РГГУ, 18 — 19 ноября 2004 г., Москва
Опубликовано в журнале НЛО, номер 2, 2005
Генрих Сапгир, как известно, уже при жизни был признан классиком среди современников. Но, видимо, необходимо некоторое время, чтобы вслед за признанием и на смену острой горечи от понесенной утраты пришло стремление исследовать творческое наследие.
Со дня смерти Сапгира (1999) прошло уже более пяти лет, и вот, в стенах Российского государственного гуманитарного университета прошла вторая конференция, посвященная жизни и творчеству «великого Генриха» (первая, приуроченная к 75-летию поэта, была проведена в ноябре 2003 года). В соответствии с заглавием, конференция, ставшая одним из проектов журнала «Вестник гуманитарной науки» и организованная благодаря усилиям главного редактора журнала — Ю.Б. Орлицкого, была поделена на два теснейшим образом связанных между собой тематических раздела (своего рода «секции»). В первый день заслушивались и обсуждались доклады, посвященные самому Сапгиру, во второй — сообщения, в которых рассматривались различные аспекты литературного процесса конца ушедшего века и анализировалась современная ситуация в отечественной поэзии.
Кроме того, фактически, все докладчики, несмотря на чрезвычайное разнообразие заявленных тем, так или иначе освещали в целом три основные темы: сущность и смысл языковых и формальных новаций поэта; литературные и шире — общекультурные традиции, легшие в основу его творчества; и, наконец, осмысление тех путей в современной российской литературе, начало которым положил Генрих Сапгир.
В сущности, творчество Сапгира есть не что иное, как испытание, исследование поэтической энергии слова, ради которого и проводились его многочисленные языковые эксперименты. Об этом говорила Людмила Зубова (Санкт-Петербург), чьим докладом «Испытание слова в стихах Генриха Сапгира» открылась конференция. Версе, полуслова, интонационные опыты — все это стало предметом последующего обсуждения.
Дарья Суховей (Санкт-Петербург) в сообщении под названием «“Дети в саду” Генриха Сапгира как поворотный момент в истории поэтики полуслова» представила собравшимся ретроспективный взгляд на историю полуслова как художественного феномена, берущего свое начало из футуристической поэтики и долгое время не воспринимавшегося внутри нее как отдельное явление. Генриху Сапгиру, по словам докладчицы, исследование которой смело можно назвать в своем роде новаторским, принадлежит первенство в демаргинализации полуслова, произведенной им в цикле стихотворений «Дети в саду» (1988). За прошедшее с момента написания цикла время полуслово еще не стало восприниматься как «общее место» (что, к примеру, произошло с проявлениями речевой многозначности как таковой в поэтическом языке), поэтому у такого типа деформации слова в поэтической речи остается заметный стилистический и смысловой потенциал. Необходимо отметить, что в приведенном пассаже о художественном потенциале полуслова как смыслообразующего и стилистического приема Д. Суховей выступила уже не только как исследователь, но и как поэт, для которого просто немыслимо говорить о другом поэте, оставаясь в рамках сугубой научности, ограничиваясь сегодняшним или вчерашнем днем — без попытки заглянуть в будущее.
Массимо Маурицио (Милан) в сообщении на тему «Некоторые соображения о музыкальности и образности в ранних циклах Сапгира» высказал очень важную для понимания сущности экспериментов поэта мысль о том, что все сапгировские циклы и вложенные в них поэтические достижения представляют собой этапы на пути к утверждению возможности высказывания при любых обстоятельствах, выражения какой бы то ни было темы через совмещение всех аспектов поэтичности человеческого бытия: через музыку, визуальные тексты, слова или их отсутствие.
Дополнительную остроту «интриге» ученого собрания придавал тот факт, что незадолго до его открытия в серии «Малая библиотека поэта» издательства «Академический проект» (СПб.) увидел свет сборник «Стихотворения и поэмы» Генриха Сапгира, подготовленный и откомментированный Д.П. Шраером-Петровым и М.Д. Шраером. О недочетах и ошибках, допущенных составителями и комментаторами означенного издания, много говорилось собравшимися. В частности, Леонид Кацис (Москва) посвятил свой доклад «“Еврейская мелодия” Сапгира. Из комментариев к комментариям “Библиотеки поэта”» еврейской составляющей комментариев к сборнику. Трудно не согласиться с докладчиком в том, что еврейская тема для Сапгира была крайне важна. И тем существеннее, чтобы с самого начала изучения наследия поэта она получила адекватное описание. Чего, к сожалению, не наблюдается в комментариях Д. и М. Шраеров. В своем выступлении Л. Кацис поделился с присутствующими некоторыми наблюдениями над иудейскими подтекстами Г. Сапгира, в частности, в стихотворениях: «Памяти отца», «Фонарь» (книга «Молчание»), «Псалом 136» (книга «Псалмы») и «Еврейская мелодия» (книга «Тактильные инструменты»). Последнему из перечисленных стихотворений был отведен довольно большой раздел доклада, в котором со ссылкой на книгу о хеломских мудрецах (вольный перевод сочинения Овсея Дриза), среди прочего, небезосновательно доказывалось, что связь «Еврейской мелодии» с творчеством Дриза ничуть не меньше, чем связь с именем еврейского поэта (и друга Сапгира) стихотворения «Псалом 136», прямо Дризу посвященного.
Об истории человеческих и творческих взаимоотношений Генриха Сапгира и Овсея Дриза, а также об особенностях и специфике работы по переводу/пересказу Сапгиром Дриза (в частности — книги о хеломских мудрецах) говорила в дальнейшем Галина Элиасберг (Москва).
С Овсеем Дризом Сапгир дружил. А вот со старшим своим современником — Борисом Пастернаком — лично знаком не был. Тем не менее Пастернак, безусловно, относился к числу «вечных спутников» Сапгира, что убедительно доказала в своем сообщении «Мотивы лирики Б. Пастернака в поэтическом мире Г. Сапгира» Анна Анисова (Москва).
Ярчайшим подтверждением тому, как плотно переплелись в сапгировском творчестве традиции и новаторство, послужили два доклада, посвященных одному и тому же циклу «Элегии» (1965—1970). Татьяна Алешка (Минск), проанализировав образный строй произведений цикла, пришла к выводу, что они в большой степени соответствуют элегической традиции. Но благодаря варьированию структуры классической элегии и присоединению авангардной литературной практики в них происходит кардинальное обновление смысла и обогащение жанра.
Результатом рассмотрения метрической природы текстов, составляющих цикл, в докладе Ю.Б. Орлицкого стали выводы о том, что они в своей совокупности являются переходными (так же как текст стихотворения «Дети в саду» — применительно к дальнейшей «судьбе» полуслова как выразительного приема), открывают многие направления дальнейшего развития не только в поэтике Сапгира, но и в его ритмико-метрических исканиях.
Чуть позже, говоря о футуристических «корнях» поэта (в частности, о связи его поэзии и поэтики с наследием Маяковского и Хлебникова), Ефим Беренштейн (Тверь) вполне созвучно Сапгиру не только по духу, но и по букве определил его творчество как «слоеный пирог с постмодернистской тоской на базе футуристической традиции».
Футуристической же традиции был посвящен и доклад Данилы Давыдова «“Говорящее кино” Алексея Крученых и “Голоса” Генриха Сапгира: сопоставительные заметки». Отмечая множество параллелей между крученыховскими и сапгировскими текстами как на уровне стиховых приемов, так и на уровне структуры в целом, Д. Давыдов обратил внимание присутствующих на то, что «Голоса» одновременно пародичны по отношению к метатексту русского классического авангарда, в них вскрывается утопичность авангардного негативизма, но авангардными же средствами. И, быть может, именно в этом балансировании на разных уровнях интерпретации и кроется сверхзначимость «Голосов» для всей поставангардной традиции.
Юрий Проскуряков и Виктория Василенко (Москва), углубившись в особенности описания Сапгиром советской действительности и рассматривая отражение этих особенностей, как в капле воды, в стихотворении «Глаза куклы» (цикл «Проверка реальности», 1998—1999), обнаружили отчасти даже пугающий своей широтой разброс подтекстов, мотивов и традиций, соединенных в указанном тексте: от религиозных верований африканских папуасов — до панч-театра, от раешных представлений и театра Петрушки — до советской мультипликации.
Бурную дискуссию вызвала тема детской литературы в творчестве «взрослого» поэта, затронутая автором этих строк в докладе «“Четыре конверта” Генриха Сапгира: филологическая экология для детей дошкольного возраста». В результате означенной дискуссии стало ясно одно: роль и место детских стихов в творчестве Сапгира еще как следует не изучены, равно как и соотношение сюжетов и образов его детской, «несерьезной» поэзии с основными сюжетно-образными линиями творчества.
Так, по словам Милитриссы Давыдовой, ученицы Е.Л. Кропивницкого, с юности знакомой с Сапгиром, несмотря на то что сапгировские стихи часто носят налет «чернушности», сам он был все-таки оптимистом, и, может быть, детские его стихи как раз и впитали в полной мере этот оптимизм. Стихи Сапгира для детей — органическая часть творчества, ни в коем случае не «халтура» (чем грешили зачастую его коллеги по цеху). Сапгир умел проникать в детскую психологию. Кроме того, по природе своей был фантазером, и это тоже очень украшало его произведения для детей.
М. Давыдова порадовала участников конференции чтением неопубликованных произведений Сапгира 1940 — 1950-х годов: трех лирических стихотворений, нескольких отрывков из поэмы «Русалка» и стихотворения из послевоенного цикла, посвященного татаро-монгольскому игу. В них перед слушателями предстал абсолютно незнакомый Генрих Сапгир, еще явно тяготеющий по поэтике и стиховой форме к классической традиции и в ее рамках по-юношески светлый, излучающий неповторимую энергию, что послужило подтверждением чрезвычайной многоплановости творчества поэта.
Второй день конференции, как уже говорилось, почти полностью был посвящен поэзии «постсапгировской». В частности — поэтам поколения 1990-х годов. Первоначальный тон здесь задала Людмила Вязмитинова (Москва), с доклада которой «Метафизическое позиционирование автора поколения 1990-х (на примере Д. Воденникова и Н. Черных)» началась эта вторая часть форума. По словам докладчицы, авторы поколения 1990-х переработали и слили во-едино уже сформировавшйся к тому времени, в том числе именно благодаря работе Генриха Сапгира, авангардный и поставангардный слой традиций — с традицией классической. В условиях сложившейся установки на принципиальную бесполезность любых попыток выявить какие-либо системы и приоритеты в мире, языке и собственном сознании, в то же время интуитивно ощущая, что, пусть многопланово и противоречиво, система мира все-таки существует и может быть выражена, поэты поколения 1990-х в процессе позиционирования лирического «я» внутри системы всевозможных «они» опирались на само поэтическое слово, но двояким образом: на слово как воздействующий на сознание Логос, — и на реакцию глубин сознания при столкновении с Логосом, в свою очередь, оформленную в слово. Именно в этом контексте и рассматривалось творчество ярких поэтов поколения — Дмитрия Воденникова и Натальи Черных (чьи первые книги вышли почти одновременно — в 1996 году), решающих проблемы философской самоидентификации в рамках одной культурной установки при фактически полярном метафизическом позиционировании.
Первый из них стремится путем крайнего эмоционального напряжения сплавить все виды слов в Слово с большой буквы, позволяющее осуществить прорыв себя как всего мира (с уходом от мира земного) к высшему началу, в то время как вторая, следуя по пути погружения в христианский канон, обнаруживает тенденцию к полному подчинению своего сознания Слову с большой буквы.
Тезис о том, что творчество Воденникова и Черных высвечивает всю сложившуюся ситуацию в современной поэзии, вызвал возражения у ее знатока и издателя Дмитрия Кузьмина (Москва), напомнившего, что эти два автора в своем поколении стоят особняком. Демонстрируемый ими интерес к религиозной проблематике и к продолжению романтических традиций — явление не типичное, а вполне исключительное, работающее на отталкивании генеральных тенденций, что, возможно, делает их еще более интересными для филологического и культурологического анализа, но одновременно должно вести к чрезвычайной осторожности в плане экстраполяции выводов, касающихся их творчества, на творчество поэтов целого поколения.
В дальнейшем докладчики перешли от рассмотрения философско-онтологических проблем, так или иначе определяемых и решаемых современными поэтами, к проблемам формы и ее соотношения с содержанием в поэзии 1960— 1990-х годов. В поле исследовательского внимания попали: верлибр (Татьяна Данильянц (Москва), доклад «Размышления о верлибре 1990-х») и рифма (Анна Андреева (Москва), «Рифма в новейшей русской поэзии: некоторые наблюдения»), моностих (Дмитрий Кузьмин, доклад «Моностих в неподцензурной поэзии 1960-х гг.») и анаграмма (Евгения Князева, «Анаграмма в поэзии ДООСов-цев»). Олег Дарк (Москва) в докладе «О движении стихов. Елена Шварц: балет ее поэзии» коснулся такой специфической темы, как авторская манера чтения текстов, понятая как своего рода танец, призванный дополнить и обогатить содержание произведения.
В рамках второго дня конференции также была проведена импровизированная презентация второго номера альманаха «Ойкумена» (главный редактор Дмитрий Кудря), представляющего собой сборник произведений авторов, публикующихся в Интернете и работающих в жанре «русской хайку».
В целом по окончании форума осталось ощущение, что, несмотря на его чрезвычайную содержательность и тематическую насыщенность, вопросов пока остается все-таки больше, чем удалось отыскать ответов: и в том, что касается творчества самого «великого Генриха», и (по вполне понятным причи-нам) в плане изучения отечественной поэзии, созвучной Сапгиру. Слишком уж объемна каждая из означенных тем. Но исследователей, к счастью, это не пугает. Договорились встретиться через год. Тем более, что и в следующем году вновь представится прекрасный повод для третьей Сапгировской конференции: 20 ноября — день рождения Генриха Вениаминовича Сапгира.
Иоанна Делекторская