственных функций, их масштабы, а также кадровое и материально-техническое обеспечение.
Архивы имеют устойчивый авторитет в области актуализации архивных документов по отечественной истории и культуре. Доверие к качеству документальных публикаций и исследований, основанных на архивных источниках, весьма высоко, а роль архивов в реабилитации исторической науки постсоветского периода переоценить трудно.
В этих условиях, казалось бы, политика государства должна быть направлена на мощную поддержку архивной отрасли. Однако требования общества к архивам абсолютно не соответствуют государственным материальным вложениям. Такой подход углубляет разрыв между архивами и обществом.
Социопсихологический портрет российских архивистов требует специального рассмотрения. Советский строй сформировал крайне непривлекательный образ некоего второсортного, чудаковатого неудачника-архивариуса с единственной целью — поместить архивы на самую отдаленную периферию общества. Уже в середине 1920-х гг. зарплата архивиста была минимальной: в уездах — 22 руб., в губархивах — 32—50 руб., в Москве — 98 руб.; для сравнения в Госплане — 190 руб., в Наркомпросе — 200 руб., ВСНХ — 209 руб. Это позорное и унизительное отношение государства к своей памяти и к людям, бескорыстно ее оберегающим, воспринималось бы обыденно, если бы не понимание причин в определении шкалы государственных приоритетов. Власть сознательно и планомерно превращала архивы и архивистов в самую непривлекательную сферу деятельности, некую “свалку истории”, полностью подчиненную и контролируемую им.
Что же происходит сегодня? Низкая заработная плата архивистов и, как следствие, текучесть кадров, утрата традиций — вот реальная расплата за небрежение государства к собственному прошлому. Видимо, к лозунгу: “Откройте архивы!” — общество должно прибавить и лозунг В.Д. Бонч-Бруевича (1918): “Спасите архивы!” Необходимо направить государственные и попечительские усилия на создание современных инфраструктур, соответствующих тем богатствам, которые в них сосредоточены.
____________________________________________________________________________
1) См.: Андреев А. Диктатура стола и демократия файла. Бумажная река уходит в виртуальное русло // Новое время. 2003. № 48. С. 33—35.
2) См.: Перегудова З.И. Деятельность комиссий Временного правительства и советских архивов по раскрытию секретной агентуры царской охранки // Отечественные архивы. 1998. № 5. С. 10—22.
3) Разумеется, речь идет документах государственных учреждений и общественных организаций, касающихся их функционирования. Документы по личному составу, в которых содержится персональная информация, в читальный зал не выдаются. Право доступа к фондам личного происхождения оговаривается специальным договором с фондообразователем или его наследниками, и эти условия неуклонно выполняются.