Опубликовано в журнале НЛО, номер 4, 2004
Обычно он звонил по утрам. “Слушай, посмотри в своей картотеке…” Требовалась, как правило, дата, которой не найти в общедоступном справочнике. Или стихотворная строчка: кто автор? А чаще всего Володя просил меня перевести слово или несколько фраз с немецкого, французского, английского…
Он ощущал свою принадлежность к нашему эзотерическому (некогда) сообществу, устремленному в Серебрянный век. Обратиться к кому-либо с профессиональным вопросом было для Володи столь же естественно, как отправиться в архив или библиотеку. Тем более, что трудности, которые он испытывал в своей работе, казались подчас воистину неодолимыми. Его “сюжет” охватывал множество культурных пластов: античность, Восток, Древний Египет… Многогранный разноликий Волошин, “путник по вселенным”, мечтавший о сближении искусства и науки, неумолимо подводил своего биографа к разным областям знания — истории живописи и театра, религии и философии, вплоть до археологии и астрономии. Возьмем в руки любую из книг, подготовленных Купченко. Тщательно, стараясь не пропустить ни одного имени, автор-составитель благодарит всех, кто помог ему хоть однажды — указанием, советом, справкой. Перечень “информантов” занимает иной раз полстраницы. Раскрыв “Странствие Максимилиана Волошина” или “Летопись…”, можно убедиться в том, что Володя пользовался помощью друзей, коллег и специалистов в различных уголках земного шара: Петербург и Москва, Феодосия и Нижний Новгород, Нью-Йорк и Лидс (Англия), Сан-Франциско и Гонолулу.
Но и мы, со своей стороны, постоянно обращались к его картотеке, которую он составлял годами, изо дня в день, старательно и скрупулезно. Именно эта жилка — библиографическая — преобладала в его творческом бытии. Володя был искателем и хранителем фактов, имен, материалов. То, что он собрал за целую жизнь, называется “эпоха Волошина”.
Желание делиться сведениями или идеями присуще не каждому в академическом мире. Володя всегда был готов делиться. Весной нынешнего года, еще не зная о его тяжком недуге, я попросил его поискать для меня фотографию одной из знакомых Бальмонта. Вялым, непривычно равнодушным голосом он ответил, что позвонит мне наутро. Действительно позвонил и сказал, что фотография найдена. Мы поговорили, и меня вновь поразила непривычная глухота его голоса. Через несколько дней я узнал, в чем дело.
Я познакомился с ним заочно в середине 1970-х годов через Михаила Балцвиника (1931—1980), нашего общего друга, создателя уникальной фотоколлекции деятелей русской культуры ХХ века. Когда в середине 1980-х годов Володя перебрался на берега Невы, мы встретились с ним словно старые знакомые; сразу же перешли на ты. Общаться с ним было легко. Начинались новые времена, и отвлекаясь от волошинской темы, мы подолгу беседовали о текущих событиях. Наши мнения сближались, а то и попросту совпадали.
Потом, в течение нескольких лет, мы работали с ним над книгой, посвященной русским теософам и антропософам, последователям Рудольфа Штейнера. Книга не состоялась; каждый из нас то и дело отвлекался на сторонние занятия. В то время мы задумали “антропософскую” серию — ряд отдельных выпусков, по годам: 1905, 1906 и так далее, вплоть до 1923 года. В основу были положены дневники, письма и другие материалы из неисчерпаемого волошинского архива, хранящегося в Пушкинском Доме.
Собственно, Купченко был одним из первых, кто проявил интерес к “оккультной” проблематике, наглухо закрытой у нас в советскую пору. Имеющая огромное значение как для Волошина, так и для всего русского модернизма, эта тема выдвинулась на передний план в начале 1990-х годов; появилось немало исследований и публикаций, посвященных русскому масонству, розенкрейцерству, спиритизму и т. д. Тема “Волошин и Штейнер” намечена в нескольких публикациях Купченко. Изучая духовную эволюцию Волошина, он не мог не уделить пристального внимания и личности Маргариты Сабашниковой, преданной ученицы Штейнера, “принцессы Серебряного века” (так называется одна из Володиных статей). Проживи он дольше, мы увидели бы книгу “Жизнь Маргариты Сабашниковой” или расширенную, наподобие волошинской, “Летопись жизни и творчества Сабашниковой” — продолжение его публикации 2000 года (Russian Studies. № 3).
Не одна Сабашникова — все волошинские знакомства и связи отразились в многолетних штудиях Купченко. Именно через “окружение” и “среду” он высветлил целую эпоху (во всяком случае, одну из ярчайших ее граней), воссоздал пеструю панораму событий и лиц, зачастую малоизвестных, — открыл перед нами многомерное культурное пространство, носящее имя Максимилиана Волошина, подобно тому как другие энтузиасты и эрудиты выстраивали эпоху Александра Блока или Бориса Пастернака.
Теперь его не стало, и необъятный мир Максимилиана Волошина лишился своего ревностного бескорыстного первопроходца. Равнодушный к почестям и наградам, увлеченный исключительно своим делом, которому он служил страстно, Володя Купченко сделал для истории Серебряного века куда больше, чем иные многословные теоретики. Педантичный фактограф и скрупулезный библиограф по своему складу, он вырастает ныне в своей подлинной значимости — как незаурядный исследователь русского Ренессанса начала ХХ века. Это — малое утешение, лишь оттеняющее трагедию ухода. Телефон молчит, и больше я не услышу его ровного голоса: “Слушай, ты случайно не знаешь…”